Мою мать звали Хе-ома-хео-о (Женщина-целительница), она была удивительной целительницей, настоящей волшебницей. Люди приезжали к ней за помощью издалека, в том числе из других племен. Она разжевывала корешки и обрабатывала их соком тела больных, проводила с ними ритуалы очищения. Я неоднократно видел, как она возвращала в этот мир больного, который уже отправился на встречу с Великим Духом. Кто-то считал, что это неправильно и что после того, как души совершили этот важный «прыжок» из этого мира, их следует оставить в покое, пока у них не возникнет желания вернуться. Тем не менее, те же самые люди, сталкиваясь с потерей близких, умоляли мою мать помочь.

Она была красивой женщиной с круглыми глазами, тонким носом и полными губами, высокой и широкобедрой, что так ценили в будущих матерях своих детей мужчины, а руки ее казались сильными и мягкими. Она была особенной. Я же просто был ее сыном.

Отца моего звали Хотоавесехе (Рог бизона). Он был очень смелым человеком, и я безумно хотел походить на него. Имя свое он получил в 14-летнем возрасте. Тогда на охоте норовистый бизон вдруг атаковал его пони. Пони упал на колени, когда голова бизона врезалась ему в плечо, и отец перелетел через голову пони. Не успел он подняться, как бизон ткнул ему в живот своим рогом. Мужчины бросились на помощь, но тут мой отец вскочил на спину атакующего бизона, ухватил его за рога и по самую рукоять вонзил в шею нож. За свой героизм отец был удостоен множества наград, в том числе получил собственный чехол для трубки. Более того, соплеменники оказали ему высочайшую честь стать членом Совета Сорока Четырех.

Хотоавесехе был высоким, гораздо выше большинства членов своей семьи. Он имел мощное телосложение и отличался большим умом, густыми волосами, носом с горбинкой и плоским животом. Отец был особенным. Я же просто был его сыном.

Все мои братья уже достигли совершеннолетия и доказали свою отвагу и мастерство. Один из них стал лучшим мастером по изготовлению луков во всем племени, другой – лучшим охотником. Оба они выросли высокими мужчинами, сильными и уважаемыми. Но я не стал крупным или сильным, и семья едва ли воспринимала меня всерьез. Я казался тонкокостным, мои кисти и ступни были миниатюрнее, чем у сестры, и это вызывало у меня жгучий стыд. Волосы мои росли не прямыми, а волнистыми, словно перекрученные ветки. Глаза мои были светлее, чем у остальных членов семьи, с золотистыми крапинками. Нос – не прямой и не с горбинкой, а изогнутый. Мои братья были особенным. Я же был просто их братом.

Моя сестра была красавицей. Ее выдали замуж в 13 лет и она готовилась подарить своему мужу сына. Ее живот так вырос в ожидании ребенка, что было очевидно – на свет появится далеко не «маленький человек». От матери она унаследовала широкие бедра. Она шла по жизни гордо и бесстрашно. Я был всего лишь ее братом.

Я смеялся, когда домашние с любовью поддразнивали меня, но глубоко внутри меня жило сильнейшее желание проявить себя. Жизнь была хороша, несмотря на то, что я был так мал. Все жители деревни вставали с восходом солнца. Женщины разжигали огонь, шли за водой, а мужчины и юноши мылись. Затем мы шли в поле и приводили лошадей обратно в деревню, где нас приветствовал дымок, поднимавшийся над посудой, и ароматы свежеприготовленной вкусной еды. Нам передавали все послания, полученные крикуном, затем мужчины отправлялись на охоту, а дети шли плавать или играть. Позднее, когда опускался вечер, мы танцевали и пели, и сказители зачаровывали нас своими историями и легендами. Мой народ называл себя «цисцистас», то есть «красивые люди», «настоящие люди». Название «шайенн» было дано нам северным народом сиу. Это слово означает «люди, говорящие на другом наречии». Я любил свой народ и его образ жизни, но меня не покидало чувство, что мне чего-то не хватает.

