Веденеевна, позабыв о шитье, с наперстком на пальце сидела задумавшись за столом, а Варя пела о том, как среди снежного поля, в метель и вьюгу, у дороги нашел ямщик свою замерзшую невесту.

Тоской и жалобой звенел Варин голос, и тесно было ему в этой маленькой низкой комнате, оклеенной дешевыми обоями.

— Ой, Варька, с таким голосом тебе б только в соборе на клиросе петь! — сказала Веденеевна, когда Варя умолкла.

— Меня подружки и дома хорошо слушают, — засмеялась Варя и, сияв с плеч шерстяной платок, повязала им голову.

— Ты куда же это?

— Домой пора, тетя Веденеевна, — сказала Варя, показывая Веденеевне глазами на ходики. — Папаня обещался в десять часов вернуться.

— Ну как, дочка-то понравилась? — спросила Веденеевна после ее ухода.

— Да, хорошая девушка и поет замечательно, — сказал Сергей.

— Я ее ведь дочкой неспроста зову, — призналась, помолчав, старуха. — Всё втайне мечтаю, что годика этак через три-четыре Оська и Варя поженятся. Сейчас еще молоды: ей — семнадцать, ему — восемнадцать. Да и деньжат на свадьбу нужно подкопить.

Подпольный революционный кружок, в который Павел Троянов ввел Сергея, состоял большей частью из томских наборщиков. Были в кружке и студенты: технолог Раевский, юрист Коган и медик Николай Большой. Так звали его в отличие от наборщика — Николая Маленького.

Кружком руководил бежавший из нарымской ссылки студент большевик, которого все называли запросто товарищем Григорием.

В кружке читали «Манифест коммунистической партии» Маркса, «Экономические этюды» Ленина и другие его работы.

Кружковцы занимались не только изучением теории, но и практической революционной работой: выступали на рабочих массовках, печатали листовки, шрифт для которых потихоньку доставляли из типографии наборщики.

Молодежь кружок посещала аккуратно, с нетерпением ожидая очередного занятия. Только Борис Коган к занятиям относился равнодушно и даже пренебрежительно. Сергея это удивляло и сердило. И однажды он спросил Бориса:

— Почему вы не были? Мы вчера читали «Перлы народнического прожектерства».

Коган слегка усмехнулся:

— Вам в новинку, а я эту статью чуть не наизусть знаю.

Сергей не мог понять, говорит ли это Коган серьезно или только рисуется.

Коган любил оригинальничать. Он жил во второразрядных заезжих номерах «Кефалония» на Дворянской улице, хотя по своим средствам мог бы снимать номер в первоклассной гостинице.

Отец его был известный адвокат в Харькове и ни в чем не отказывал сыну.

Борис часто получал крупные денежные переводы, и у него всегда имелись свободные деньги, которые он охотно давал взаймы товарищам.

— Почему ты не снимаешь себе хорошую комнату? — удивлялись студенты.

— Я хочу жить, как рядовой студент.

Но это не мешало «рядовому» студенту покупать билеты в театр только в ложу и ходить на спектакли в студенческом мундире на белой шелковой подкладке.

У этого «рядового» студента была тысячная скрипка, которой позавидовал бы любой знаменитый скрипач. Он получил ее в подарок от отца еще ребенком.

Играл Борис с душой, весь отдаваясь музыке.

Бледное некрасивое лицо его во время игры хорошело. А большие блестящие черные глаза, обычно лукавые и быстрые, становились печальными и казались полными слез. Окончив игру, Борис некоторое время стоял, опустив смычок, не понимая, что вокруг него происходит. Сергей любил слушать его игру и ходил бы к Когану часто, если бы за Борисом не водилась одна глупая и неприятная черта: Коган очень любил спорить и спорил обычно азартно и дерзко, не слушая никаких возражений и доводов собеседника.

А когда видел, что противник оказывается прав, начинал говорить дерзости.

Первая встреча Сергея с Коганом тоже не обошлась без спора. Это случилось вскоре после приезда Сергея в Томск. В поисках работы он попал как-то на Соляную площадь. Почти половину ее занимало длинное двухэтажное каменное здание, украшенное гипсовой фигурой. В правой руке фигура держала поднятый меч, а в левой — весы. На ее глазах была повязка.

