Литмир - Электронная Библиотека
Литмир - Электронная Библиотека > Гансовский Север ФеликсовичПогодин Радий Петрович
Никулин Юрий Владимирович
Гаврилов Дмитрий Анатольевич "Иггельд"
Голубева Антонина Григорьевна
Белов Павел Алексеевич
Гнеушев Владимир Григорьевич
Вахман Вениамин Лазаревич
Минчковский Аркадий Миронович
Шим Эдуард Юрьевич
Фучик Юлиус
Туберовский Михаил Дмитриевич
Давыдов Сергей Давыдович
Кузнецов Вячеслав Николаевич "поэт"
Валевский Александр Александрович
Колосов Михаил Макарович
Котовщикова Аделаида Александровна
Амусина Розалия Михайловна
Озимов Игорь Васильевич
Меркульева Ксения Алексеевна
Азаров Всеволод Борисович
Иванов Владимир Николаевич
Земская Милица Измайловна
Талунтис Эдуард
Михайлов Рафаэль Михайлович
Райнис Ян
Серова Екатерина Васильевна
Демьянов Иван Иванович
Жестев Михаил Ильич
Никитина Тамара Александровна
Пименов Ю.
Шумилин В. А.
Дубянская Мария Марковна
Воскресенский Сергей
Андреева Екатерина Алексеевна
Вечтомова Елена Андреевна
>
Литературно-художественный альманах Дружба. Выпуск 3 > Стр.57
Содержание  
A
A

— Суд учел смягчающие вашу вину обстоятельства, Олейникова, и приговорил вас к наказанию условно.

В Шереметевку все возвращались уже поздно. Майская ночь в степи темна, но коротка, и, едва коснувшись земли, она уже рассеивается в предутренних сумерках. И вместе с ночью бледнеют в небе звезды, а в степи — огни. Но до солнца ничто не нарушает степного покоя. Будут дремать птицы, стоять поникшие травы, и не пробежит по озимым спрятавшийся в балке ветерок… Пусть же после дня трудов и волнений отдыхает степь, а с ней и люди, возвращающиеся в Шереметевку. Закрыв глаза, сидит в кабинке Семен Иванович, сидит и думает о своей беспокойной должности. Суд отметил в приговоре, что он обязан вовлекать колхозников в колхозную торговлю. Дегтярев мысленно спорит с прокурором, — является ли Анисья жертвой Юшки или его помощницей? Спит Катя, спит Егорушка, сидя рядом с матерью. Он отмахал в этот день добрых двадцать километров да переволновался. И волки, которые не встретились ему в балках днем, чудятся во сне.

Анисья и Оленька стоят, обняв друг друга и, держась за крышку кабинки, мчатся через степь, навстречу утреннему солнцу.

— Мама, а ты знаешь, нас бабушка ждет.

Едва машина останавливается у ворот дома, Анисья первая бросается к калитке. Она видит Савельевну, сидящую на крыльце, опускается на землю и, пряча лицо в ее широкой юбке, плачет. Савельевна одной рукой обнимает подбежавшую Оленьку, а другой гладит голову Анисьи.

— Всё знаю, Анисья, всё. Ну, да не горюй, теперь беда позади! Теперь мы заживем!

Оленька слушает спокойные, добрые слова бабушки и смотрит в предутреннюю степь.

Солнца еще не видно, но оно уже разгорается и похоже на огромный пионерский костер, который как бы освещает ей дорогу и юность.

Литературно-художественный альманах Дружба. Выпуск 3 - i_018.png

А. Голубева

Заря взойдет

Главы из повести о С. М. Кирове
Рис. В. и Л. Петровых
Литературно-художественный альманах Дружба. Выпуск 3 - i_019.png
В ПОЕЗДЕ

До Казани Сергей и студент Иван Никонов доехали пароходом. В Казани они пересели на почтовый поезд, который шел через Екатеринбург в Томск. Как только поезд тронулся, Сергей вышел на площадку.

Было жарко. Солнце припекало по-летнему, и если бы не пожелтевшие кое-где деревья да сухая по-осеннему темная трава, — нельзя было и подумать, что уже конец августа.

Сергей стоял на площадке, взволнованно глядя по сторонам. Эти места были ему хорошо знакомы. На второй остановке, после Казани, на платформе «Арское поле» жил его товарищ по училищу — Коля Крюков С ним Сергей не раз ходил пешком до разъезда Дербышки. Там был густой лес и полно грибов. Одно было плохо — в Дербышках каждым год снимал дачу школьный надзиратель Макаров, придира и ханжи.

Сергей улыбнулся, вспомнив, как они, боясь встретить Макарова, обычно чуть не бежали мимо дачного поселка к станции. Ни «Арское поле» возвращались на паровозе. Их подвозил Колин отец Иван Петрович, добродушный человек, с длинными, обвисшими усами. Помогая им взобраться на тендер и лукаво подмигивая, он обычно спрашивал: «Ну, много, хлопцы, поганок набрали?»

Всё это было совсем недавно — осенью прошлого года, когда он учился в Казанском промышленном. Теперь училище окончено, и вот он едет в Томск. Что-то ждет его там?!

