— А! Ладно. В то время ты не возражала.

— А что хорошего из этого вышло бы?

— Абсолютно ничего, — ответила Скаайат. — Но не поэтому ты не протестовала. Кроме того, даже если компоненты не избивают людей, не берут взяток, не насилуют, не убивают людей с досады — те люди, которых застрелили люди-солдаты… сотню лет назад их бы заморозили, чтобы потом использовать как вспомогательные сегменты. Ты знаешь, сколько у нас еще есть в запасе? Хранилища «Справедливости Торена» забиты телами на миллион лет вперед. Если не больше. Те люди фактически мертвы. Тогда в чем разница? Тебе это не нравится, но вот правда: роскошь всегда появляется за чей-то счет. Одно из многих преимуществ цивилизации в том, что человек в общем не обязан этого видеть, если не желает. Ты волен наслаждаться ее выгодами, не отягчая совести.

— А твою это не беспокоит?

Лейтенант Скаайат весело рассмеялась, словно они обсуждали нечто совершенно другое: игру в шашки или хороший чайный магазин.

— Когда растешь, зная, что заслуживаешь быть на самом верху, что мелкие семейства существуют для того, чтобы служить во благо славной судьбы твоего клана, то воспринимаешь все это как само собой разумеющееся. Ты появляешься на свет с пониманием, что кто-то другой оплачивает издержки твоей жизни. Просто так устроено. В том, что происходит во время аннексии, — есть количественное, а не качественное различие.

— Мне так не кажется, — ответила лейтенант Оун коротко и с горечью.

— Конечно. — Голос Скаайат потеплел. Я вполне уверена в том, что ей искренне нравилась лейтенант Оун. Я знаю, что и она нравилась лейтенанту, хотя иногда высказывания Скаайат ее расстраивали, как этим вечером. — Твоя семья оплачивала часть этих издержек, пусть и небольшую. Быть может, от этого становится легче сочувствовать тем, кто платит за тебя. И я уверена, что трудно не думать о том, через что прошли твои собственные предки, когда аннексировали их.

— Твоих-то предков никогда не аннексировали. — Это прозвучало едко.

— Ну, кого-то из них, вероятно, аннексировали, — призналась лейтенант Скаайат. — Но они не входят в официальную генеалогию. — Она остановилась и потянула лейтенанта Оун за руку. — Оун, мой дорогой друг! Не мучай себя из-за того, чему ты не можешь помочь. Все вокруг таково, каково оно есть. Тебе не в чем себя упрекать.

— Ты только что сказала, что всем нам есть за что корить себя.

— Я этого не говорила. — Голос Скаайат звучал нежно. — Но ты все равно будешь считать именно так, правда? Послушай, жизнь тут станет лучше, потому что мы здесь. Это уже так, и не только для местных, но и для тех, кого сюда перевезли. И даже для Джен Шиннан, хотя сейчас ее душит обида — ведь она больше не самая большая шишка в Орсе. Со временем она успокоится. Они все успокоятся.

— А мертвые?

— Мертвы. И волноваться из-за них — пустое.

Когда Сеиварден проснулась, она была суетлива и раздражительна. Дважды спросила меня, кто я такая, и трижды пожаловалась на то, что мой ответ, который был заведомой ложью, не сообщил ей никакой значимой информации.

— Я не знаю никого по имени Брэк. Прежде я никогда тебя не видел. Где я?

В дыре, у которой есть имя.

— Ты на Нильте.

Она натянула на голые плечи одеяло, но потом нахмурилась, сбросила его и сложила руки на груди.

— Я никогда даже не слышал о Нильте. Как я здесь оказался?

— Понятия не имею. — Я поставила еду, которую держала в руках, на пол перед ней.

Она снова потянулась за одеялом.

— Не хочу.

Движением руки я выразила безразличие. Я поела и отдохнула, пока она спала.

— Это с тобой часто случается?

— Что?

— Проснуться и не знать, где ты, с кем и как туда попала?

Она натянула на себя одеяло и тут же сбросила его опять, потом потерла руки.

— Пару раз.

— Я — Брэк из Джерентэйта. — Я это уже говорила, но знала, что она снова спросит. — Я нашла тебя два дня назад перед баром. Не знаю, как ты туда попала. Ты бы умерла, если бы я оставила тебя там. Мне жаль, если ты хотела именно этого.

