Пятрас повел брата на сеновал. Улеглись рядышком. Расспросив про родителей, сестер и соседей, Пятрас наконец отважился задать вопрос, который с первой минуты не давал ему покоя, только не хватало сил высказать:

— А как же Катре?

Винцас минутку помолчал и с притворным равнодушием отозвался:

— Ничего, здорова.

— Но где она? Что делает? Дома ли?

— Не дома… На службе… — снова помолчав, процедил Винцас.

Пятрас внезапно подкатился к брату, схватил за плечо — Винцас вздрогнул.

— Скажешь или нет, где Катре? У Скродского?!

— Чего бесишься? — огрызнулся Винцас. — Ну, у Скродского. Не сожрет ее Скродский. Жива и здорова.

Выпустив брата, Пятрас молча лег на спину. Тогда Винцас принялся рассказывать, как Пшемыцкий уломал старого Кедулиса, а тот прямо силой выгнал Катрите в поместье, сам ее туда свез.

— Но не унывай, — утешал брата Винцас. — Я недавно Катре видел, ничего дурного не стряслось, паненка о ней заботится. Я сказал, что к дяде собираюсь, просила тебе передать, чтоб ты не горевал, не забывал ее.

Он успокаивал брата, как умел, но Пятрас плохо слушал. В голову запала одна мысль: Катрите в поместье, у Скродского. Он отлично помнил, как пан впервые увидал Катрите и прямо пожирал ее глазами. И как Скродский остервенел, когда Пятрас преградил ему дорогу! В подлых намерениях Скродского Пятрас не сомневался. И теперь Катрите в лапах у пана!.. Почему она не воспротивилась, не убежала сюда, к Пятрасу? Уж он как-нибудь о ней позаботился бы…

Самые дурные подозрения охватили Пятраса и не давали ему ни минуты покоя. Винцас уже храпел, закопавшись в сено, но все равно — что еще из него выжмешь? Не находя себе места, Пятрас слез с сеновала и пошел в сад. Было около полуночи. Только на самом севере тускло алели не успевшие угаснуть закатные зори. С востока потянуло прохладным ветерком. Ни единый звук не тревожил недолгой летней ночи.

Пятрас прислонился к березе у калитки, глядя вдаль и ничего не видя. Сколько времени он так простоял — и сам не знал. Когда пришел в себя, небо уже багрянело на востоке. На березе защебетала пташка, но сразу утихла. Пятрас озяб. Вернулся на сеновал, зарылся и уснул крепким сном.

Разбудил его Винцас. Солнечные лучи проникали сквозь щели дверей и крыши, на стрехе чирикали воробьи, во дворе кудахтали куры, кукарекали петухи.

Винцас сел, отряхнулся и заговорил:

— Пятрас, я еще тебе и не сказал, зачем я сюда заявился. Беда у нас — хлеб кончаем. А до новой ржи — еще целый месяц. Вот тятя и прислал. Может, дядя выручит до того времени или хоть одолжит меру-другую. Ведь в таком богатстве живет!

— Его богатство не про нас! — злобно отозвался Пятрас. — Зерна у него полно. За деньги продаст с удовольствием. Хлеб теперь в цене. Собирается везти в Паневежис. Там, говорят, войско стоит и за зерно дорого платят. А выручать он — навряд ли…

— Так как же, с пустыми руками воротиться? — встревожился Винцас. — Что отец скажет?

— Попытай счастья. И я поддержу.

После завтрака дядя, тетя, Юргис и Эльзе начали собираться в костел. Когда дядя на приклетке обувал сапоги; Винцас подошел, поцеловал руку и изложил свое дело. Дядя поскреб в затылке и вместо ответа сам принялся причитать:

— А вы думаете — у нас тут молочные реки, кисельные берега? Домовой нам закрома засыпает? Прошлый год везде был плохой, и у нас мало уродилось. Если и осталась какая-нибудь мерка, так деньги нужны дозарезу. Вы там барщину свою отбарабанили, и дело с концом. А нам сколько чинша платить! Да наемные работники сколько забирают! А еще одежда, железо, всякая утварь! Вы там в домотканом ходите, в лаптях, в постолах, а у нас все городское требуется, детям подавай штиблеты, сапоги. А сын в Киеве — мало ли он выжимает? И, кроме всего, говорят, придется землю выкупать. Понимаю, вам нелегко, но и я из кожи лезу вон, чтоб концы с концами свести.

— Дяденька, куска хлеба нету, мякинника — и того не сгребем. Выручите до новой ржицы. Отдадим.

