В противовес всякому здравому смыслу Крейг раздраженно поморщился. В те времена, когда деньги лились потоком, он основал два трастовых фонда для Энн и Марши. Доходы с них были не бог весть какими, но на новую одежду, несомненно, хватило бы. Придется как можно тактичнее намекнуть ей на необходимость посетить здешние магазины. Хорошо еще, что она по крайней мере чисто умыта, носит туфли и не кажется одурманенной гашишем индейской скво. Возблагодарим Господа и за малые милости.

Он заплатил за виски и спустился вниз.

Когда Энн вышла вслед за носильщиком, тащившим ее чемоданы, Крейг придал лицу соответствующее случаю радостное выражение. Она совершенно по-детски бросилась к нему, обняла и с размаху чмокнула куда-то в шею.

– О, папа! – вскрикнула она, уткнувшись ему в грудь.

Он погладил плечо изжеванного голубого плаща и невольно вспомнил другой поцелуй и другое юное тело в своих объятиях сегодняшним утром.

– Дай-ка взглянуть на тебя, – попросил он. Энн чуть отстранилась, чтобы он смог получше ее рассмотреть. Она не пользовалась косметикой, да и не нуждалась в ней. Типично калифорнийская девица: ясноглазая, загорелая, цветущая, с выгоревшими на солнце волосами и легкой россыпью веснушек на переносице изящного прямого носика. Судя по оценкам, училась она превосходно, но трудно поверить, что она вообще берет в руки книги, а не проводит все время на пляжах, водных лыжах, досках для серфинга и теннисных кортах. Будь он на ее месте, вряд ли стал бы корячиться над учебниками.

Он не видел ее полгода и теперь заметил, как она округлилась и налилась, а ничем не стесненные груди под темно-зеленым свитером сильно отяжелели. Зато лицо осунулось, заострилось, став почти треугольным, с чуть заметными впадинками под высокими скулами. Она всегда была здоровым ребенком и теперь превратилась в настоящую женщину.

– Ну и как? Нравится то, что видишь? – спросила она улыбаясь. Старый стереотипный вопрос, придуманный Энн в давнем детстве.

– Более-менее, – поддразнил он. Разве можно облечь в слова ту нежность, охватившую его, безрассудное теплое ощущение самодовольства, которое неизменно доставляла она, плод его чресел, свидетельство жизнеспособности и родительской мудрости. Он сжал ее руку, втайне поражаясь, что всего несколько минут назад досадовал при мысли о ее приезде.

Рука об руку они последовали за носильщиком через пассажирский терминал. Он помог носильщику забросить ее вещи в багажник. Брезентовый мешок, раздувшийся от книг, оказался очень тяжелым. Одна книга выпала на асфальт. Крейг поднял ее. «Воспитание чувств», на французском. Крейг не смог сдержать улыбки. Ну и предусмотрительная же путешественница его дочь: рассчитывает встретиться здесь с прошлым веком.

Они направились по шоссе, ведущему в Канны. Поток машин был такой плотный, что приходилось буквально плестись. Время от времени Энн наклонялась к нему и гладила по щеке, словно легким прикосновением пальцев убеждая себя, что отец здесь, совсем рядом.

– Какое синее море, – протянула она. – Поверишь, это было самое сумасбродное приглашение в моей жизни. – Она засмеялась какой-то своей мысли. – Кстати, твоя жена утверждает, что ты покупаешь мою привязанность.

– А ты? Ты тоже так считаешь?

– Если это верно, продолжай в том же духе.

– Как твоя швейцарская поездка? – осторожно осведомился он.

– Средней паршивости.

– Что мать делает в Женеве?

– Консультируется с частными банками. Ее приятель ей помогает. – Голос Энн неожиданно стал жестким. – С тех пор как ты стал давать ей столько денег, она заделалась настоящим асом инвестиций. Заявляет, что американская экономика не кажется ей достаточно стабильной, и намеревается отныне иметь дело только с немецкими и японскими компаниями. Велела передать тебе, чтобы последовал ее примеру. Говорит, это просто смехотворно – получать всего пять процентов годовых. Ты, мол, никогда не был деловым человеком, и она заботится о твоих интересах. – Энн слегка поморщилась. – Кроме того, в твоих же интересах немедленно бросить ту парижскую дамочку.

– Она и об этом тебе рассказала? – процедил Крейг, стараясь не выказать гнева.

– Да, и еще о многом.

