– Йан! – воскликнул он. – Понятно, почему Гейл занимается всей этой бессмыслицей…

– Осторожнее, осторожнее, – издевательски вставила Гейл.

– В конце концов, она этим зарабатывает себе на хлеб, и, вероятно, это ничуть не постыднее нашего способа делать деньги…

– Благослови вас Бог, папочка, – кивнула Гейл.

Крейг твердо решил запереть на ночь дверь и, если понадобится, заткнуть уши ватой. Он с трудом заставил себя оторвать взгляд от прелестного насмешливого лица и вновь обратился к Уодли:

– И зачем тебе понадобилось нести этот бред? Чего ты достиг? Я серьезно. Объясни, может, сумеешь меня убедить?

– Ну, – пожал плечами Йан, – прежде всего до твоего прихода добрая старушка Гейл расхваливала мои книги. Благородная маленькая лгунья нашла для каждого романа доброе слово. Может, ее программа подвигнет хотя бы одного человека зайти в книжный магазин и купить одну или две, а может, и все. А поскольку они вряд ли есть в продаже, может, какой-то издатель решит издать собрание моих сочинений в мягкой обложке? Не будь святее самого папы, Джесс. Ты ведь делаешь картину затем, чтобы люди ее увидели, так?

– Да, – признал Крейг.

– И чем же ты отличаешься от меня?

– Не хотите, чтобы я включила диктофон, Джесс? – вмешалась Гейл. – Всего минута! Можем прямо сейчас начать интервью.

– В последнее время я не продал ни единого фильма, – буркнул Крейг. – Оставьте диктофон в покое.

– А вдруг программу случайно услышит какой-нибудь продюсер или режиссер, – продолжал Уодли, – и воскликнет: «Эй, а я думал, что этот парень давно дал дуба! А раз это не так, может, именно он и напишет сценарий моей следующей картины!» Все мы полагаемся на удачу: ты, я, Гейл, даже эта милая девушка, оказавшаяся твоей дочерью. Одно движение стрелки по шкале приемника может означать жизнь и смерть для кого-то вроде меня.

– И ты действительно этому веришь? – удивился Крейг.

– А во что, по-твоему, я верю? – с горечью бросил Уодли. – В то, что меня вдруг оценят? Не смеши меня!

– Я запоминаю каждое слово, – пригрозила Гейл. – Уверена, это на что-нибудь пригодится. Например, для статьи о вас, Джесс. Известный человек, уклоняющийся от известности. Обязательно спрошу, искренний ли это порыв или хитрый замысел, стремление возбудить к себе интерес, якобы отвергая все предложения, отказываясь от всяких возможностей так называемой рекламы? Не привлекает ли лицо, скрытое вуалью, больше внимания?

– Мистер Уодли прав, – неожиданно решила Энн. – Он написал прекрасные книги, а о нем забыли. И я слушала всё интервью. Он сказал много интересного, это людям следует услышать.

– Я говорила Энн, что вы не желаете ни с кем беседовать, – пояснила Гейл.

– Вижу, вы, девушки, за два часа успели все обсудить, – кисло буркнул Крейг.

– Мгновенная и взаимная симпатия, – улыбнулась Гейл. – В один миг уничтожили пропасть между поколениями двадцати– и двадцатидвухлетних.

– Люди твоего возраста, па, – наставительно начала Энн, – вечно жалуются, что молодежь вас не понимает. Ну вот, ты получил идеальную возможность добиться того, чего хочешь, рассказав ордам людей всех возрастов обо всем, что у тебя на душе, и все-таки отказываешься.

– Я привык самовыражаться в фильмах, а не стирать свое грязное белье на людях, – сухо возразил Крейг.

– Иногда, мистер Крейг, – бесстрастно заметила Гейл, – мне кажется, что вы не слишком хорошо ко мне относитесь.

Крейг встал.

– Я иду в отель. – И, вытащив из кармана несколько банкнот, осведомился: – Сколько ты выпила, Энн?

– Забудь! – величественно взмахнул рукой Уодли. – Я заплачу!

– Спасибо, – кивнул Крейг. Ну да, из тех трехсот долларов, что он дал на поездку в Испанию! – Идешь, Энн?

– Хочу еще раз окунуться.

– Я тоже, – поддержала ее Гейл. – У меня был жаркий день.

– И я с вами, девочки, – присоединился Уодли. – Спасете меня, если буду тонуть. Кстати, Джесс, – добавил он, допивая виски и вставая, – я предложил поужинать сегодня вместе. Встретимся в баре в восемь?

