— Венди! — выкрикнул Пит, следуя за мной, когда я покидала дом и открывала дверь машины. — Пожалуйста, просто подожди. Дай мне время объяснить.

— Какие объяснения могут у тебя быть, Пит?

Я сунула сумку на пассажирское сиденье и забралась в машину. Доска для серфинга Майкла все еще была внутри; я ненавидела то, что бросаю доску Джона, но я не хотела возвращаться в этот дом.

— Я запаниковал, Венди, — говорил Пит. — Я просто хотел, чтобы ты осталась. И я думал, если ты узнаешь правду, что это я вышвырнул их, что это я был причиной того, что их нет здесь — я думал, ты возненавидишь меня.

— Так поэтому ты лгал мне, Пит? Потому что хотел нравиться мне? — я возилась с ключами, сжимая их так крепко, что было больно. — Думаю, это, может быть, самое жалкое оправдание, которое я когда либо слышала, — я потрясла головой, сложив наконец все кусочки пазлов вместе. — В тот день на пляже, в день, когда я вернулась сюда в поисках братьев. Я назвала тебя лжецом, и ты испугался. Ты думал, что я узнала, что ты лгал мне о моих братьях, так? Не о Белле.

Молчание Пита было ответом на мой вопрос. Кожа на его шее выглядела ярко – красной, как будто он покрылся сыпью — аллергия на свою собственную ложь.

Мои руки тряслись так сильно, что я вставила ключ в замок зажигания только с третьего раза.

— Ты была права насчет них, Венди, — сказал Пит. — Они были особенными. То, что они вытворяли на пляже…

— Не смей говорить со мной о них, — говорю я, нажимая на педаль газа. Я разворачиваю машину кругом на огромной круговой подъездной дорожке. Я выкрикиваю в окно: — Не смей никогда снова говорить со мной!

Я трогаюсь с места, стараясь не смотреть в зеркало заднего вида. Не хочу видеть выражение лица Пита. И не хочу, чтобы он видел выражение моего лица. Я не хочу, чтобы он видел, как я плачу не только потому, что он лжец, но и потому, что даже сейчас, в такой злости, все еще есть часть меня — часть, которую я ненавижу, часть, которую я не понимаю, которая хочет остановить машину, выпрыгнуть и бежать в его объятья. 

Я смахиваю слезы, выезжая по покрытой камышом дороге, которая ведет меня из Кенсингтона. Растения сгибаются под машиной, как будто я не раздавила их буквально несколько часов назад, когда ехала в противоположном направлении. Я должна была знать с того самого мгновения, когда Белла сказала мне, что они пара, о том, что ему нельзя доверять. Я должна была быть в состоянии видеть сквозь его ложь. Я отличница, хорошая дочь, я никогда не прогуляла ни одного занятия, даже в выпускном классе с сокращенным днем. Я никогда раньше в жизни не теряла цели.

Мне нужно было сдать экзамены по вождению, и я сделала это. Я хотела стать редактором школьного ежегодника, и я стала. Я хотела поступить в Стенфорд, и я поступила. Я хотела найти моих братьев, и я провалилась. Что за название для волны — «Ведьмино дерево»? Кто знал, что даже волны имеют названия? Может, подразумевалось нажиться на этом, как на имени собственном. Своим внутренним взором я видела голое белое дерево, растущее на гребне волны — его ветви захватывают серферов как жадные руки и тянут их вниз. Где бы, черт возьми, не было это Ведьмино дерево, туда я и должна была сейчас отправиться.

Но, как только дорога свернула с грязи к бетону, я нажала на тормоза. Прямо передо мной был дом Джеса; так близко, музыка была такой громкой, что я могла слышать только собственные мысли. Мои братья жили с Питом, но они были наркоманами. Они все еще занимались сёрфингом, или наркотики полностью завладели их жизнями? Я попыталась представить их тощими — мускулы, которые они качали годами сёрфинга, атрофировались, их кожа побледнела от постоянного времяпрепровождения за закрытой дверью.

Это единственное место в Кенсингтоне, где они могли взять наркотики. Единственный человек, который мог ответить на мои вопросы.

Вместо того, чтобы повернуть направо и покинуть Кенсингтон, я переношу свою ногу с тормоза на газ и направляюсь прямо к подъездной дорожке Джеса, чуть не ударившись об одну из машин, которые уже здесь.

