С лица владыки не сходило злое, раздраженное выражение. Несколько раз он повышал голос до гневных выкриков. Но кое-кому из прихожан эта проповедь, видимо, нравилась.

Высокий лысый купец с рыжей бородой, стоявший слева у амвона, умиленно шептал:

— Мало нам за грехи наши тяжкие. О, господи! Мало!

Наконец владыка смолк, и прихожане стали подходить к кресту.

Макарий широко и размашисто заносил над их головами крест.

После благословения каждый из прихожан получал от дьякона маленькую белую книжечку, на обложке которой было напечатано «Воззвание к прихожанам от епископа Томского и Барнаульского — Макария».

Мало-помалу храм опустел, — прихожане расходились по домам.

После завтрака губернатор отдыхал у себя в кабинете.

Ее превосходительство, как прислуга называла в доме жену генерал-губернатора, полулежала в гостиной на диване, просматривая модный журнал, привезенный недавно из Петербурга.

Дети с гувернанткой были у себя в комнате. Лиля играла на ковре в куклы, а шестилетний Ника, сидя за столом, с увлечением переводил картинки.

Видя, что дети занялись, старушка гувернантка надела пенсне и, присев у окна, стала читать полученное сегодня за литургией «Воззвание». Она была очень набожна и читала «Воззвание» внимательно, не спеша, строчку за строчкой. Начало ей уже было знакомо. Эти же слова говорил владыка. Дочитав до последней страницы, гувернантка вдруг испуганно ахнула и выбежала из комнаты.

— Что с фрейлин? — спросил удивленно Ника.

Лиля, занятая своими куклами, даже не заметила исчезновения гувернантки.

— Всё тебе надо знать, Ника! Какой ты любопытный! — сказала она, вплетая в косички куклы ленты.

— Я знаю! У нее, наверно, живот заболел, — засмеялся Ника и, поплевав на картинку, стал осторожно тереть ее.

Владыка вернулся из собора очень усталый, и поэтому всё его раздражало. Войдя в прихожую своего дома, он быстро прошел по мягкому ковру и у входа в кабинет, не глядя назад, сбросил с себя мантию. Эта привычка осталась еще от офицерских времен, когда он, будучи ротмистром, с шиком сбрасывал свою шинель с бобровым воротником на руки подоспевших лакеев и денщиков.

Служка знал эту манеру и умел во-время ловко подхватывать падающую мантию, но на этот раз не успел — и мантия упала на пол.

Владыка круто повернулся и гневно сказал одно слово: «Болван!»

Не успел он войти в свой огромный мрачный кабинет, как зазвонил телефон. Владыка взял трубку и услышал взволнованный, срывающийся на визг, голос губернатора:

— Читаю, владыка, ваше воззвание. Там бог знает что напечатано. Это ужас, если ваша проповедь разошлась по городу! Вы все экземпляры просмотрели после типографии?

— А что там такое напечатано? — раздраженно спросил владыка.

— Вот что! — и губернатор быстро заговорил по-французски.

— Прошу вас сейчас же прислать мне этот экземпляр, — сказал Макарий.

Через десять минут от губернатора принесли запечатанный пакет. Прочитав свое собственное воззвание, владыка пришел в бешенство. Ловко его одурачили! Он метался по комнате, цепляясь развевающимися полами подрясника за стулья. В руках он держал книжечку с воззванием и не сводил глаз с последней страницы:

«Все бедные, униженные и оскорбленные на земле возвысятся на небесах! Их ждет царство небесное и сияющий чертог господен. Царь небесный вознаградит и возвеличит их», — перечитывал владыка свои слова. Да, это были его собственные слова, и все точки и запятые и знаки восклицания стояли на своих местах. Но под его словами тем же шрифтом были набраны строки, которые привели его в ярость:

«Не верьте этой поповской болтовне! Вы умираете в нищете и голоде! Ваши дети не имеют порой самого насущного — куска черного хлеба, в то время, когда богачи утопают в роскоши и удовольствиях!» Дальше шло разъяснение, почему царь начал войну и кому она выгодна. Последние слова звучали грозным призывом:

«Долой царя небесного и царя земного! Да здравствует революция! Томский комитет Р. С. Д. Р. П.»

