– Что вы делаете? – поинтересовался Клейн. – Хвалитесь победами?

– Рыдаем, не осушая слез, – запротестовал Хеннесси.

– По какому поводу?

– По поводу продажности низших слоев общества, – пояснил Хеннесси. – И о том, как трудно остаться незапятнанным в этом грязном мире.

– Хеннесси – новичок в игре, – вмешался Томас. – Не может смириться с тем ужасным фактом, что пришлось подкупить не только шерифа, но и его помощников в каком-то техасском городишке во время съемок.

– Я не возражаю против того, чтобы немного смазать колеса машины, позолотить ручку и тому подобное, – вставил Хеннесси. – Но не так же открыто! Хотя бы сделали вид, что понимают, как это нехорошо, когда представители власти берут взятки. Но эти парни расселись в моем номере, пили мое виски и требовали по три тысячи каждому, угрожая, что иначе не дадут мне даже расчехлить камеру. – Он сокрушенно покачал головой. – И никакой трепотни насчет того, что неплохо бы такой большой компании, как наша, внести небольшое пожертвование в фонд помощи полицейским и тому подобное. Просто выкладывайте денежки, мистер, и вся недолга. Согласитесь, не так просто парню, бывшему первым учеником в воскресной школе, отслюнить шесть тысяч наличными парочке копов в номере мотеля и внести такую уйму денег в графу «непредвиденные расходы».

– Вы еще легко отделались, – утешил Клейн, человек практичный и приземленный. – Так что не жалуйтесь.

– А потом, – продолжал Хеннесси, – у них хватило наглости арестовать исполнителя главной роли за курение травки, и у меня вылетело еще две тысячи, чтобы его освободить. Верно говорит вице-президент: закон и порядок – вот что требуется нашей стране.

– Вы сейчас во Франции, не помните? – подсказал Клейн.

– Я в кинобизнесе, – сурово ответил Хеннесси, – где бы при этом ни был. И просто с ума схожу при мысли о том, сколько денег нужно пустить на ветер, прежде чем тебе позволят снять фильм.

– Легко нажито – легко прожито, – философски заметил Клейн.

Ему хорошо говорить, после того как получил чек на три миллиона долларов!

– В будущем году я веду семинар по искусству кино в Калифорнийском университете, – сообщил Хеннесси, издевательски протянув слово «кино». – И все сказанное войдет в мою первую лекцию. Эй, Крейг, хотите стать моим гостем часа на два и рассказать деткам о том, какие неприятные истины кроются за блестящей мишурой целлулоидного мира?

– Боюсь на всю жизнь лишить их иллюзий, – отозвался Крейг.

– Прекрасно! – обрадовался Хеннесси. – Все что угодно, лишь бы сократить число конкурентов. Впрочем, я серьезно. Вы действительно могли бы кое-чему их научить.

– Если буду свободен, – осторожно заметил Крейг, – и если к тому времени окажусь в Штатах, тогда возможно…

– Где я смогу вас найти? – обрадовался Хеннесси.

– Через меня, – поспешно вставил Клейн. – Мы уже беседовали с Крейгом о его возможном возвращении в кино и постоянно будем держать связь.

Крейг подумал, что Клейн не так уж и лжет. Просто толкует события по-своему, приспосабливая правду к своей, а возможно, и его выгоде.

Оба режиссера мгновенно вскинулись и пристально воззрились на Крейга.

– О чем идет речь, Джесс? – спросил Томас первым. – Или не хотите говорить?

– Пока ничего определенного. Одни планы, – отговорился Крейг.

Мечты Мерфи…

У входа началась небольшая суматоха, и в гостиной появились Френк Гарланд с женой и еще одной супружеской парой. Гарланд играл главную роль в одном из ранних фильмов Крейга. И хотя был несколькими годами старше Крейга, выглядел лет на тридцать пять: темноволосый, атлетически сложенный, красивое мужественное лицо. Он считался не только хорошим актером, но и предприимчивым бизнесменом и владел компанией, ставившей не только его, но и чужие фильмы. Природа наградила этого веселого, жизнерадостного, открытого человека железным здоровьем и хорошенькой женой, с которой они мирно прожили более двадцати лет. В картине Крейга он сыграл безупречно. Они стали друзьями, но сегодня Крейгу не хотелось снова видеть его. Ему были отчего-то неприятны и удивительное здоровье, и здравомыслие, и неизменная удача, и неподдельная сердечность Гарланда.

