– Но сейчас он должен чувствовать себя отмщенным, – предположил Крейг.

– Что-то в этом роде, – признала девушка. – Но ему этого недостаточно. Он сообщил мне множество сведений о вас, которые и легли в основу статьи. И предложил заголовок.

– Какой же? – с любопытством спросил Крейг.

– «Человек, который иссяк».

Крейг кивнул:

– Вульгарно, но броско. Последуете его совету?

– Пока не знаю.

– От чего это зависит?

– От вас. Каким вы мне покажетесь, когда я поближе вас узнаю. Если, конечно, узнаю. От того, сколько мужества у вас еще осталось. Или воли. Или таланта. Конечно, мне было бы намного легче, если бы вы дали мне прочесть тот сценарий, что обещали показать Уолту Клейну.

– А об этом вы откуда знаете?

– Сэм Бойд – мой друг.

Сэм Бойд был одним из вундеркиндов Клейна.

– Он сказал, что заедет завтра утром за сценарием. Мы завтракаем вместе.

– Попросите его явиться после завтрака.

– Обязательно, – пообещала она, протягивая стакан. – Он пустой.

Крейг поднялся, отнес стаканы к столу, где стояла бутылка, и снова налил виски.

– Спасибо, – поблагодарила она, спокойно глядя на него.

Он наклонился и осторожно поцеловал ее в мягкие несопротивляющиеся губы. Но тут она отстранилась. Крейг отступил.

– Довольно, – пробормотала Гейл. – Иду домой.

Он попытался было коснуться ее руки.

– Оставьте меня в покое! – почти взвизгнула она и, схватив плащ, метнулась к двери.

– Гейл… – начал он, шагнув к ней.

– Жалкий старик! – прошипела она. Дверь с шумом захлопнулась.

Он не торопясь допил виски, потушил свет и прошел в спальню. Лежа голым на простынях в теплом мраке, он прислушивался к случайному шороху шин проезжавших по набережной автомобилей и неумолчному шуму прибоя. Сон не шел: слишком много всего случилось сегодня. Выпитое отзывалось болью в висках. В голове калейдоскопическим вихрем крутились и складывались обрывки вечера: Клейн в бархатном пиджаке, знакомивший друг с другом всех и каждого, Корелли с девушками, Грин, в одиночестве орошающий дорогую газонную траву, кровь Рейнолдса…

И среди этой мешанины… игра (было ли это игрой?) Гейл Маккиннон. Ее временами вспыхивающая юношеская и одновременно зрелая чувственность. Приглашение и отказ. Вспомни и пожалей об утерянной красоте Натали Сорель, постарайся забыть Дэвида Тейчмена, смерть, таившуюся под студийным париком.

Крейг неловко заерзал. Похоже на традиционную рождественскую вечеринку в офисе. С той разницей, что в обыкновенных конторах такие вечеринки не устраивают дважды в неделю.

Послышался тихий стук в дверь. Стук, которого он почти ожидал. Крейг встал, накинул халат и открыл дверь.

В тускло освещенном коридоре стояла Гейл Маккиннон.

– Входите, – сказал он.

Он смутно понимал, что за окном уже рассвело, но никак не мог проснуться. Кто-то мерно дышал рядом, где-то разрывался телефон.

Не двигаясь и не открывая глаз, в тщетном старании оттянуть начало дня, он пошарил по прикроватному столику и ощупью нашел трубку.

Далекий голос, едва пробившийся сквозь помехи, произнес:

– Доброе утро, дорогой.

– Кто это? – невнятно пробормотал он.

– А что, так много людей называют тебя «дорогой»? – пропел тонкий, едва слышный голос.

– О, прости, Констанс, – сообразил он. – Такое впечатление, словно ты в миллионах миль отсюда.

Крейг наконец разлепил глаза и повернул голову. По соседней подушке разметались каштановые волосы. Гейл не мигая смотрела на него: глаза с синими искорками были серьезными, почти мрачными. Простыня почти сползла, и Крейг обнаружил поистине чудовищную эрекцию. Он уже не помнил, когда так возбуждался, и теперь едва подавил идиотский порыв поскорее прикрыться.

– Ты все еще в постели? – удивилась Констанс. Едва слышный упрек, донесшийся по неисправному кабелю через шестьсот миль. – Уже начало одиннадцатого!