Я рос немного отшельником, часто испытывал страх и всегда старался подавить свои слабости. И смелостью не отличался. Например, в детстве мне говорили, что я ни в коем случае не должен потерять свой «пуповинный амулет», полученный при рождении, ибо, как утверждалось, тем самым я рискую посвятить всю оставшуюся жизнь поиску своей души, и мысль эта наполняла меня священным ужасом. Она была настолько навязчивой, что я дотрагивался до амулета, закрепленного на поясе, по многу раз в течение дня, а ночью перед сном долгое время выбирал безопасное место, где его можно было бы спрятать. Я очень боялся, что кто-нибудь подкрадется ко мне спящему и украдет мою душу. Братья, родители и даже сестра смеялись над моими страхами, заявляя, что уж их-то души никто не осмелится украсть!

Одежды на мне было мало: набедренная повязка из оленьей шкуры, продетая через пояс спереди и сзади, свисающая по обеим сторонам. На ногах – мягкие мокасины из оленьей кожи, на руках – кожаные повязки. Зимой я утеплялся, облачаясь в рубашку и штаны из оленьей шкуры. Мои черные волосы рассыпались по плечам. Я не любил заплетать их в косы и пучки: мне казалось, что от этого они будут только сильнее курчавиться. Многие часы я проводил, занимаясь отделкой своей одежды бусинами и перьями, пытаясь сделать ее особенной. Мне хотелось отличаться, выделяться из толпы, чувствовать к себе особое отношение заслуженно, а не потому лишь, что я такой низкорослый и щуплый Я ждал, молился Великому Духу о том, чтобы настал день, когда у меня будет свой собственный пони, потому что тогда меня будут воспринимать всерьез. Лошади были в нашей жизни далеко не всегда. Они стали одним из тех немногих действительно стоящих даров, которые принес с собой белый человек, придя на наши земли. Раньше мы оседло жили в земляных домах, но с появлением лошадей и белого человека стали жить в типи,[10] которые легко разбирались и перевозились с места на место. Численность бизонов сокращалась, по мере того как белый человек охотился на них и убивал их, торя дорожку своим огромным стадам европейского скота. Итак, мы перемещались и перемещались, следуя за стадами бизонов, которые раньше вольготно паслись, где им вздумается. Были у нас и проблемы с другими вытесненными племенами, потому что они заняли землю, которая раньше была нашей.

Я научился ездить верхом, когда мне было шесть лет, но своего пони у меня пока не было. Мои домашние не могли не признать, что езжу я хорошо и с пони обращаюсь уверенно, но они не считали меня достаточно взрослым для того, чтобы разрешить обзавестись собственным скакуном. Вместо этого, после того как я научился ездить верхом, они позволили мне выбрать себе щенка. Из всего помета ко мне подошла одна-единственная собачка. Я решил взять ее, потому что, как и я, она была некрупной для своего возраста; шкура ее была серой и мохнатой, похожей на волчью, а глаза поблескивали янтарем. Я назвал ее Пейот[11] в честь растения, которое применяла моя мать-целительница, потому что, хотя собака выглядела совершенно непримечательно, как это растение, для меня она действительно стала чем-то волшебным, подобно тому, как пейот обретал магические свойства в руках матери.

Я смастерил для Пейот кожаную упряжь и хомут, украсил их бусинками, раковинами, вырытыми из почвы, и полосками раскрашенной кожи, и таким образом перевозил на Пейот свои пожитки. Я водил ее вокруг типи, перевозил на ней вещи до своего места для игр, представляя, что она – моя лошадка. Я настолько увлекался этой игрой, что временами заговаривался и становился объектом насмешек. Кое-кто из парней даже угрожал, что мне дадут новое имя – «Мальчик с собакой вместо лошади».

Пейот и я росли и учились вместе. Два года спустя никто уже не осмеливался смеяться надо мной, потому что мой тщедушный щеночек превратился в большое, внушающее трепет, поджарое, похожее на волка животное с огромными зубами. Она хищно скалила их на ребят, которые пытались разозлить меня, и те быстренько ретировались. Это вызывало у меня улыбку. Ее шерсть выросла густой, и теперь Пейот не была страшна любая непогода. Она каждый день плавала в озерах и реках, даже очень холодных. Как же мне хотелось, чтобы я тоже мог расти так быстро и мощно, как она. Подчас я мечтал о том, чтобы уметь принимать облик других созданий, и в этих мечтах я, словно ветер, носился по равнинам не на двух, а на четырех ногах. Иногда мне даже представлялось, что я лечу, сидя верхом на лошади.