Лиля совершенно забыла, что рядом с ней Растиславский, а следом за ними идут Светлана и Игорь Михайлович.

— Ну как, Григорий Александрович, пойдем на банкет? — донесся сзади голос Игоря Михайловича.

Растиславский вопросительно посмотрел на Светлану.

— Ни за что! — твердо ответила она. — С меня на сегодня хватит одного зрелища. Там, в ресторане, картина будет еще горше.

— Я тоже так думаю, — согласился Растиславский.

— Но я чертовски голоден! — взмолился Игорь Михайлович.

Когда подошли к машине, все четверо остановились, не решаясь, кому первому сесть.

— Где будем ужинать? — спросил Растиславский, переводя взгляд со Светланы на Лилю. — Так разъезжаться нельзя. Ночью будут сниться всякие кошмары. Может быть, в «Метрополь»?

— В моем распоряжении не больше двух часов. Я оставила дома больного мужа с дочуркой, — сказала Лиля.

— Только не в «Метрополь»! — затряс головой Игорь Михайлович.

— Это почему же? — удивился Растиславский, зная, что в ресторан с хорошей кухней Игорь Михайлович поедет к черту на кулички.

— Во-первых, там долго придется ждать, а потом: есть ли там свободные места, а в-третьих… — Игорь Михайлович засмеялся.

— Что в третьих? — резко спросил Растиславский.

— У «Метрополя» дурная репутация.

Растиславский раскрыл перед Лилей дверцу:

— Прошу.

— В «Метрополь»! — кинул Растиславский шоферу и захлопнул за собой дверцу.

Лиля взглянула в окно. Со стороны института по тротуару тянулась цепочка угрюмых старичков и старух. В одном из них она узнала того, кто, потрясая сухим кулаком, называл членов ученого совета шайкой разбойников.

До «Метрополя» доехали быстро. Бородатый швейцар широко распахнул перед ними двери.

В центре зала в громадной каменной чаше бил фонтан. На эстраде, скользя унылыми взглядами по публике, сидели музыканты. У них был перерыв.

Судя по тому, как учтиво поклонился Растиславскому пожилой официант в черном фраке и как он улыбнулся при этом, Лиля поняла, что Григорий Александрович здесь не впервые.

— Он вас знает? — спросила Лиля.

— Он меня обслуживает, — ответил Растиславский. — Что будем есть? — он протянул Лиле меню.

Лиля предоставила заказывать Растиславскому.

— А ты? — спросил он у Светланы.

— Вашему вкусу я верю больше, чем своему, — сказала Светлана. — О том, что вы гурман, знают даже официанты Парижа.

Игорь Михайлович насилу дождался, пока принесут холодную закуску и вино.

Растиславский был особенно, как-то подчеркнуто внимателен к Лиле. Разглядывая ее пристально, он про себя отметил изысканную простоту ее туалета. «Врожденный вкус и чувство меры. Прелестная женщина», — подумал он, наливая в рюмку Лили коньяк.

— Коньяк? Не буду! — запротестовала Лиля.

— Это необычный коньяк, выдержанный, армянский. Вы даже не почувствуете его крепости. А когда выпьете — усталость снимет как рукой.

Лиля сдалась. Глядя в темные глаза Растиславского, она с каждой минутой чувствовала, что все больше и больше подчиняется воле этого пока еще непонятного для нее, чужого человека.

— Хорошо, я выпью, только, пожалуйста, не наливайте мне больше!

Светлана выпила коньяк, закусила лимонной долькой в сахарной пудре и принялась подбадривать Лилю:

— Чепуха! Не крепче выдержанного муската. Ты только попробуй. Да, кстати, ты читала Ремарка?

— Что именно?

— Ну, хотя бы «Три товарища»?

— Там на каждой странице герои выпивают по дюжине бутылок вина. Вот и все, что у меня осталось в памяти об этом романе. Помнится еще серебряное платье Пат. И вершина гор, где она умирала.

— А у меня этот роман — настольная книга. — Светлана лихо щелкнула пальцами и восторженно воскликнула: — О!.. Ремарк!.. Моя Библия, мой Коран!

Лиля выпила коньяк. Сразу она не ощутила крепости вина и Только спустя несколько минут почувствовала, как по телу ее волнами пробежал приятный озноб опьянения. И вдруг ей стало как-то особенно весело.

— Чему вы улыбаетесь? — спросил Растиславский.