Отчего-то это ее разозлило.

— Да ты прелесть, Брэк из Джерентэйта! — Она презрительно усмехнулась. Таким тоном она говорила, когда носила форму, — удивительно было услышать его от голой и растрепанной Сеиварден.

Этот тон меня обозлил. Я точно знала, почему рассердилась, и знала, что, если бы отважилась объяснить это Сеиварден, она ответила бы не чем иным, как презрением, и это бесило меня еще сильнее. Я удержала на лице безразличное, чуточку заинтересованное выражение, которое использовала, общаясь с ней, с того мгновения, как она очнулась, и снова равнодушно махнула рукой.

Я была самым первым кораблем, на котором служила Сеиварден. Она прибыла сразу после подготовки, семнадцати лет от роду, и угодила в заключительную часть аннексии. Дело было в туннеле, высеченном в красно-коричневом камне под поверхностью небольшой луны. Она получила приказ караулить пленных, девятнадцать человек, которые лежали нагими на земле и тряслись от холода, дожидаясь, пока их оценят.

На самом деле это я сторожила пленных, расположившись всемером вдоль коридора с оружием на изготовку. Сеиварден — такая молодая, еще худощавая, темные волосы, смуглая кожа, карие глаза ничем не примечательны в отличие от аристократичных черт лица, включая нос, который тогда, впрочем, еще не обрел своей значительности. Она волновалась, да, оставшись здесь ответственной всего лишь через пару дней после прибытия, но в то же время гордилась собой и своей неожиданной, пусть и незначительной, властью. Гордилась темно-коричневой формой: курткой, брюками и перчатками, лейтенантскими знаками отличия. И, подумала я, чуть сильнее, чем надо, возбуждена тем, что держит в руке настоящий пистолет, выполняя определенно не тренировочное задание.

Одна из пленных у стены, широкоплечая, мускулистая, бережно прижимала к туловищу сломанную руку и шумно рыдала, сопровождая стоном каждый выдох, взахлеб глотая воздух при каждом вдохе. Она знала, каждый в этой очереди знал, что их либо складируют, чтобы в будущем использовать как вспомогательные компоненты — подобные моим сегментам, которые стояли сейчас перед ними, утратив всякую индивидуальность, став телесными придатками радчаайского боевого корабля, — либо просто ликвидируют.

Сеиварден, которая расхаживала с важным видом вдоль очереди, все больше и больше досаждало судорожное дыхание этой жалкой пленницы, пока в конце концов она не остановилась перед ней.

— Буфера Аатр! Прекрати этот шум! — По тому, как подергивались мышцы руки Сеиварден, я поняла, что она вот-вот поднимет свое оружие.

Никого бы не взволновало, если б она отколотила пленного до бесчувствия рукояткой пистолета. Никого бы не обеспокоило, если б она уложила пленного выстрелом в голову, — главное, чтобы в процессе не пострадало жизненно важное оборудование. Человеческие тела, подходящие для превращения во вспомогательные компоненты, отнюдь не относились к дефицитным ресурсам.

Я встала перед ней.

— Лейтенант, — произнесла я ровно и невыразительно, — чай, который вы просили, готов. — На самом деле он был готов пять минут назад, но я ничего не сказала, оставила его про запас.

В данных, которые поступали от этого жутко молодого лейтенанта Сеиварден, я увидела изумление, неудовлетворенность, ярость. Раздражение.

— Это было пятнадцать минут назад, — выпалила она. Я не ответила. Позади меня пленная все еще всхлипывала и стонала. — Можешь ее заткнуть?

— Сделаю все, что могу, лейтенант, — сказала я, хотя понимала, что есть лишь один способ, только одно уняло бы горе пленной. Свежеиспеченная лейтенант Сеиварден, казалось, понятия не имела что.

Через двадцать один год после прибытия на «Справедливость Торена» — чуть больше чем за тысячу лет до того, как я нашла ее в снегу, — Сеиварден являлась старшим лейтенантом подразделения Эск. Ей было тридцать восемь, еще вполне молода по радчаайским стандартам. Гражданин мог жить лет двести.