Альберта точно ветром сдуло.

…В ресторане поднялся шум. Оркестр замолк. Оборвалась обычная, торжественно-праздная жизнь первоклассного столичного ресторана.

В тумане буйного опьянения и неукротимой злобы, затмившей сознание, Дмитрию казалось, что все, кто сидят в ресторане, — друзья и соотечественники Гарри, и все они причастны к тайному сговору против него. Все они смотрят на него чужими, ненавидящими глазами.

Широким взмахом руки Дмитрий смел со стола все, что на нем было.

Хрустальные рюмки звонкими осколками катились по паркету к мраморному фонтану. Из-за соседних столов вскакивали посетители. Они отбегали в глубину зала, за фонтан. Спокойным оставался один амур, купающийся в холодных струях.

Шадриным овладело бешенство. Теперь он видел и понимал только одно: против него весь зал. Все они хотят купить его за тысячу долларов. Он поднял высоко над головой стоявший в стороне служебный столик официанта и шагнул с ним к фонтану, туда, где стадно скучились перепуганные люди в черных костюмах и белых накрахмаленных сорочках.

Кто-то из официантов повис на плече Шадрина. К нему подоспел второй, третий… А Шадрин все шел и шел вперед. На его поднятых руках угрожающе покачивался стол.

— Вы не были на Эльбе, сволочи!.. У вас не хватит долларов, чтобы купить русского!.. — с этими словами Шадрин споткнулся и грохнулся на паркет вместе со столом. Он не заметил, как кто-то подставил ему подножку. Упал прямо перед фонтаном.

От удара при падении или от нервного шока он потерял сознание.

…Проснулся Дмитрий рано утром. Открыл глаза и не мог понять: где он, что с ним? Продрогший, он лежал на деревянном диване, покрытом белой медицинской клеенкой. Рядом с ним, слева, на таком же диване спиной к нему лежал полуголый человек с биркой на ноге. Шадрин повернул голову направо — та же картина. На таком же диване скрючился полуголый старик с синюшным одутловатым лицом алкоголика. К его ноге тоже была привязана бирка с номером. Дмитрий перевел взгляд на свои голые, покрытые гусиной кожей, ноги и увидел… «О, Боже!..» У щиколотки бечевкой была привязана фанерная бирка с номером «78».

Сквозь низкое оконце в полуподвал сочился мутно-серый рассвет. Дмитрий закрыл глаза. Из груди его вырвался сдавленный стон. Где-то за спиной кто-то тоже стонал. «Что это — сон?.. Куда я попал?»

Шадрину стало страшно. Не хватало воздуха… Он снова открыл глаза и увидел перед собой тучного седоусого старшину милиции. В руках он держал флакон с лекарством.

— Старшина, где я нахожусь?

— Что, первый раз?

— Первый.

— Тогда поздравляю, голубчик. Ты в надежном месте.

— Так где же я?..

— В вытрезвителе. На машине-то тебя, паря, привезли не на простой, не на милицейской.

— А на какой же? — упавшим голосом, еле слышно спросил Шадрин.

— Сурьезная машинешка. Но ничего, с кем не случается. Отдыхай, за тобой приедут.

Дмитрий закрыл глаза и долго лежал неподвижно. «Докутился, Шадрин… Докатился до последней, до самой позорной ступеньки. Человек с номером семьдесят восемь. Думал ли ты когда-нибудь, что придется проснуться вот так… Лучше бы в сорок первом остаться лежать там, на Бородинском поле…»

На Кузнецкий мост Шадрина привезли в крытой служебной, машине в сопровождении пожилого милиционера, который за всю дорогу не обмолвился ни одним словом со своим не попадавшим зубом на зуб пассажиром. Привез и сдал дежурному. Дежурный кому-то позвонил, и через несколько минут в зал приемной вошел тот самый майор, с которым Шадрин встречался вчера. Он посмотрел на Дмитрия с нескрываемым презрением: слишком непростительной была вина человека, которому доверили серьезное дело и который не оправдал этого доверия.

— Поздравляю вас, Шадрин.

Дмитрий молчал.

— Что же вы молчите?

— Мне нечего сказать в оправдание.

— Берите бумагу, ручку и… пишите. Опишите все подробно, точно, конкретно.