— Можно подумать, что вы вспомнили что-то очень смешное и интересное, — поддакнул Игорь Михайлович.

— Я просто немного опьянела. Со мной это случается. Почему не играет оркестр?

— А что бы вы хотели? — спросил Растиславский.

— Что-нибудь… энергичное… Нет, лучше вальс.

Растиславский подозвал официанта и попросил через него, чтобы оркестр исполнил вальс.

— Передайте от моего имени, — Растиславский сделал многозначительную паузу. — Попросите Витольда Сергеевича, чтобы сыграли сейчас. Скажите, что просит Григорий Александрович.

Официант поклонился и отошел.

Через минуту по залу поплыли грустные «Амурские волны».

Почувствовав на себе взгляд Растиславского, Лиля встала. Они вышли на середину зала. У фонтана кружилась молоденькая пара. Высокий бледнолицый брюнет в длинном сером пиджаке и совсем еще девочка с русыми кудряшками на висках, в коротком цветастом платье.

— Какое у нее прекрасное лицо! — восторженно произнесла Лиля, глядя на танцующих.

— Она лучше его, — согласился Растиславский. — Мне не нравится его лицо.

— Мне не нравится другое, — сказала Лиля.

— Что именно?

— Что эта юная пичужка уже ходит по ресторанам.

Плавно огибая фонтан, Растиславский кружил Лилю сильнее и сильнее.

— Я упаду!.. — сказала Лиля. — У меня все плывет перед глазами. — В какое-то мгновение ей показалось, что из-под ног ускользает пол, что ее покидают силы. Закрыв глаза, она тихо шептала: — Держите меня… Я падаю…

А Растиславский все кружил и кружил.

— Ну довольно же, довольно!.. Я упаду… Слышите, Григорий Александрович!

— Еще немного. Еще один круг.

— Нет, нет, кружите, кружите!.. Мне кажется, я лечу… Я так счастлива!

Когда Лиля шла к столу, ее слегка пошатывало. Щеки ее пылали. Светлана завистливо посмотрела на подругу:

— У тебя щеки, как махровые маки.

Слова Светланы остались Лилей не замеченными.

Растиславский принялся за холодную закуску. Лиля цедила через соломинку ледяной пунш. Время от времени она вынимала изо рта соломинку и безуспешно пыталась утопить в прозрачном багровом напитке кусочек льда, напоминавший отшлифованную морскую гальку.

Игорь Михайлович наполнил рюмки.

— Что это? Опять коньяк? — спросила Лиля и отшатнулась от стола.

— Пустяки! — ответил Игорь Михайлович. — Пить нужно все, что наливают в бокалы.

— У французов есть мудрая пословица: «Le vin est tire il faut le boire!»[4] — воскликнула Светлана и чокнулась с Лилей.

…И снова Лиля пила.

Официант достал из ведра со льдом бутылку шампанского и раскупорил ее с тем особенным шиком, который достигается большим опытом. Когда вино заискрилось в высоких хрустальных бокалах, Лиля не заметила как перед ней на маленькой тарелке появилась раскрытая плитка шоколада.

— Григорий Александрович, вы хотите меня споить? — спросила Лиля, держа в руках бокал с шампанским. — Я предлагаю тост за дружбу! За такую дружбу, от которой люди становятся сильнее, чище! Что же вы, Игорь Михайлович? Или вам не нравится мой тост?

Лиля была уже заметно пьяна.

— Великолепно! Тост вечный! — ответил Игорь Михайлович.

Шипучее шампанское резко ударило в нос, и Лиля с трудом сделала несколько глотков.

— Что же вы так плохо пьете? — мягко упрекнул ее Растиславский.

Лиле показалось, что и вино Растиславский пил с каким-то особым изяществом и невозмутимым спокойствием. Не морщился, не тряс головой, как это делал муж Светланы, не ловил судорожными пальцами шоколадку или кружочек лимона, когда опорожнял рюмку коньяка. Ничто не ускользало от внимания Лили даже теперь, когда ей снова вдруг стало беспричинно весело. Она отпила еще несколько глотков шампанского и попросила Растиславского, чтобы оркестр сыграл танго.

Оборвав почти на середине фокстрот, оркестр начал медленное танго. Это был заказ Растиславского, Лиля и Григорий Александрович поднялись из-за стола. Лиля вдруг показалась сама себе слабой и беспомощной: отними сейчас Растиславский от ее талии руку — и она рухнет на пол посреди зала. Горячее дыхание Растиславского обжигало ее щеку.