Здание оказалось Томским окружным судом, но для чего на фронтон взгромоздили алебастровую женскую фигуру, Сергею было непонятно.

— Это греческая богиня Фемида, — сказал вдруг кто-то за его спиной.

Сергей обернулся и увидел черноволосого, курчавого студента. Они разговорились и познакомились. Студент назвал себя:

— Борис Коган.

Он тут же объяснил значение «атрибутов» Фемиды, как назвал он меч, весы и повязку богини.

— Фемида не случайно украшает здание суда, — пояснил Коган. — Повязка на ее глазах является эмблемой правосудия. Перед Фемидой одинаково равны знатный сановник и безымянный бродяга. Богиня судит проступки, а не самих людей. Их она не видит!

Ничего не ответив, Сергей снова поглядел на белевшую вверху богиню.

Может быть, в древней Греции и существовало подобное правосудие, но что касается Казани и его родного города Уржума, то там, как ему известно, судьи отлично видят, кого они судят. Недаром столько историй о судейской несправедливости и алчности наслушался он вокруг. «Без барашка в бумажке к судье лучше и не ходи, а уж коли бедный в суд пойдет, — так правды не найдет», — не раз говорила при нем бабушка.

То же самое слышал он и в Казани от старого рабочего Акимыча, единственного сына которого осудили безвинно на два года в тюрьму.

— Вы, кажется, юноша, со мной не согласны? — спросил Коган, стоя рядом с Сергеем и довольно бесцеремонно разглядывая его.

— По-моему, эта баба с безменом подглядывает, — отвечая на свои мысли, сказал вслух Сергей.

Этот ответ очень понравился Когану. Он расхохотался чуть ли не на всю Соляную площадь.

Сергей торопливо зашагал прочь.

Спустя месяц Сергей неожиданно встретился с курчавым студентом в подпольном кружке. Коган держался замкнуто и с холодком, но когда они возвращались домой (им оказалось по пути), Борис так увлекательно рассказывал о забастовке, в которой он участвовал в Харькове, еще будучи гимназистом, что Сергей заслушался его. О подпольной работе Борис рассказывал, как бывалый революционер, но в последующие встречи Сергей понял, что рассказ Бориса ничего не имеет общего с ним самим. В рассказе Коган фигурировал как человек с выдержкой, а главное — преданный делу. В жизни же он был честолюбив, болтлив и больше всего на свете любил самого себя.

Однажды они поспорили о том, имеет ли право марксист мечтать.

— Ни в коем случае, — сразу загорячился Борис. — Настоящие марксисты — не барышни, чтобы им заниматься мечтаниями.

— Да что же, марксисты — каменные глыбы, что ли?! — рассердился Сергей. — Отчего бы им не мечтать? Мечтают, да еще как! И о грядущей революции мечтают, и о счастье народа, и о свободе!

— Может, еще при луне под звуки мандолины? А?! — жестикулируя и уже переходя почти на крик, спорил Коган. — Занятная картинка!..

Сергей махнул рукой и ушел.

Через три дня, поздно под вечер, Сергей явился к Когану.

— Я к вам прямо с кружка, — сказал он, улыбаясь и еле переводя дыхание. — Послушайте, что мне дал товарищ Григорий.

Не снимая ватной тужурки, Сергей подсел к столу. Вынув из кармана голубую ученическую тетрадку, он начал читать вслух:

«…Если бы человек был совершенно лишен способности мечтать таким образом, если бы он не мог изредка забегать вперед и созерцать воображением своим в цельной и законченной картине то самое творение, которое только что начинает складываться под его руками, — тогда я решительно не могу представить, какая побудительная причина заставляла бы человека предпринимать и доводить до конца обширные и утомительные работы в области искусства, науки и практической жизни… Разлад между мечтой и действительностью не приносит никакого вреда, если только мечтающая личность серьезно верит в свою мечту, внимательно вглядываясь в жизнь, сравнивает свои наблюдения со своими воздушными замками и вообще добросовестно работает над осуществлением своей фантазии».