Он с ним по три раза в день на кухню бегал: к завтраку, обеду и ужину. А если случалось, Бочин где-нибудь на службе задержится, Уголек сердится, за шинель зубами тянет, — пора!.. и сам впереди быстрей техника несется, оглядывается.

Повар Ушаков смеялся:

— Это у меня самый аккуратный посетитель.

Но был доволен: кости зря не пропадали.

Однако, как они ни дружили, а технику часто уезжать приходилось. Он у нас взводом, где все машины, командовал, а на войне, да еще в наступлении, дело это трудное, хлопотливое. Ну, что же! Наш Уголек и тут не растерялся. Техник уедет, он прямехонько к командиру роты и у него живет, за ним повсюду бегает. Как будто и не было Бочина. Но это только пока тот не вернется. Приедет техник — только и видел командир Уголька, даже в гости без Бочина не забежит. Никакой благодарности. Но всё-таки командир роты был единственный человек, на кого Уголек не лаял. Хоть тот, нарочно будто, и ударит Бочина, — Уголек отвернется, словно не видел.

Солдаты шутили:

— Не рискует на начальство лаять, товарищ капитан.

А капитан отвечал:

— Нет, это он со мной не хочет отношений портить: а вдруг Бочин опять уедет?..

Одну странность имел Уголек. Хозяин его всеми автомобилями в роте командовал, а Уголек не любил машин и боялся на них ездить. С трудом его в кабину затащишь — вырывается.

Раз техник с ним по делам где-то задержался. До нашего расположения километров пятнадцать было. Свою машину отпустил, а сам на обратном пути на попутную попросился. Встал на крыло, зовет Уголька, а тот ни за что. Чужой шофер не стал ждать. Техник стоит на крыле, едет, а Уголек во всю прыть сзади бежит, от машины не отстает. Был дождь, дорога грязная, мокрая, весь перемазался, в комок грязи превратился. Бочин пожалел его, постучал шоферу, слез, вместе пешком пошли. К вечеру только в расположение прибыли, оба мокрые, усталые.

Из-за машин с ним целая история вышла. Однажды, уже в Чехословакии, переезжали мы. Обыкновенно в таком случае техник возьмет Уголька, сядет с ним в кабину, — тому и деться некуда, а тут Бочин вперед уехал, Уголька Ушакову поручил. Повар взял Уголька на руки, залез с ним на грузовик поверх своей кухонной поклажи. Уголек недоволен, ворчит, вертится, всё сбежать норовит. А тут в пути встала машина. Ушаков слез на минуту вместе с Угольком, не успел закурить, — сбежал пес. Видно, назад, на прежнее место нашей стоянки направился техника разыскивать, а мы уж километров двадцать уехали. Когда машины на новое место прибыли, — повар всё, как было, технику рассказал. Бочин очень расстроился, будто друга близкого потерял. Вынул из кармана шинели помятый пакетик.

— Вот, — сказал, — я ему и гостинца приготовил — жду. Куда же теперь? А я еще сыну в Ярославль написал, что домой не один приеду, и он меня про Уголька в каждом письме спрашивает.

Только зря грустил Бочин, — нашелся Уголек. Дня через два поехала наша машина по делам на прежнее место. Вернулись ребята наши, — смотрим — и Уголек с ними.

— Едем, — рассказывают, — глядим, нам навстречу Уголек сюда несется. Видно, сбегал, никого не нашел наших и назад по дороге бежит, хочет машину, с которой удрал, догнать. Ну, мы остановились, позвали его. Сразу узнал своих. Скачет, визжит. Очень счастлив, что опять повстречались. Да сразу сам в кабину.

С тех пор перестал он бояться на автомобилях ездить. Только увидит — складываются, он уже возле грузовиков вертится, остаться боится и весь путь с машины не слезает. Видно, не понравилось пешком по двадцать километров бегать.

А раз у техника с ним неудобный случай вышел.

Кинофильм показывали «Петр Первый». Народу много собралось. Сесть негде и вдоль стен стоят. Редкое это на фронте удовольствие — кино. И генерал наш и подполковник были. Бочин пришел с Угольком. Я ему говорю:

— Ты зачем его взял? Мешать будет.