Крейг заметил умоляющий взгляд Энн.

«Все что угодно, – подумал он, – лишь бы не ужинать наедине с папочкой».

– Разве тебе не нужно написать в своем обзоре о вечернем показе? – спросил он Уодли.

– Я прочел пресс-рекламу. Что-то насчет выращивания соколов в Венгрии. Вполне можно пропустить. Не думаю, чтобы мои педики интересовались венгерскими соколами. Если фильм действительно ничего, могу процитировать «Монд». Ну что, увидимся в восемь?

– Посмотрю, что там в программе, – пробормотал Крейг.

– Обязательно придем, – пообещала Энн. – Пойдем нырнем напоследок.

Он смотрел вслед девушкам – высокой и маленькой, энергичным, юным, чьи стройные силуэты четко обрисовались на фоне вечернего неба. Они быстро пробежали по песку и бросились в море. Он с удивлением отметил, что Уодли почти не отстал от них и, вздымая пенные брызги, тоже плюхнулся в воду.

Крейг медленно поднялся с пляжа на набережную и только успел ступить на мостовую, как его едва не сбила машина. Раздался скрежет тормозов, и полицейский заорал на него. Крейг вежливо улыбнулся ему, словно извиняясь за то, что его едва не прикончили.

Беря у портье ключ, он спросил, нет ли ему писем. Ни одного. Клейн не звонил. Крейг твердил себе, что еще слишком рано. В прежние времена, когда Джесс Крейг посылал кому-то сценарий, ответа не приходилось ждать и трех часов.

По дороге к лифту он встретил Рейнолдса со свежей повязкой на голове. Огромный желто-зеленый отек почти закрывал глаз, вся щека в порезах, на которых запеклась кровь, будто его тащили физиономией вниз по битому стеклу.

– Я ищу Гейл, – не здороваясь, выпалил он. – Вы ее видели?

– Плывет в направлении Туниса, – сообщил Крейг. – Как вы себя чувствуете?

– Примерно так же, как выгляжу.

– В кинобизнесе лишняя осторожность никогда не вредит, – посоветовал Крейг и ступил в лифт.

В любой компании, пусть и самой маленькой, бывает один человек, становящийся ядром притяжения, центром всеобщего внимания, причиной существования этого общества как живого организма, а не просто сборища не связанных между собой эго. В эту ночь таким центром, по мнению Крейга, стала Гейл Маккиннон. Энн, не скрывая, восхищалась ею, живо реагируя на каждое сказанное слово, и обращалась к Гейл куда чаще, чем к остальным, и, даже говоря с Крейгом или Уодли, посматривала на Гейл, словно ожидая ее одобрения или осуждения.

По дороге из отеля в ресторан Крейга забавляло и отчасти раздражало то очевидное обстоятельство, что Энн сознательно или бессознательно подражала деловитой размашистой походке Гейл. Так или иначе, это все же лучше, чем плестись ссутулившись, как обычно делала Энн.

Для Уодли Гейл представляла благодарную аудиторию. Последнее время он явно испытывал недостаток в слушателях и теперь вовсю распустил хвост.

Что же до самого Крейга, он ни за что не пришел бы сюда, если бы не Гейл. Вот так. Именно. Наблюдая за ней, он все отчетливее сознавал, что кино не единственная вещь, к которой его влечет. Он считал, что пришел сюда освободиться раз и навсегда.

Сегодня он в основном молчал, предоставляя беседовать другим. Когда в разговор вступала Гейл, он втайне прислушивался, ожидая намека, понятного лишь им двоим сигнала, осторожного обещания на грядущую ночь, недвусмысленного отказа. Но не дождался ничего.

Он пообещал себе, что завтра же забудет ее в объятиях Констанс.

Уодли по собственному желанию разыгрывал хозяина стола, заказывал вино, советовал девушкам, какие блюда выбрать. Они приехали в старый порт, в тот ресторанчик, где Крейг как-то видел Пикассо. Крейг подумал, что если Уодли и счет оплатит, то вряд ли доберется до Тулона, не говоря уж о Мадриде.

Уодли, как всегда, неумеренно пил, но внешне пока это никак не сказывалось. Сегодня, как ни странно, он был хорошо одет: в безупречный серый костюм, рубашку «оксфорд»[36], туго застегнутую под двойным подбородком. Дополнял наряд полосатый галстук.