— Я не все помню, товарищ майор, — слабым голосом проговорил Шадрин.

— Опишите, что помните. Закончите — скажите дежурному, он мне позвонит.

Майор что-то записал на листке бумаги, потом поднял на Шадрина усталые глаза:

— Никак не думал, что это может сделать коммунист, окончивший университет. Да еще фронтовик, разведчик… Позор! — сказал и, бросив на Шадрина уничтожающий взгляд, скрылся за низенькой дверью.

Шадрин некоторое время сидел с закрытыми глазами, склонившись над стопкой бумаги. Перед его глазами, как тяжелый, длинный сон, проплывала вчерашняя встреча с иностранцами. Проплывала до мельчайших подробностей омерзительной драки.

Больше часа, искурив полпачки папирос, просидел он над объяснительной запиской. Грязные листы переписал дважды. Как и вчера утром, мимо, неслышно ступая, проходили люди в штатском и скрывались за дверью, куда ушел майор.

Услышав за спиной чей-то рокочущий басок, Шадрин повернулся на голос и увидел высокого военного моряка с погонами контр-адмирала. С виду ему было не больше пятидесяти.

Дежурный старшина удостоверение адмирала читал внимательно, с каким-то особым почтением. Потом позвонил по внутреннему телефону:

— Товарищ майор, к вам пришел контр-адмирал Радыгин. Говорит, что о встрече вы условились, — старшина несколько раз кивнул головой и бросил в трубку: — Хорошо, понял вас, — и протянул Радыгину удостоверение: — К вам сейчас выйдут.

Дмитрий впился взглядом в лицо адмирала. «Он!.. Ее отец. Такой же, во всю щеку румянец, тот же разлет бровей. Как он взволнован! Значит, и Надю оплели этой паутиной…» — подумал Шадрин.

Не прошло и минуты, как в приемной появился майор. Он подошел к Радыгину и крепко пожал руку адмиралу.

— Прошу вас, — майор показал на дверь, ведущую в полуосвещенный коридор.

Когда майор и контр-адмирал удалились из приемной, Дмитрий закурил и внимательно перечитал объяснительную записку.

И снова мимо него проходили сотрудники министерства. Лица у всех сосредоточенные, по-деловому строгие, все спешили сделать что-то очень важное, неотложное.

Так прошло полчаса. От вчерашних ресторанных перегрузок поташнивало. Счет времени был потерян. Спросить у старшины — неудобно. Его взгляд, несколько раз скользнувший по Дмитрию, не показался располагающим к разговору.

Но вот наконец в приемной появились контр-адмирал и майор. Теперь уже не молочный румянец алел на мужественном лице Радыгина, а багровые пятна пламенели на нем. Майор проводил его до выхода и, как при встрече, крепко пожал ему руку и на прощание, стараясь успокоить взволнованного контр-адмирала, сказал:

— Думаю, все утрясется. Молодо — зелено…

Улыбку с лица майора смахнуло точно нахлестом ветра, когда он подошел к Шадрину:

— Пойдемте.

И снова тот же небольшой кабинет, где Дмитрий был вчера утром. Фанерованный под дуб стол, то же кресло, три стула, на стене — портрет Дзержинского.

Объяснительную записку майор читал сосредоточенно, как и вчера, некоторые фразы подчеркнул красным карандашом. А когда закончил, поднял на Шадрина взгляд, в котором трудно было понять: доволен он написанным или не доволен.

— Вы ударили его в лицо. Из-за такого хулиганства иногда начинаются международные скандалы. Не исключено, что завтра же зарубежные газеты будут трубить о том, как русские среди бела дня избивают невинных иностранных туристов.

— Я не выдержал.

— Потому что безобразно много пили.

— Может быть, — после некоторого молчания Шадрин спросил: — Я арестован?

— Пока свободны.

Дмитрий вскинул голову:

— Я его ударил в общественном месте. Меня должны судить.

— Вас могут судить… — на слове «могут» майор сделал ударение. — Но это в том случае, если ваши вчерашние друзья возбудят против вас уголовное дело. Может случиться, что вы отделаетесь легким ушибом.

— То есть?

— Разберут по партийной линии.

— Но это же будет казнью.

Майор пожал плечами: