Большинство мужчин выполняли работу на ферме за семь-восемь шиллингов в неделю, а женщины пополняли семейный бюджет, занимаясь прядением. Правда, в самом конце века их труд вытеснили фабрики, лишив их заработка. Деревенские дети, те, что посообразительнее и поудачливее, находили работу в домах помещиков и священников. Мальчиков нанимали на конюшню или в сад, и если они хорошо справлялись, то становились кучерами, садовниками или даже дворецкими; миловидные девочки помогали по хозяйству, в детской или на кухне. Грамоте учились лишь немногие деревенские ребята, они очень рано начинали работать — пасти скот или отпугивать ворон. В описываемые времена выгоднее всего было работать на бумажных фабриках Порталов: мужчинам там платили двадцать два шиллинга в неделю, а женщинам — семь пенсов в день, к тому же работникам оплачивались праздничные дни, что было тогда редкостным исключением из правил.

Никто не ожидал от крестьян, что они станут вести себя как дворяне. Управляющий Остинов Джон Бонд обрюхатил свою невесту еще до свадьбы, и никого это не смущало. С другой стороны, мистер Остин упоминает в письме о том, как его сосед мистер Дигуид рассчитал своего слугу, соблазнившего деревенскую девушку; тот потом женился на ней, но Дигуид не передумал, «хоть и жаль было расставаться с этим слугой — он ему очень нравился, — но сделать это было необходимо». Подобные условности, должно быть, приводили слуг в недоумение.

Остины зачастую проявляли истинную доброту в отношении своих слуг. Когда сгорел дом престарелых Бондов, Джеймс Остин поселил их у себя, отдал в их пользование уголок кухни и мансарду, там они и доживали свой век. Альтернативой для бедняков был работный дом, где они содержались на два шиллинга шесть пенсов в неделю из приходского налога. Детей там разлучали с родителями и определяли на работу — мотать шелк или трепать паклю и лен. К удивлению богатых, бедняки нередко предпочитали терпеть нужду и лишения, только бы не расставаться с детьми.

Леди считали своей обязанностью помогать крестьянской бедноте — одеждой, одеялами, детскими вещами. На эти подарки очень рассчитывали, они были просто необходимы. Миссис Шут в больших количествах раздавала одеяла. Джейн Остин приносила крестьянам подарки к Рождеству. «Я отнесла пару шерстяных чулок Мэри Хатчинс, даме Кью, Мэри Стивенс и даме Стэплс; сорочку Ханне Стэплс и шаль Бетти Доукинс», — пишет она в письме Кассандре в 1798 году. Поскольку никаких собственных средств у нее не было и она располагала лишь теми карманными деньгами, что давали родители, по этим рождественским приношениям деревенским женщинам можно судить, как серьезно она воспринимала необходимость помогать беднейшим из своих соседей. Одна из них, кстати, вполне могла быть ее няней.

Страница из дневника Элизы Шут, 1799 (Hampshire Record Office 23М93/70/1/7 — Архив графства Хэмпшир, 23М93/70/1/7).

Соседи Остинов, эти порой эксцентричные или даже неистовые в своих проявлениях люди, представляли собой богатый материал для романиста. Для Джейн Остин, по мере того как она взрослела, этот материал был даже чересчур обилен и разнороден. Из ее писем видно, что она внимательно приглядывалась к окружающим. Но герои войны, принудительные браки, безумные графы и незаконнорожденные отпрыски аристократов не нашли своего места в ее романах, как и разорившиеся сквайры, удачливые иностранные фабриканты или деревенские девочки — молочные сестры детей священника, выросшие в предприимчивых женщин. Остин взяла из окружающей ее жизни ровно столько, сколько ей было нужно. Нам остается только делать предположения. Например, шумные жизнерадостные Терри могли послужить прототипами для Мазгрейвов в «Доводах рассудка», а в миссис Клей (дочери мистера Шепарда, «осмотрительного и осторожного» адвоката сэра Уолтера Эллиота) с ее стремлением к баронетству угадывается Мэри-Энн Хэнсон. Вполне вероятно, что приезд Уильяма Шута и вызванный им в округе переполох отразились в начальных главах «Гордости и предубеждения». Восторженно описанная поездка Элизы Шут в Бокс-Хилл отозвалась в «Эмме», а удочерение маленькой племянницы ее мужа — в «Мэнсфилд-парке».