– А что она знает о моей парижской приятельнице?

– Понятия не имею. Слышала лишь то, что она мне сказала. Будто эта дама бессовестно молода для тебя, выглядит как маникюрша и охотится исключительно за твоими деньгами.

– Маникюрша? – рассмеялся Крейг. – Очевидно, она никогда не видела мою приятельницу.

– Ошибаешься, видела. И даже устроила ей скандал.

– Где?!

– В Париже.

– Она была в Париже? – недоверчиво переспросил Крейг.

– Совершенно верно. Исключительно ради тебя. Высказала даме все, что думает об авантюристках, которые охмуряют старых дураков и разрушают счастливые браки.

Крейг восхищенно покачал головой.

– Подумать только, Констанс мне ни слова не сказала.

– Знаешь, есть вещи, о которых женщины предпочитают не распространяться, – пояснила Энн. – Кстати, ты познакомишь меня с Констанс?

– Конечно, – неловко пробурчал Крейг. Обнимая дочь в аэропорту, он и помыслить не мог, что их беседа примет такой оборот.

– Зато в Женеве я здорово позабавилась, – продолжала Энн. – Пришлось обедать в «Ричмонде» с мамочкой, ее дружком и со всеми прибамбасами.

Крейг ничего не ответил. Не хотел обсуждать с дочерью любовника своей жены.

– Этакий помпезный осел, – продолжала дочь. – Бр-р-р. Расселся, как у себя дома, заказывает икру, орет на официанта. Вино, видите ли, не то, а потом удостаивает галантной беседой пять минут мамулю, а пять – меня. Строго по очереди. Теперь я понимаю, почему уже с двенадцати лет ненавидела мамочку.

– Это не так, – мягко возразил Крейг. Он во многом виноват. Только не в отчуждении дочерей от жены.

– Так, папа. Так. О, почему ты столько лет покорно выносил этого жалкого зануду, который притворялся твоим другом, почему ты все им спускал?

– За все надо платить, – вздохнул Крейг. – Я тоже не ангел. Ты уже взрослая, Энн, и надеюсь, давно сообразила, что наши с мамой пути много лет как разошлись…

– Разошлись? – нетерпеливо перебила Энн. – Ладно, пусть разошлись. Это вполне можно понять. Но как ты мог вообще жениться на этой стерве…

– Энн! – резко воскликнул он. – Не смей так говорить!

– И еще не могу понять, почему ты позволил ей угрожать тебе иском за адюльтер и под этим предлогом выманить все деньги! А дом! Не проще ли денька на два нанять детектива, чтобы последил за ней и увидел, что она творит?

– Я на такое не способен.

– Почему? Она же пустила за тобой ищейку!

Крейг пожал плечами:

– Не рассуждай как адвокат. Не могу – и баста.

– Ты слишком старомоден, – заключила Энн. – В этом твоя беда.

– Давай не будем больше говорить об этом, – попросил он. – Только помни: если бы я не женился на твоей матери, тебя и твоей сестры не было бы на свете. Я иногда думаю, что вы – самое главное, что у меня есть, а все остальное ломаного гроша не стоит. Поэтому, как бы ни поступала ваша мать, я благодарен ей за вас. Ты будешь помнить это?

– Попытаюсь.

Голос Энн задрожал, и Крейг испугался, что она сейчас заплачет. Странно, она даже в детстве не была плаксой.

– Но скажу только одно, – с горечью продолжала она. – Больше я не желаю видеть эту женщину. Никогда. Ни в Швейцарии, ни в Нью-Йорке, ни в Калифорнии. Нигде.

– Ты когда-нибудь передумаешь, – тихо возразил он.

– Хочешь пари?

О Господи! Семьи и семейные дрязги!

– Я хочу, чтобы вы с Маршей знали: Констанс не имеет никакого отношения к нашему разрыву. Я оставил твою мать, потому что мне все это надоело до чертиков и я был на грани самоубийства. Наш брак потерял всякий смысл, а продолжать бесцельную жизнь я не собирался. Я виню вашу мать не меньше, чем самого себя. Наступил конец, вот и все. Констанс – просто совпадение.

– Ладно, – согласилась Энн, – верю.

Она примолкла, и Крейг, облегченно вздохнув, благодарный за передышку, миновал каннский ипподром. Южные скачки… Незамысловатые победы, незасчитанные поражения. Включенные разбрызгиватели изливались мириадами водяных дуг-фонтанчиков по всему зеленому полю.