– Увидимся позже, приятели, – сказал он Клейну и режиссерам. – Что-то душно тут. Выйду на воздух.

Он выбрался во внутренний дворик и зашагал по мокрой траве сада к плавательному бассейну. Оркестр играл «В такой ясный день тебе дано увидеть вечность».

Крейг загляделся на голубую воду. Бассейн был с подогревом, и на поверхности колебался легкий туман. Оргии в бассейне – вспомнил он слова англичанки. Только не сегодня, Николь.

– Привет, Джесс, – раздался чей-то голос. Крейг поднял глаза. Из тени кустов, с другого конца бассейна, появился человек. Когда он подошел ближе, Крейг узнал его. Сидни Грин. Крейгу пришло в голову, что Грин ищет уединения в этом холодном сыром саду по той же причине, что и он. Проигравшие, пожалуйте наружу. Скоро возникнет Йан Уодли.

– Привет, Сид, – поздоровался Крейг. – Что ты здесь делаешь?

– Там для меня чересчур роскошно, – пожаловался Грин мягким, грустным голосом человека, постоянно ожидавшего удара судьбы. – Вот вышел и помочился на дорогую газонную травку Уолтера Клейна. Нужно же получить хоть какое-то удовлетворение. – Он беззвучно засмеялся. – Не выдашь меня Уолту? Не хочу показаться неблагодарным. С его стороны было так мило пригласить меня. Представляешь, столько знаменитостей в одной комнате! Столько власти, столько денег!

Грин медленно покачал головой, словно желая подчеркнуть уважение к могуществу тех, кого собрал сегодня вечером Уолт Клейн.

– Вот что я тебе скажу, Джесс, – продолжал он. – Там есть люди, которым ничего не стоит одним движением пальца начать съемки фильма с бюджетом в десять миллионов. И выглядят они совсем как я или даже хуже, носят такие же смокинги, сшитые, возможно, у того же портного, но Боже, какая разница! А ты как, Джесс? Люди говорят о тебе, все гадают, чем ты занимаешься. Вроде бы ты вот-вот начнешь съемки и здесь для того, чтобы подписать контракт.

– Пока ничего определенного, – отмахнулся Крейг.

Мерфи выразился вполне определенно, но чего добьется Крейг, сказав Грину правду?

– Я видел, ты говорил с Дэвидом Тейчменом, – заметил Грин. – В свое время он давал жару!

– Еще бы!

– Конченый человек, – бросил Грин.

Крейга покоробило. Он терпеть не мог таких безапелляционных заявлений.

– Я не стал бы это утверждать.

– Он больше не снимет ни одной картины, – уверенно заключил Грин, словно вынес приговор.

– Может, он просто не желает раскрывать тебе свои планы, Сид?

– Если собираешься иметь с ним дело, лучше забудь. Он не протянет до следующего года.

– О чем ты? – резко бросил Крейг.

– А я думал, все уже знают. У него рак мозга. Мой кузен оперировал его в «Сидерс». Просто чудо, что он еще на ногах держится.

– Бедный старик, – вздохнул Крейг. А Тейчмен еще говорил, что с париком помолодел на двадцать лет!

– О, я бы не стал растрачивать на него жалость, – возразил Грин. – Он прожил долгую и совсем не плохую жизнь. Я с удовольствием согласился бы на такую судьбу, пусть даже и с опухолью в конце. Зато его земные тревоги почти закончены. Ну а ты, Джесс?

Разговор о мертвых и умирающих завершен. Пора переходить к живым.

– Возвращаешься?

– Вполне возможно.

– Если все же определишься, не забудь про меня, хорошо, Джесс?

– Обязательно.

– Меня как режиссера недооценивают. Трагически недооценивают, – горячо убеждал Грин. – И не только я так считаю. Я тут встретил одного парня из «Кайе дю Синема». Он хотел познакомиться со мной только для того, чтобы высказать свое мнение о моей последней картине, той, что снималась для «Коламбиа пикчерз». Говорит, это настоящий шедевр. Кстати, ты ее не смотрел?

– Боюсь, что нет, – покачал головой Крейг. – Последнее время я не слишком часто бываю в кино.

– «Фанфара для барабанов». Так она называлась. Уверен, что не видел?