Мне придется добраться до челнока, подняться на борт и затем вручную отстыковаться и покинуть «Справедливость Торена» — саму себя — точно в нужное время, на нужной скорости и в нужном направлении, пролететь сквозь окружающий меня пузырь обычного космоса в нужное мгновение.

Если я выполню все это, я окажусь в системе со шлюзом, в четырех прыжках от Дворца Ирей, одной из провинциальных штаб-квартир Анаандер Мианнаи. Я смогу рассказать ей, что произошло.

Челноки пристыкованы с этой стороны корабля. Открытие и закрытие люков и отстыковка должны пройти как по маслу, все это оборудование я проверяла и обслуживала сама. Тем не менее я обнаружила, что беспокоюсь: а вдруг что-то пойдет не так? По крайней мере, это лучше, чем думать о том, как сражаться с собственными офицерами, или о том, не подведет ли тепловой щит.

Я закрепила свой шлем. В ушах раздалось громкое шипение собственного дыхания. Быстрее, чем нужно. Я заставила себя замедлить дыхание, сделать его глубоким. Учащенное дыхание вовсе ни к чему. Мне нужно двигаться быстро, но не суетливо, чтобы не допустить какой-нибудь роковой глупой ошибки.

Ожидая, пока сработает переходной шлюз, я ощутила, как одиночество окружило меня непроницаемой стеной. Обычно из ряда вон выходящие ощущения одного тела были чем-то незначительным, их несложно было прогнать от себя. Теперь же было только одно это тело и ничего больше, чтобы умерить мои страдания. Остальные части моего я были здесь, повсюду вокруг, но недоступны. Вскоре, если все пойдет как надо, я окажусь вдали от себя и не смогу даже представить, когда воссоединюсь с собой. А сейчас я могла только ждать. И вспоминать пистолет в руке Один Вар — в моей руке. Я — Один Эск, но в чем разница? Нахлынувший на меня ужас, когда Один Вар застрелила лейтенанта Оун. Чувство вины и беспомощная ярость, захлестнувшие меня, в то мгновение отступили под напором срочной необходимости, но теперь у меня было время, чтобы вспомнить. Три моих последующих вдоха были неровными и перемежались всхлипываниями. На минуту я испытала безрассудную радость, что спряталась от самой себя.

Мне нужно успокоиться. Нужно очистить разум. Я подумала о песнях, которые знала. «Мое сердце — это рыбка», — подумала я, но, когда открыла рот, чтобы запеть, горло сжалось. Я сглотнула. Сделала вдох. Подумала о другой:

Внешняя дверь открылась. Если бы Мианнаи не применила своего устройства, дежурные офицеры увидели бы, что переходной шлюз открылся, поставили бы в известность капитана Рубран, привлекли бы внимание Мианнаи. Но она применила его и теперь никак не могла узнать, что я сделала. Дотянувшись до рукоятки за дверным проходом, я вытащила себя наружу.

Люди часто испытывали тошноту, заглянув внутрь пространственного шлюза. Это не беспокоило меня никогда прежде, но теперь, когда я была всего лишь отдельным человеческим телом, я обнаружила, что испытываю то же самое. Чернота, чернота — как невообразимая бездна, в которую я могу упасть и уже падаю, и одновременно удушающая густота, что в любой момент готова раздавить меня в ничто.

Я заставила себя отвернуться. Здесь, снаружи, не было ни пола, ни генератора гравитации, чтобы удерживать меня на месте и создавать ощущение верха и низа. Я перемещалась от одной рукоятки к другой. Что же происходит позади, внутри корабля, который больше не является моим телом?

Мне потребовалось семнадцать минут, чтобы добраться до челнока, управиться с его аварийным люком и выполнить расстыковку вручную. Сначала я боролась с желанием остановиться, оглянуться, услышать, как кто-то пытается остановить меня, хоть и не могла слышать ничего вне собственного шлема. «Просто техобслуживание, — сказала я себе. — Просто техобслуживание корпуса снаружи. Ты делала это сотни раз».