— И куда это, думаешь, ты собираешься, маленькая леди?

Я в удивлении поднимаю брови на тщедушного вида парнишку, стоящего у двери Джеса.

— Не думаешь, что ты слишком молод, чтобы использовать термины вроде “маленькая леди”? — спрашиваю я, подстегиваемая гневом.

Он медленно улыбается, как будто у него есть все время мира.

— Возраст не что иное, как число, сестренка, — говорит он, и я содрагаюсь от слова “сестренка”.

— Мне нужно поговорить с Джесом, — говорю я наконец. — Мне нужно всего несколько минут, — добавила я, когда он начал трясти головой.

— Ты можешь получить все время, которое тебе нужно, — говорит он, и я потянулась к дверной ручке, но он заблокировал мне путь.

— Только сначала ты должна внести плату за вход.

— Послушай, мне просто нужно поговорить с Джесом. Я здесь не для вечеринки.

— Все здесь для вечеринки, — ответил парнишка и, как волшебник, вытянул маленькую белую таблетку из воздуха, держа ее на ладони, прямо под моим подбородком. — Либо ты на вечеринку, либо ты не попадешь внутрь.

— Что это?

— Если ты не знаешь, что это, малышка, тогда ты в неправильном месте.

— Нет, — трясу головой. — Мне нужно увидеть Джеса.

— Ну, тогда ты знаешь, что нужно делать, — усмехнулся он.

Я глянула вниз, на землю, заметив, что его ноги босые. Я заинтересовалась, был ли он серфером, прежде чем попал в мир Джеса; интересно, были ли его ноги грубыми и мозолистыми от бега босиком по горячему песку.

Я смотрю на таблетку в его руке. Она вообще ни на что не похожа. Это могло быть что угодно: ибупрофен или противоотёчное средство. Нет ничего, что бы делало ее на вид опаснее, чем что-либо в нашей аптечке дома. Это всего лишь одна таблетка, только на одну ночь. Я никогда не слышала о препарате, к которому ты можешь пристраститься с одного приема. Не то, чтобы я вообще много слышала о наркотиках. Конечно, я была на одной или двух вечеринках, где кое-кто покуривал травку, и я научилась распознавать запах по смешкам Фионы и глупым шуточкам Дэкса насчет запаха скунса в воздухе. Я никогда в жизни не была пьяна по-настоящему. Я потягивала пиво, которое мальчики вручали мне годами, но мне просто недостаточно нравился вкус, чтобы много пить. Я всегда думала, что еще успею с этим.

Я никогда не собиралась превращаться в паиньку. Точно не уверена, когда это произошло. Сейчас это казалось неактуальным, потому что эта маленькая таблетка — цена за вход, и я собираюсь попасть внутрь. Я не уеду из Кенсингтона, не поговорив с Джесом, в этом я уверена.

— Прекрасно, — говорю я, хватая таблетку у него с руки, которая, я не могла не заметить, была горячей и липкой.

— Порядок, — сказал парнишка, ухмыляясь. Он в самом деле казался горд тем, что сделал свою работу. — Давай “подсадим” тебя.

— У тебя есть вода? — спрашиваю я, поднося таблетку ко рту.

— Нет. В любом случае, “вставит” быстрее, если ты разжуешь ее.

Я кусаю ее, и меня почти тошнит.

— Вкус как у дерьма, — говорю я, в то время как горький вкус наполняет мой рот; таблетка меловая и плотная, застревающая между зубами. Может быть, поэтому она зовется пылью, так как буквально покрывает твой рот.

— Запомни этот вкус до следующего раза. Так ты поймешь, что получила настоящий продукт.

Я качаю головой:

— Следующего раза не будет.

Мальчишка смеется.

— Я слышал это раньше, — говорит он, его голос переходит в пение, когда парень, наконец-то, открывает передо мной дверь. — Только помни, — добавляет он, когда я вхожу внутрь дома. — Лишь первый раз бесплатно.

Несмотря на то, что дом Джеса был зеркальным отражением дома Пита, это место не было похоже ни на одно из тех, где я была прежде. Начиная с запаха. Это как физическая атака: соленая вода и песок, дым и ликер, пот и кожа, все застарелое, смешанное вместе во что-то совсем другое, что-то горячее, темное и подавляющее. Попытка сделать глубокий вдох только делает все это хуже.