«Выезжает кто-нибудь из ваших сестер в свет, мисс Беннет?» — спрашивает у Элизабет леди Кэтрин де Бур, и та отвечает: «Да, сударыня, все», чем повергает знатную даму в шок — ведь младшей из сестер нет еще и шестнадцати. Не пускать Лидию Беннет в общество было бы нелегкой задачей даже для самых непреклонных родителей, а взгляды Беннетов, как и Остинов, на то, что значит «выезжать в свет», отличались непринужденностью. Они жили в деревне, здесь нравы были проще, и девочки Остин могли участвовать в домашних танцах с ранних лет — танцевать с братьями, друг с другом или с соседскими детьми. Каждый год появлялись новые танцы (их названия можно прочесть в дамских бальных книжечках), но все они состояли из знакомых шагов, подскоков, поз, танцоры образовывали кольцо, брались за руки, двигались взад-вперед, хлопали в ладоши, кланялись и приседали в реверансах — в общем, повторяли движения, которые были им так же привычны, как спуститься или подняться по лестнице в собственном доме.

От танцев дома легко было перейти к танцам у Лефроев или у Дигуидов, а там и у Терри в Даммере, и у Биггов в Мэнидауне. К пятнадцати годам у Джейн, скорее всего, имелось белое муслиновое платье для наиболее торжественных танцевальных вечеров, а волосы в таких случаях она украшала лентой. Но гораздо чаще танцы начинались экспромтом. В гостях у соседей, после ужина или вечернего чая, кто-нибудь высказывал предложение: а не сдвинуть ли мебель и не пройтись ли кружок-другой, если среди присутствующих есть желающие присоединиться. Танцы были основным зимним развлечением в кругу хэмпширских соседей. За музыку главным образом отвечали матери и тетушки, садившиеся за рояль, да еще иногда случался слуга со скрипкой. Джейн, как мы знаем, умела играть на пианино, но никто не ждал от нее подобных жертв, ведь рядом всегда находился кто-нибудь постарше, готовый сесть за инструмент и дать молодым людям порезвиться. Как и ее кузины, Элиза и Фила, «Джейн обожала танцевать и делала это превосходно»[93].

Да, она любила танцы, но это не мешало ей высмеивать их «назначение в обществе» и приписываемую им власть: в «Гордости и предубеждении» она заставляет матушек из Меритона, жаждущих поймать зятьев, верить, что «кто интересуется танцами, тому ничего не стоит влюбиться». Мистеру Дарси дозволено высказать чисто мужское сомнение по этому поводу: «Любой дикарь может танцевать». Это так, но в конце концов матушки оказываются правы, и даже мистер Дарси становится более энергичным и менее суровым. И именно благодаря танцам один молодой человек влюбится в Джейн, и она ответит ему тем же.

В семнадцать лет Джейн посещала балы в ассамблее Бейзингстока, которая располагалась в здании ратуши. Там, заплатив небольшой взнос, собирались все местные семейства. Даже здесь никаких особых формальностей не соблюдалось: во всяком случае, как мы уже знаем, менуэтов здесь не танцевали. 14 ноября 1793 года, за месяц до восемнадцатилетия Джейн, в бейзингстокской ассамблее состоялся бал, на котором новоиспеченная миссис Шут знакомилась с соседями. Кассандру и Джейн, скорее всего, сопровождал Фрэнк, вернувшийся с Востока после пятилетнего отсутствия. Ему исполнилось девятнадцать, и он прекрасно выглядел в своей лейтенантской форме, высокий и загорелый. Спустя несколько дней он был зван на торжественный ужин, который в честь Шутов устраивали Лефрой, но его сестры приглашены не были. Не позвали девиц Остин и на танцевальный вечер к Шутам 5 декабря, где восемь или девять пар, угостившись холодным ужином, танцевали до двух ночи; там были и Лефрой, и Харвуды, и Бигги. Кассандра и Джейн в это время готовились к поездке в Кент к одной из троюродных сестер по отцовской линии. Задумала эту поездку миссис Остин, которой хотелось, чтобы дочери пообщались с новыми людьми в более широком кругу, а также помогли родственнице.