Шадрин пододвинул к столу старого нотариуса свободный стул и сел рядом с ним, чувствуя на себе взгляды людей, томившихся в очереди за перегородкой и женщин-нотариусов, до слуха которых донесся разговор Спивака с Николаем Ивановичем.

Дмитрий обернулся вправо и заметил, что на него пристально, в упор смотрит женщина с округлым животом. «Ах, вот она, та самая Петракова, которую я должен сменить», — подумал Шадрин. Через минуту он снова бросил взгляд вправо и снова на какое-то мгновение встретился с тревожным взглядом Петраковой. В глазах ее он уловил не то затаенный страх, не то отпечаток досады.

По знаку Николая Ивановича Шадрин пододвинулся к нему еще ближе. Перед старым нотариусом лежало заключение судебно-медицинской экспертизы. В документе говорилось, что в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое июля гражданке Силютиной были нанесены телесные повреждения в область головы, в результате чего засвидетельствован кровоподтек под правым глазом. Внешние границы кровоподтека проходят между надбровной дугой и нижней костью глазной орбиты. Вывод акта гласил: «Без расстройства здоровья».

Дмитрий поднял глаза на Силютину. Ее правый глаз заплыл в багрово-синюшном подтеке.

Приложив к лицу вчетверо сложенный носовой платок, Силютина всем своим могучим, грудастым корпусом подалась вперед, навалившись на перегородку.

— Скажите, пожалуйста, гражданин нотариус, а почему они написали «без расстройства здоровья»? — голос Силютиной с его басовитой хрипотцой можно было спутать с мужским голосом.

— Не могу знать, — не глядя на Силютину, отмахнулся Николай Иванович, сличая тексты оригинала и копии. — Экспертам виднее, они специалисты, на этом сидят.

— Как же это без расстройства, когда он, паразит, анкоголик несчастный, на мне живого места не оставил! А это что вам — разве не расстройство?! Второй день ношу фонарь под глазом. Стыдно людям в лицо глядеть, — Силютина отняла от лица носовой платок и ткнула указательным пальцем в синяк. — Все мое здоровье подорвал, фулюган проклятый.

Николай Иванович, еще туже стянув узелок губ, с особым смаком потер штемпель о пропитанную чернилами подушечку, потом резким движением твердо и уверенно опустил его на копию, поставил число и размашисто, лихо расписался.

Пока он регистрировал копию в книге, гражданка Силютина, вертя по сторонам головой и словно ища сочувствия у толпившихся в очереди посетителей, бушевала за перегородкой. Из ее бессвязных фраз можно было понять, что избил Силютину ее же собственный муж, на которого она подает в суд. А избил за то, что случайно увидел, как она в субботу вечером вышла из столярной мастерской домоуправления с плотником, который чинил ей метлу. Ревнивому мужу показалось, что метлу они чинили больше часа. В этот же вечер, после получки, пропив половину зарплаты, он избил жену так, что она выскочила из дому в одной ночной рубашке.

Почти после каждой фразы Силютина угрожала: «Я его, паразитину, упеку!.. Я загоню его за Можай!.. Хватит, попил мою кровинушку, анкоголик несчастный!..»

— Следующий! — Николай Иванович жестом костлявой руки оборвал причитания Силютиной.

В следующую минуту перед ним на столе лежали копия и подлинник свидетельства об окончании семи классов. Лет пятнадцати девочка, подавшая документы, густо покраснела, когда Шадрин посмотрел на ее потрескавшиеся ладони. Поймав его взгляд, девушка поспешно спрятала за перегородку руки и, не дыша, смотрела на плешивую голову Николая Ивановича, которая, словно механически заведенная, двигалась слева направо и справа налево — он сверял копию с оригиналом.

Обнаружив какую-то подчистку в копии, Николай Иванович вернул девочке документы:

— Придется переписать.

— Почему? — щеки девочки стали еще пунцовее.

— Подчистка. Вот здесь. Следующий…

На стол перед нотариусом легла копия трудовой книжки. Несмотря на свои двадцать пять лет, владелец книжки переменил столько мест работы, что испещренные разными чернилами листы не вмещали в себе всех названий учреждений, организаций и артелей, в которых ему не приходилось долго задерживаться. В конце книжки был пришит вкладыш, несколько страниц которого тоже были испещрены разными чернилами и печатями.