– Разве? – глупо выдавил он. Его плоть все больше набухала с каждым мгновением и угрожающе вздымалась. Он ощущал на себе бесстрастный взгляд с соседней подушки, украдкой любовался очертаниями ее тела под простыней, сознавая, что вторая кровать по-прежнему аккуратно застелена. В ней по-прежнему не спали. Жаль, что у него с языка сорвалось имя Констанс!

– Здесь все поздние пташки, – объяснил он. – Как дела в Париже?

– Хуже некуда. А у тебя?

Крейг поколебался.

– Ничего нового, – наконец выдавил он.

Выражение лица Гейл осталось таким же серьезным. Ни тени улыбки. Взгляд почти ощутимо давил на его вздыбленный фаллос, возвышающийся в золотистом утреннем свете, словно неотъемлемая и бесстыдная деталь окружающей обстановки. Гейл медленно протянула руку и оценивающе провела пальцем от самого основания до рубиново-пылающей головки. Крейга немедленно скрутило конвульсией, как от прикосновения к проводу высокого напряжения.

– Святой отшельник, – шепнула она.

– Прежде всего, – продолжал дрожащий, механический, почти неузнаваемый голос на другом конце линии, – я хотела бы извиниться…

– Я едва тебя слышу, – перебил он, делая над собой сверхъестественное усилие, чтобы говорить спокойно. – Может, лучше повесить трубки и попросить телефониста снова нас соединить и…

– Так лучше? Теперь ты слышишь? – неожиданно прорвался сквозь помехи голос. Теперь он звучал так отчетливо, будто Констанс сидела за стенкой.

– Д-да, – нерешительно отозвался он, отчаянно пытаясь сообразить, что такое сказать Констанс, чтобы она дала ему передышку, позволила одеться, перейти в гостиную и подождать, пока она перезвонит. Но в эту минуту он был способен лишь отделываться междометиями.

– Я сказала, что хочу извиниться, – повторила Констанс, – за то, что вела себя как последняя стерва. Ты ведь знаешь, на меня иногда находит.

– Да, – повторил он. В нижней части его тела все оставалось по-прежнему.

– И поблагодарить за снимок со львенком. Как мило с твоей стороны.

– Да.

– У меня хорошие новости, – продолжала Констанс. – По крайней мере я надеюсь, что ты посчитаешь их хорошими.

– Какие новости?

Он осторожно, по миллиметру, подтягивал край простыни, ухитрившись прикрыться почти до пояса.

– Завтра или послезавтра я, вероятно, буду в твоих краях. Марсель.

– Марсель? – тупо повторил он, не в силах вспомнить, где находится Марсель. – Почему Марсель?

– Это не телефонный разговор.

Ее недоверие к французской телефонной сети ничуть не уменьшилось.

– Но если все уладится, я буду там.

– Прекрасно, – машинально ответил Крейг, думая совсем о другом.

– Что «прекрасно»? – переспросила Констанс, постепенно начиная раздражаться.

– Я хотел сказать: может, нам удастся увидеться…

– Что значит «может»? – В голосе явно слышалось приближение бури.

Он ощутил, как дрогнул матрас. Гейл встала и, не оглядываясь, направилась в ванную, голая, с неправдоподобно тонкой талией, перламутрово-поблескивающими бедрами, точеными загорелыми икрами.

– Видишь ли, тут кое-что изменилось…

– Еще один чертовски бесполезный разговор, парень, – вздохнула Констанс.

– Сегодня приезжает моя дочь Энн, – пояснил Крейг, радуясь, что Гейл нет в комнате. Эрекция неожиданно исчезла, и этому он тоже рад. – Я послал ей телеграмму с приглашением.

– Все мы зависим от этой чертовой молодежи, – констатировала она. – Привози ее с собой в Марсель. Каждой девственнице полезно повидать Марсель.

– Позволь мне хотя бы поговорить с ней сначала, – взмолился Крейг, не заостряя внимания на значении слова «девственница». – Позвони мне, когда определишься со своими планами. Может, лучше тебе приехать в Канны? – неискренне добавил он. И услышал шум воды в душе. Интересно, доносится ли он и до Констанс?

– Ненавижу Канны! – вырвалось у Констанс. – Там я решила развестись с первым мужем. Господи, неужели тебе так трудно сесть в машину и потратить часа два на то, чтобы увидеться с женщиной, в которую ты якобы влюблен…