Если кто-нибудь появится, я ничего не смогу сделать. Эск потерпит неудачу — я потерплю неудачу. И времени у меня в обрез. Меня могут и не пытаться остановить, но я тем не менее могу потерпеть неудачу. Я не могла думать об этом.

Когда настал момент, я была готова и тронулась с места. Видимость была ограничена носом и кормой, на челноке — всего две соединенные проводами камеры. По мере того как «Справедливость Торена» уменьшалась в размерах на кормовом мониторе, меня стала захлестывать паника, которую до тех пор почти удавалось сдерживать. Что же я делаю? Куда направляюсь? Что могу сделать — в одиночку, с одним-единственным телом, оглохшая, и ослепшая, и отсеченная? Зачем бросать вызов Анаандер Мианнаи, которая сотворила меня, которая владела мной, которая неизмеримо могущественнее, чем я когда-либо могла стать?

Я сделала вдох. Я вернусь в Радч. Я в конце концов вернусь на «Справедливость Торена», пусть даже на последние мгновения своей жизни. А мои слепота и глухота к делу не относятся. Важно только мое задание. Делать нечего, кроме как сидеть в кресле пилота и наблюдать за тем, как «Справедливость Торена» становится все меньше и уплывает все дальше. Подумай о другой песне.

Если я сделала все как надо, то, по хронометру, «Справедливость Торена» исчезнет с экрана моего монитора через четыре минуты и тридцать две секунды. Я смотрела и вела отсчет, стараясь не думать больше ни о чем.

Кормовой монитор ярко вспыхнул сине-белым, и у меня перехватило дыхание. Когда экран очистился, я не увидела ничего, кроме черноты — и звезд. Я вышла из моего самодельного шлюза.

Я вышла раньше — на четыре с лишним минуты. И что это была за вспышка? Я должна была увидеть только, как корабль исчез и внезапно появились звезды.

Мианнаи не попыталась захватить центральный доступ или объединить силы с офицерами на верхних палубах. В тот миг, когда она осознала, что я уже сдалась ее врагу, она, должно быть, решила предпринять самые отчаянные действия. Она и те компоненты Вар, которые ей подчинились, захватили мои двигатели и пробили тепловой щит. Как мне удалось удрать, а не испариться вместе с остальным кораблем, я не поняла, но вспышка была там, а я — по-прежнему здесь.

«Справедливость Торена» вместе со всеми, кто был на борту, исчезла. Я оказалась не там, где должна быть, а невообразимо далеко от пространства Радча или вообще человеческих планет. Всякая возможность воссоединиться с собой пропала. Капитан мертва. Все мои офицеры мертвы. Грядет гражданская война.

Я застрелила лейтенанта Оун.

Все пошло прахом.

К счастью для себя, я вышла из шлюзового пространства в совершенной глухомани, в системе далеко за пределами пространства Радча, в которой были только горнорудные базы и поселения сильно видоизмененных людей. По радчаайским стандартам это уже не люди: шесть или восемь конечностей (и без всяких гарантий, что какие-нибудь из них — это ноги), кожа и легкие, приспособленные к безвоздушному пространству, мозги так нафаршированы имплантатами и проводкой, что возникает вопрос: не мыслящие ли это машины с биологическим интерфейсом?

Для них оставалось загадкой, как можно выбрать для себя такую примитивную форму, в которой, как я знала, рождалось большинство людей. Но они высоко ценили свое уединение, и их общество придерживалось принципа: за рядом исключений (в большинстве которых они не признались бы) не просить у человека ничего такого, что он не готов отдать добровольно. Они смотрели на меня с замешательством и легким презрением и обращались как с заблудившимся ребенком, за которым могут и присмотреть, пока его не найдут родители, но на самом деле не несут за него ответственности. Если кто-то из них и догадался о моем происхождении — а наверняка так оно и было, одного челнока вполне достаточно, — об этом не говорили, и никто не требовал у меня никаких ответов, они считали такое поведение чудовищно грубым. Они были молчаливы, замкнуты в своем кругу, самодостаточны, но также и бесцеремонно щедры — время от времени совершенно непредсказуемо. Если бы не это, я по-прежнему торчала бы там или была бы мертва.