Мальчишка с хохотом захлопывает дверь. Сконфуженные девочки и Валька спускаются ниже — на площадку второго этажа.

— С двух раз никогда ничего не получается! — говорит Галя Кусихина. — Я сюда позвоню. Хорошо, Леля?

— Звони уж, ладно!..

На этот раз дверь им открывает старик: лысый, сгорбленный, с крючковатым лиловым носом, настоящий Змей Горыныч.

Он подозрительно оглядывает детей и сухо говорит:

— Ну чего вам?..

— Вы семья фронтовика? — сладким голосом спрашивает Леля Кальченко.

— Ну, фронтовика! А тебе чего?

— Мы из восьмого подъезда!.. Мы хотим вам помогать по хозяйству.

— Хлеба нету у меня лишнего. И денег нету.

— Ой, что вы?! — разом говорят обе девочки. — Нам же не надо хлеба! И денег тоже не надо. Мы так!..

— Ну, заходите! — смягчается Змей Горыныч. — Нечего квартиру студить!..

Девочки и Валька входят в переднюю и робко останавливаются.

— Не пойму я, чего вы хотите? — спрашивает старик.

— Хотим вам помогать по хозяйству… Давайте мы вам пока мусорное ведро вынесем! — предлагает Леля Кальченко.

— Ишь ты, какая ловкая! Возьмешь ведро, а потом забросишь куда-нибудь, и ищи-свищи тебя!.. А теперь ведров-то нету нигде.

— Если вы нам не верите, — обижается за подругу Галя Кусихина, — мы вам нашего мальчика оставим в залог. Валька, посидишь с дедушкой, пока мы с Лелей ихнее ведро отнесем на помойку.

Валька кривит рот и без всякой подготовки начинает громко реветь. Во-первых, его пугает перспектива остаться наедине со Змеем Горынычем; во-вторых, он тоже хочет нести ведро на помойку. Девочки принимаются его утешать, и в конце концов вопрос решается так: Галя и Валька понесут на помойку ведро, а Леля будет мыть посуду.

Галя и Валька уходят. Ведро очень тяжелое, и Галя несет его, вся перегнувшись в одну сторону и быстро-быстро семеня спичечными своими ножками.

Валька шагает рядом с ней, толстый и важный, как маленький Будда.

Леля тем временем моет стариковскую посуду. Чашки и тарелки буквально пляшут у нее в руках, как в цирке! И не успевает старик опомниться, как вся посуда уже перемыта, перетерта и поставлена на полку.

В самый разгар этого самодельного субботника отворяется дверь, и в переднюю быстро входит коренастый блондин в черном драповом пальто и помятой серой шляпе. Щеки у него небритые, глаза красные — видно, что он плохо спал и сейчас куда-то очень спешит.

— Папаша, давай есть! — говорит блондин и, заметив детей, удивленно спрашивает: — Это что за гоп-компания?

— Ангелы-помощники! — сообщает старик, улыбаясь во весь свой беззубый рот.

— Мы из восьмого подъезда, — говорят девочки разом.

— От Маруси не было письма? — спрашивает блондин у старика.

— Не было, Васенька! Говорят, с их фронта к Деминым брат приехал. Ты бы зашел, узнал, может, он где видел нашу Марусечку!

Старик уходит на кухню и гремит там тарелками — готовит сыну еду. Галя и Леля растерянно, переглядываются, и Леля, собравшись с духом, спрашивает блондина:

— А вы сами разве… не на фронте?

— Нет, у меня жена на фронте. Она военный врач…

— Значит, вы не семья фронтовика?

— Ну, раз у меня жена на фронте, значит, я — семья фронтовика! — ухмыляется блондин.

Девочки снова переглядываются. На лицах у них написано: «Кажется, мы дали маху!»

Блондин снимает пальто, и Галя первая замечает на борту его пиджака золотую почетную нашивку, означающую, что ее обладатель был тяжело ранен на фронте. Гале становится жалко его, и она говорит:

— А вы… устаете?

— Достается! — смеется блондин. — Вот сейчас поем, и опять на завод. Вторую ночь не спим — срочный фронтовой заказ.