— Ничего себе, молодой человек! Скорость у вас прямо-таки реактивная! — пошутил Николай Иванович, водя головой слева направо и справа налево.

…И так до самого вечера. Справки, свидетельства, дипломы, трудовые книжки, договоры найма, документы о разделе имущества… Плешивая голова Николая Ивановича, как на шарнирах, сновала из стороны в сторону. Продолговатый штемпель то и дело падал на влажную, пропитанную краской штемпельную подушку. На химическом оттиске штампа кудрявыми загогулинами ложилась роспись Николая Ивановича. Она была настолько выработана, что, как показалось Дмитрию, если сличить сто документов, подписанных его рукой, то ни в одном из них не будет нарушено поразительное сходство. Роспись свою Николай Иванович ставил с каким-то упоением.

Временами наступали минуты, когда Шадрин следил за работой нотариуса, а сам думал о другом.

Вот и сейчас, делая вид, что он наблюдает, как Николай Иванович сквозь лупу рассматривает гербовую, печать на изрядно потертой справке, он отчетливо представил себе, как будет огорчена Ольга, когда увидит его за этим сосновым, заляпанным чернильными пятнами столом рядом с болезненным Николаем Ивановичем, который самозабвенно отдается своей работе, ставшей для него органической необходимостью.

Дмитрий посмотрел на беременную Петракову и с тоской подумал: «Если б ты знала, как я не хочу с тобой конкурировать. Как все нелепо!.. Нет, лучше на завод, к станку, там больше воздуха… Там жизнь, там живые люди и сильные машины…»

С ощущением тяжелой усталости закончил Шадрин свой первый рабочий день в нотариальной конторе. Когда возвращался домой, в ушах его стоял галдеж толпившейся у перегородки очереди. В этот галдеж врезался старческий дискант Николая Ивановича: «Следующий!» И как светлое пятно от прожитого дня, перед глазами Дмитрия всплыл образ светлокосой девочки, у которой не стали заверять копию только потому, что Николай Иванович нашел в ней подчистку. Девочка так растерялась, так стыдливо покраснела, когда Шадрин случайно уронил взгляд на ее обветренные рабочие руки. «Наверное, уже трудится где-нибудь на стройке. Хочет подать документы на вечернее отделение техникума. Кто знает, придет ли она завтра с новой копией? Не раздумает ли из-за этой мелочи идти еще раз в нотариальную контору?»

На следующий день Шадрин с утра заехал в Министерство высшего образования и забрал у Пьера свои документы.

К Зонову зайти не решился.

А через полчаса Шадрин уже сидел рядом с Николаем Ивановичем и старался представить себе лицо Спивака, который, откинувшись на спинку кресла, читал его анкету, характеристику и трудовую книжку. «А впрочем, все равно, — подумал Дмитрий. — Сегодня все решится. Лучше сразу, чем через неделю, когда он даст отпуск беременной Петраковой».

Не разгибая спины и делая вид, что он старается не пропустить ни единой мелочи, Шадрин следил за Николаем Ивановичем и кое в чем уже начал помогать ему. Тот делал вид, что всецело доверяет своему подшефному, но тут же тщательно проверял: как бы ученик его не пропустил какую-нибудь неточность или подчистку.

…И снова, так же как вчера: копии справок, дипломов, решений суда, обвинительные заключения, трудовые книжки, обязательства, доверенности, завещания… Штампы, росписи, штампы… И все это нужно было зарегистрировать в книге, занумеровать, поставить число.

«Ничего, — успокаивал себя Шадрин. — Под Жлобином, в сорок четвертом, когда всю зиму лежали в болотах, было хуже. Грязь, холод, фурункулы, пшенная каша-изжога… А все осталось позади, все пережито».

Рассуждая сам с собой, Дмитрий не заметил, как сзади к нему подошел Спивак. Слегка тронув Шадрина за плечо, он позвал его взглядом.

Шадрин вошел в кабинет ответственного нотариуса и понял, что Спивак теперь уже не был тем добряком-шутником, каким он казался вчера.