Энн.

P.S. Йан передает тебе привет».

Привет. Если бы не чета африканцев, Крейг снова застонал бы. Он аккуратно сложил письмо и сунул в карман. Пожалуй, не мешает его перечитать.

Он представил себе Йана Уодли в постели с Энн.

– Мисс, – обратился он к проходившей мимо стюардессе, – у вас есть аспирин?

Белинда Юэн, верная секретарша, уже ждала Крейга у стойки таможенного досмотра. Он сразу же заметил, что она не утратила пристрастия к крикливым цветам, с тех пор как они виделись последний раз. За все двадцать три года, что они работали вместе, она, казалось, не состарилась и на день. Крейг поцеловал ее в щеку. Она, похоже, искренне ему обрадовалась. Крейгу стало совестно за то, что он не ответил на два ее письма. Если женщина отдала тебе двадцать три года жизни, как можно при встрече с ней не испытывать угрызений совести?

– Нас ждет лимузин, – сообщила она. Ей не хуже Крейга было известно, что особенных доходов не предвидится, однако она была бы шокирована, если бы он намекнул, что такси ничем не хуже. Во всем, что касалось их престижа, она была неукротима. Горе агенту, приславшему уже кем-то прочитанный сценарий! Он получал по полной программе. Даже по телефону Белинда не стеснялась в выражениях.

Погода была сырой и давяще душной. Пока водитель подгонял лимузин, начало моросить. Крейг мрачно коснулся полей шляпы. Голоса пассажиров, грузившихся в свои машины и такси, казались неприятно-резкими. Вопли какого-то ребенка действовали на нервы. На Крейга навалилась свинцовая усталость. Даже аспирин не помог.

Белинда с тревогой всмотрелась в него.

– Вы плохо выглядите, Джесс, – заметила она.

Он был так молод, когда она пришла к нему, что не посмел потребовать, чтобы она называла его «мистер Крейг».

– Я-то думала, что вы хотя бы загорите.

– Я же ехал в Канны не затем, чтобы на пляже валяться, – чуть раздраженно бросил он.

Тут подкатил лимузин, и Крейг с облегчением рухнул на заднее сиденье. Стоять не было сил. Он весь взмок, пришлось вытереть платком лицо и шею.

– Здесь все время так жарко? – спросил он.

– Не настолько уж и жарко, – отрезала Белинда. – А теперь, может, объясните, почему, во имя Господа, велели поселить вас в «Манхэттене»? На Восьмой авеню, подумать только!

Обычно он останавливался в тихом дорогом отеле в Ист-Сайде. Очевидно, в глазах Белинды перемена отеля означает унизительную попытку сэкономить.

– Я подумал, что это намного удобнее. Ближе к офису, – пояснил он.

– Повезет, если вас не будут грабить каждый раз, когда вы выйдете из двери, – проворчала Белинда. – Вы не представляете, что творится на Восьмой авеню.

У нее был резкий, напористый голос. Всегда. Всю жизнь. Некоторое время назад он едва не поддался соблазну предложить ей брать уроки дикции, но так и не набрался мужества. А теперь, разумеется, слишком поздно. Он не сказал, что решил остановиться в «Манхэттене» буквально в последнюю минуту и дал ей телеграмму из аэропорта Ниццы. «Манхэттен» – шумный доходный отель, где всегда полно народу, и в обычных обстоятельствах Крейг не вспомнил бы о нем, но на память вдруг пришло, что он жил там, когда ставил первую пьесу Эдварда Бреннера. Вместе с Эдвардом. Который теперь уже не пишет пьес. Тогда отель назывался «Линкольн». Теперь президенты не слишком-то ценятся. Но в отеле «Линкольн» к нему пришла удача. Жаль, что он забыл, в каком номере жил тогда.

Однако Белинде об этом говорить нельзя. Слишком она здравомыслящая особа, чтобы потакать предрассудкам хозяина.

– И предупредили вы меня в последнюю минуту, – раздраженно выговаривала она. – Я получила вашу телеграмму всего три часа назад.

– Так уж получилось, – покаянно пробормотал он. – Простите.

– И тем не менее… – Она всепрощающе улыбнулась. У нее были маленькие острые зубки, совсем как у щенка. – Тем не менее я рада, что вы вернулись, а то в офисе тишина как в морге. От скуки я просто на стену лезла. Даже к рому пристрастилась. То и дело прикладываюсь днем, чтобы не рехнуться. Неужели наконец снизошли до того, чтобы снова взяться за работу?