А техник отвечает:

— Жалко мне его. Что же ему одному дома сидеть? Пусть тоже посмотрит. Он у меня смирный.

И правда, картину начали, Уголек под скамейку забрался, лежит, помалкивает. А когда стрелять начали, и совсем затих. Не любил он вообще выстрелов. Но потом, когда Петр с женой в карете поехали, Уголек вдруг как выскочит — да к экрану, прыгает на него, лает, хочет лошадей догнать.

Пришлось свет дать. Технику неудобно. Взял он Уголька на руки, песет через весь зал, стыдно ему за своего друга, а тут еще и генерал здесь. Но генерал ничего, рассмеялся.

— Вот это, — сказал, — зритель, я понимаю.

Бочин так больше и не пришел картину досматривать.

В Чехословакии, в городе Братиславе нас застал конец воины.

Простились мы с гостеприимными чехами, погрузились в эшелон. Возвращаемся на родину. И Уголек с нами в офицерском вагоне едет.

Когда Венгрию, знакомые места проезжали, — офицеры говорят:

— Ну, Уголек, вот твой дом. Слезай, попутешествовал.

А он притих, залез под полку. Будто бы и вправду боится, как бы не высадили.

И вот, в Румынии, на одной из станций потерялся Уголек. Техник куда-то из вагона вышел. Уголек запоздал, выскочил за ним и потерялся. Может быть, спутал эшелоны, — их там много было. Звали, звали Уголька, искали, искали все… Но поезд не ждет, так и уехали.

На техника прямо смотреть тяжело было. Да и все приуныли. Как не приуныть? На войне люди о доме, о близких тоскуют, а Уголек каждому дом напоминал, и каждый солдат для него ласковое слово находил, и Уголек всех своих знал и каждому по-собачьи улыбался.

Но оказалось, зря мы грустили. В Яссах, это перед самой границей нашей, вдруг смотрим, — по шпалам скачет наш Уголек. Прибежал, визжит, прыгает, к технику ласкается. И тот его гладит, смеется. Неизвестно, кто из них и рад больше. Так мы и не узнали, с кем он с той станции приехал и как нас нашел. Только уж тут Бочин его в вагоне на ремень привязал.

— Довольно, — говорит, — тебе бегать.

На ремне Уголек и государственную нашу границу переехал. Когда документы проверяли, один из наших офицеров в шутку сказал:

— У нас тут один иностранец без пропуска едет.

Пограничники посмотрели, рассмеялись.

— Пускай, — сказали, — едет, у нас живет.

Случилось так, что вскоре мне пришлось перейти в другую часть, и я с тех пор больше не видел ни Бочина, ни Уголька.

А позже, через полгода, когда я уже совсем домой вернулся, застаю у себя письмо из Ярославля от Бочина. Он опять на заводе работал и Уголек с ним приехал. Они, оказывается, на Дальнем Востоке побывали и вместе до Порт-Артура дошли.

«Он от меня теперь совсем отбился, — пишет техник про Уголька, — всё с сыном. Тот утром в школу, и он за ним. Потом домой прибежит, поспит, побегает и опять к концу занятий сына встречать. Ну, тут уж до вечера не расстаются».

Так Уголек в пяти странах и на двух войнах побывал, а жить в Ярославле остался.

В воскресный день, с самого утра, на школьном катке толпились ребята.

Безветренная, тихая погода и легкий морозец способствовали успеху соревнования. К двум часам дня оно уже подходило к концу. Осталась только последняя дистанция — 500 метров. Ясно определились два лидера: Коля Сизов из 6-в и Витя Баландин, учившийся в этом же классе во вторую смену. По сумме очков у обоих были равные результаты. Теперь всё решала пятисотметровка.

Болельщики горячо обсуждали успехи и неудачи своих друзей одноклассников. Кое-где споры приняли настолько бурный характер, что ребят пришлось разнимать. Друг Баландина — Лешка — изредка подпрыгивал и кричал:

— Баландин всё равно обойдет! Обойдет! Ура! Да здравствует Баландин!

В шести забегах на 500 метров участвовало 12 бегунов. Волей жребия лидеры состязания — Коля Сизов и Витя Баландин — были разлучены. Сизову достался восьмой номер — он должен был идти в четвертом забеге, Баландину — номер два — первый забег.