— Листовка, самая настоящая листовка! Позор на всю губернию! До святейшего синода дойдет… Эта листовка — дело рук наборщиков.

Владыка не ошибся. Текст подверстали наборщики, и случилось это вот как.

В типографию Макушина было сдано «Воззвание» преосвященного Макария. Из первых ста напечатанных штук Иосиф взял один экземпляр и, возмущенный, побежал к Сергею.

— Полюбуйся, что наш пастырь духовный выдумал! Воззвание выпускает.

Сергей прочитал и усмехнулся.

— С чувством написано! Только жаль, — послесловия не хватает. Ну, уж так и быть — мы владыке поможем.

И помогли! В полночь Сергей и Иосиф ушли от товарища Григория с готовым послесловием, а через два дня в типографии Макушина при сдаче заказа Иосиф подложил в середину стопки несколько экземпляров с дополненным текстом.

Сергей стал своим человеком в семье Кононовых. А веселая и добрая Варя еще больше скрепила его дружбу с Иосифом. По воскресеньям с ее приходом в маленьком доме Кононовых всё оживало. Веденеевна любила, когда Варя и Сергей пели вдвоем русские песни, а Иосиф вполголоса им подтягивал. Особенно хорошо у них получалась песня: «Вниз по матушке, по Волге» и «Трансвааль».

Иногда к ним присоединялся и Егор, который пел на целую октаву ниже и хвалился, что у него бас лучше, чем у соборного дьякона Успенского.

Но последнее время, к немалому огорчению Веденеевны, молодежь, собираясь по воскресеньям, больше разговаривала да читала, нежели пела. Перед чтением Иосиф сам закрывал на крюк входную дверь. И если раздавался неожиданный стук, книжки сразу же прятали.

«Уж не про „политику“ ли книжки у них? Господи, не допусти до греха!» — думала Веденеевна и как-то, не выдержав, сказала о своей тревоге Иосифу.

— Что ты, мамань, какая там политика! Самая обыкновенная книжка, — ответил Иосиф.

Но Веденеевна поняла по его тону, что книжка не обыкновенная. Она молчала, но беспокойство и тревога охватили ее. Иосиф частенько по вечерам куда-то уходил и возвращался домой далеко за полночь, серьезный и какой-то задумчивый.

«Господи! Куда же это он ходит?» — раздумывала мать.

Если Егор не ночевал дома, то это было понятно и мало ее беспокоило.

«Парню двадцать восемь лет, года самые подходящие, — может, зазнобу какую завел, — думала она. — Но этот!.. И хоть бы раз пьяный пришел!»

Когда теперь из-за закрытой двери до нее доносилось чтение, она невольно прислушивалась. Однажды она услыхала, что чтение прерывалось странными стуками, то частыми, то редкими. Стучали не то карандашом, не то согнутым пальцем по столу.

— Какое же это «м»? Это «а», — слышался голос Сергея.

— Ой, опять ошиблась! Перестучи, — сконфуженно просила Варя.

— Слушай внимательно, — «там» тебе по пяти раз перестукивать не будут, — сердился Иосиф.

«Игра, что ли, у них такая? — раздумывала Веденеевна. — Ишь, какое развлечение затеяли, — сидят два кавалера с барышней и по столу стучат». — Перестав вытирать посуду и не выпуская из рук мокрое полотенце, она снова прислушалась. Стук раздавался попрежнему, то частый, то редкий.

«Непроста это они стучат! Ой, неспроста!»

Не понимая еще, в чем дело, но уже пугаясь от внезапно охватившего ее предчувствия беды, мать стояла у закрытой двери, не зная, что ей делать.

Этот странный и непонятный для нее стук она связывала с таинственным чтением книги, которую не иначе как Сергей принес в их дом. До знакомства с ним Оська был парень как парень. Как же ей поступить?! Просить сына пожалеть ее старость и себя поберечь, а то, неровен час, еще могут и в тюрьму посадить… «Да неужели ничего нельзя сделать, чтобы отвадить его от этой самой „политики“?» — спрашивала себя мать.

И только спустя три месяца Веденеевна поняла, что ни ее слезы, ни просьбы и даже угрозы не остановят сына.