«Ничего, — ободрял себя Сергей. — Устроюсь на работу. Стану по вечерам учиться на общеобразовательных, выдержу экстерном экзамены за восемь классов гимназии… Студенты подготовиться немножко помогут!. Получу аттестат зрелости и поступлю в Технологический!.. А вдруг не поступлю?!.» Может быть, недаром так туманно и зловеще сказала ему в день отъезда Анна Степановна, их соседка по дому.

— Ишь ты!.. Поедет он!.. Хорошо там, где нас нет, а как там, — вилами еще по воде писано!..

Вслед за Анной Степановной начала отговаривать и бабушка:

— И верно; зачем этакую даль ехать? В Уржуме устроиться можно. Сходить только к чиновнику Перевозчикову да попросить хорошенько, — враз и определит в Управу.

Пришлось упорно и горячо доказывать необходимость своей поездки.

Ведь бессмысленно же, получив после окончания училища диплом на звание техника, сидеть в Уржумской Управе за перепиской разных бумажек!.. Так вся жизнь и пройдет, а ему хочется дальше учиться на инженера или на какого-нибудь строителя. А ведь в Уржуме институтов нет.

— Ну, уж бог с тобой!.. Поезжай, — сдалась под конец бабушка. — Кто знает? И верно, может, инженером станешь!.

Мимо Сергея прошел рыжий кондуктор с флажками, засунутыми за широкий пояс.

— В тамбуре стоять не полагается. Пройдите, молодой человек, в вагон, — сказал он хриплым голосом. Но Сергей остался на площадке. Ему хотелось взглянуть еще на разъезд «Чурилино». Сюда он ездил на парафиновый завод с училищем на экскурсию.

Через час поезд подошел к Чурилину.

Ничто здесь не изменилось за год. Всё также была обломана деревянная ограда у вокзала, всё также уныл и грязен был сам разъезд. Поезд стоял тут недолго. Белобрысый парень три раза ударил в вокзальный колокол — и Чурилино осталось позади.

Сергей вошел в вагон. Иван Никонов уже расположился по-домашнему: сбросил студенческую тужурку и лежал на верхней полке, закинув руки под голову.

— Что нового узрел ты в сих местах? — продекламировал он.

— Всё по-старому! — ответил Сергей. — Только в Чурилине водокачку покрасили.

— И то прогресс, — засмеялся Иван.

В вагоне было душно и шумно. Соседи по купе пили чай и разговаривали. Говорили о войне с японцами. Старушонка, повязанная по-монашески черным платком, рассказывала о сыне, которого взяли во флот в первые же дни мобилизации, о его письмах из Владивостока.

— Крейсер «Рюрик», слышали, может? Вот туда моего Петрушу и определили. Пишет: «Не сомневайтесь, мамаша, кормят хорошо, а япошек обязательно победим».

— Дай-то бог! — вздохнула молодая женщина с грудным ребенком. — А только за эти полгода немало поубивали да покалечили народа. И еще, чай, поубивают…

— За царя-батюшку и веру христову православный человек, милая, и жизнь отдаст, не пожалеет, — назидательным тоном сказала сидевшая с ней рядом пожилая мещанка в зеленой канаусовой кофте и в золотых дутых серьгах. Молодая, ничего ей не ответив, пододвинулась поближе к окошку, возле которого хмурый старик татарин, громко причмокивая, пил чай из жестяной кружки.

— Не хотите ли, молодые люди, с нами чайку за компанию? — предложила старуха.

Сергей и Иван, поблагодарив ее, отказались. Сергей залез на свою полку напротив студента.

— Вы сами-то сибиряки будете? — поинтересовалась старуха.

— Нет, бабушка. Мы не тутошние, — шутливо ответил Никонов. — Мы из-под Вятки — уржумские.

— А в Томске где квартируете?

— На Кондратьевской.

— А мой-то дом на Магистратской. Почти соседи. До прошлого года у меня тоже один студент квартировал. На присяжного учился. Уважительный такой был. Скромный молодой человек.

— Редко нынче скромные попадают. Всё больше образованные, — вставила тем же назидательно-строгим тоном мещанка в зеленой кофте и поджала губы.

— Бывало домой позже двенадцати часов только случаем приходил, а на гитаре как играл, — ровно артист, — продолжала старуха. — Трех дней он у меня до полного года не дожил, — арестовали.

— Вот тебе и скромный! — обрадовалась мещанка. — Посадили, бабка, значит, твоего скромника-то? А?…

На бледном скуластом лице ее с тонкими губами появилось торжествующее выражение: «За дело! Не бунтуй!..»

Сергей и Иван переглянулись. По рассказам Никонова, Сергею уже было известно о прошлогодней студенческой демонстрации, за участие в которой потом полиция выслала из Томска около сорока человек.

— Сибирь больша, мошка зла, народ бешеный, — сказал вдруг молчаливый старик татарин.

— А знаете, милые мои, что нонешней весной на Федосеевском прииске случилось? — сказала старуха.

57
{"b":"267653","o":1}