Дядя презрительно махнул рукой:

— Отдадите, как хлеб в цене упадет.

Подошел Пятрас. Чтобы покончить с торгом, жестко предложил:

— Отсыпьте ему две меры ржи и вычтите из моего жалованья по сегодняшней цене.

Дядя минутку поразмыслил.

— Недавно ты у меня. Не бог весть сколько зашиб…

— Не сбегу — отработаю.

— Так когда отсыпать? Сейчас или как из костела воротимся? — обратился дядя к Винцасу.

— Сейчас, дяденька. Домой спешу. Завтра на барщину.

— Мешки есть? Давай. Пятрас поможет, а ты у воза обожди.

Дяде не хотелось пускать Винцаса в клеть — увидит их достатки и потом бог весть что порасскажет.

Пятрас закинул Винцасу на подводу два мешка ржи. Тетка добавила гостинца: полкаравая выпеченного к сенокосу пшеничного рагайшиса и завернутый в платок, недавно отжатый сыр.

Пускай потом не толкуют барщинники — у Антанара, мол, жена такая-сякая, скупа, нос задирает, с родней не по-свойски обходится!.. На дорогу отрезала Винцасу ломоть хлеба и кусок копченого сала. Тот, довольный, поцеловал руку дяде и тетке, попрощался и уехал. Хватит теперь хлеба до нового зерна!

Немного спустя с Бальсисова двора затарахтела вторая повозка. Старики, Юргис и Эльзе, разодетые по-праздничному, отправились в костел. Морта пораньше ушла пешком — все равно не поместилась бы на возу.

Стеречь дом остался Пятрас. Он радовался, что будет один. Сможет свободно подумать, как быть с Катрите, как самому поступать.

Закрыв ворота, оглядел двор и, убедившись, что все в порядке, вышел в сад и растянулся под яблоней. Никто ему не мешал. Когда последняя повозка укатила в костел, село погрузилось в праздничную тишину. Но думы о Катрите не давали Пятрасу наслаждаться отдыхом.

…Катрите в поместье… Катрите у Скродского… Эта весть обжигала сердце. Пятрас ворочался с боку на бок, стискивал кулаки, чувствуя, что бессилен, не зная даже, на кого направить свою злость.

Главный виновник, конечно, Скродский, и Пятрас верит — наступит день, когда он рассчитается с этим палачом. Да не он один ожидает. Дня расплаты ждут и Пранайтис, и сотни багинских крепостных — не только за обесчещенных девушек и женщин, но и за невыносимое житье.

Потом досада Пятраса обрушилась на Кедулиса. Дочь выгнал в поместье. Пятраса собирался стражникам выдать. Старый пьяница! Пятрас не любит Кедулиса, но чем больше думает, тем меньше на него сердится. Злой старикашка, но и сам несчастный. А ну его! Как-никак — сосед, отец Катре. Кабы не пан, в конце концов отдал бы дочку за Пятраса.

Тут мысли молодого Бальсиса приобретают новое направление. А ежели бы Кедулис дал согласие? Женился бы Пятрас на Катрите этой осенью. Где бы они жили? Уж Скродский не позволит передать ему отцовский надел. Да и не может он носа показать в родную деревню. Полиция сразу же заберет за побег, за песни и книжки, подстрекающие против панов. Нет, жениться осенью он еще не сможет. Ждать будущего года? Оставить Катрите в поместье? А разве это не значит совсем от нее отречься? Кулаки у Пятраса снова крепко сжались.

Скрипнула калитка, залаяла собака. Кто-то пришел. Пятрас встал и увидел — во дворе озирается Адомелис.

— Адомас! — окликнул он, направляясь навстречу пареньку.

Дружеская улыбка озарила веснушчатое лицо Адомелиса.

— Я так и думал, что тебя застану. Я тоже сегодня остался. Отец велел пчел караулить. Говорит — могут зароиться. Но сегодня еще не зароятся. Вчера вечером постучал я в улей — когда роятся, не так жужжат. Схожу-ка я, думаю, к Бальсисам поглядеть. У вас не роились?

— Еще нет.

— Самое время. От поздних роев проку мало. Луга уже скошены, липы отцветают.

Однако Пятрас не был настроен толковать про пчел и мед.

— Присядем тут в холодке, — мрачно предложил он. — День никак жаркий будет.

— Жаркий, — согласился Адомелис, усаживаясь под яблонькой. — А к вечеру, может, и дождик брызнет.

Он сразу заметил, что Пятрас не в духе. И потому застеснялся, конфузливо обрывая попавшуюся под руку травку.