– Что-то в этом роде.

– Аллилуйя! – воскликнула она. – В каком именно роде?

– Брюс Томас хочет ставить фильм по сценарию, которым я владею.

– Брюс Томас? – благоговейно переспросила Белинда. – О-ля-ля!

Крейг заметил, что в этом году все произносят имя Брюса Томаса каким-то особым тоном. Непонятно, то ли радоваться, то ли ревновать.

– Какой сценарий? – с подозрением осведомилась Белинда. – Я вот уже три месяца ничего вам не посылала!

– Тот, что я нашел в Европе. По правде говоря, я сам его написал.

– Давно пора! Наверняка лучше, чем тот мусор, который мы перелопачиваем. Могли бы хоть написать, – обиженно заметила Белинда. – Или даже прислать экземпляр.

– Простите, – вздохнул Крейг и погладил ее руку.

– У вас пальцы ледяные. Вы здоровы?

– Конечно, – коротко ответил он.

– Когда мы начинаем? – загорелась Белинда.

– Скажу точно, после того как повидаюсь с Томасом. Контракт еще не подписан.

Он поглядел в окно на низко нависавшие над равниной облака.

– Кстати, я все хотел спросить. Вы знали женщину по имени Глория Талбот? Она, кажется, работала у нас.

– Всего пару месяцев в самом начале, – немедленно протараторила Белинда, которая всегда все помнила. – Абсолютно ни на что не способна.

– Она была хорошенькой?

– По мнению мужчин, вероятно, да. Господи, да с тех пор прошло почти двадцать пять лет! С чего это вы вдруг о ней подумали?

– Так. Получил от нее что-то вроде привета.

– Она с тех пор, должно быть, пять мужей сменила, – сухо процедила Белинда и поджала губы. – Я таких, как она, за сто шагов вижу! Что ей было надо?

– Трудно сказать. Возможно, просто захотелось пообщаться.

Разговор отчего-то потребовал от него невероятных усилий.

– Если не возражаете, Белинда, я попробую вздремнуть. Вконец вымотался.

– Слишком много мотаетесь по свету. А ведь уже не мальчик.

– Наверное, вы правы.

Крейг закрыл глаза и откинул голову на спинку сиденья.

Ему отвели номер на двадцать шестом этаже. За окном разлилась туманная дымка, капли дождя скользили по стеклу. Башни небоскребов сверкали стеклянными гранями, ярусами тусклых огней в серой сумеречной полумгле. Комната была безупречно чистой, безликой, совсем не во вкусе русской аристократии. С Гудзона доносились корабельные гудки. Ничто в этом номере не напоминало ему о счастливых временах работы над пьесой Бреннера. Ему пришло в голову, что нужно бы узнать, где похоронен Бреннер, и возложить цветы на его могилу.

Он с огромным трудом развесил вещи. Легкие костюмы, которые он носил в Каннах, казались неуместными в такую дождливую погоду. Следовало бы сделать несколько звонков, но Крейг решил отложить это на завтра. Все, кроме одного. Брюс Томас ждал его звонка.

Он дал телефонистке номер Томаса. Бодрый, деловой американский голос телефонистки приятно контрастировал с усталыми визгливыми модуляциями французских standardistes[52]. Томас сердечно приветствовал его.

– Вот так сюрприз! – воскликнул он. – В жизни не предполагал, что вы напишете сценарий, да еще такой! Приятный сюрприз.

Видимо, Клейн уже поговорил с ним.

– Пока не знаю, на чем мы договоримся, но договоримся непременно. Вы сейчас заняты? Хотите приехать?

Томас жил на Восточной Семидесятой улице. Сама мысль о том, что придется ехать через весь город, была невыносимой.

– Если не возражаете, давайте лучше завтра. Никак не отойду после полета.

– Разумеется, – согласился Томас. – Десять утра вас устроит?

– Обязательно приеду, – пообещал Крейг. – Кстати, у вас нет лондонского телефона Уодли?

Он почувствовал, что Томас колеблется.

– Знаете, – наконец выговорил тот, – я предложил Уодли еще до того, как узнал, кто автор сценария.