— А вам трудно без женщины?

— Трудновато.

— Мы к вам будем приходить, помогать вашему папе. Мы из восьмого подъезда! Я — Галя, а она — Леля. А это Валька, он мой брат.

— Ну, спасибо, Галя с Лелей. И тебе, Валька, спасибо! Заходите, милости просим!..

— Милости просим! — вежливо повторяет Валька.

Девочки прощаются и уходят. Провожает их старик, Змей Горыныч. Он выходит с ними на площадку лестницы и почему-то шепотом говорит:

— Вы заходите хоть каждый день помогать! Я приму — ничего. Мы с ним аккуратная семья фронтовика, не сомневайтесь.

И сует Вальке кусок сахару.

На лестнице Леля говорит Гале:

— Это даже интересней, что так получилось. Такие замужние мужики на улице не валяются!

— Не валяются! — соглашается Галя. — Мы завтра опять к ним пойдем.

— Обязательно пойдем! Валька, пойдешь завтра с нами к дедушке?

Валька, который ничего не может сказать, потому что во рту у него сахар, важно кивает головой в знак своего принципиального согласия.

У Ляли Крылышкиной, начинающей эстрадной артистки, выступавшей в госпиталях и учреждениях с чтением басен Крылова, была одна заветная мечта: поехать с бригадой на фронт.

Часто, торопясь на концерт, Ляля тряслась на площадке московского трамвая, смотрела в окно и видела… заснеженный лес, землянки, бойцов с автоматами и себя, в полушубке и ушанке с красноармейской звездой, читающую пламенные и прекрасные стихи. И вдруг неожиданно начинается бой. И Лялю Крылышкину убивают… Нет, лучше ранят! И вот ее приносят в госпиталь на носилках, и красивый генерал, который слушал ее на концерте, говорит:

— Гражданка, вы здесь выходите или не выходите?! Дайте другим сойти!..

Ляля открывала глаза и вместо красивого генерала видела синюю от злости трамвайную ведьму с облезлой авоськой в руках!..

Попробовала Ляля поговорить о поездке на фронт с заведующей кадрами большого и очень шумного учреждения, которое ведало артистами, выступающими на концертах, но потерпела полное фиаско.

Заведующая кадрами Клара Людвиговна, крупная бледная дама, похожая на толстую белую цирковую лошадь, скептически поглядела на покрасневший от волнения Лялин нос и сказала:

— Там с героическим репертуаром надо выступать, милочка, а у вас… басенки!

— Я приготовлю что-нибудь актуально-героическое, Клара Людвиговна! Басня для меня пройденный этап…

— У вас наружность лирико-комическая, милочка! А по линии лирико-комической у нас бригады уже укомплектованы.

Неизвестно, осуществилась ли бы Лялина мечта, если бы неожиданно на басни Крылова не обратил внимания Аркадий Порейский — злободневные куплеты под саксофон.

Аркадий Порейский был немолод, лыс, но бодр, носил клетчатые бриджи и краги и говорил про себя, что он старый фронтовик.

Ляля часто слушала, как он на лестнице рассказывал актерам о своих фронтовых приключениях.

— Хотите — верьте, хотите — нет, — говорил, бывало, Порейский, — но меня немцы персонально бомбят на фронте. Честное слово!.. Куда ни поеду, обязательно попадаю под бомбежку. Вот как-то приехал я к летчикам. Только начал свое знаменитое: «Однажды фриц затеял блиц, та-рам, пам-пам, та-рам, пам-пам!», как сверху начинается та-рам, пам-пам, та-рам, пам-пам!.. Тогда один капитан не выдержал, встает и говорит: «Извините, товарищ Порейский, одну минутку!» Садится в истребитель, поднимается в воздух, заходит немцу в хвост и как даст ему та-рам, пам-пам! Немец выбросился с парашютом, и его взяли в плен. Приводят в наш блиндаж. Допрос тут же. Немец говорит: «Нам известно, что у вас выступает с огромным успехом один ваш знаменитый артист, командование поручило мне его разбомбить». Капитан говорит: «Вот он, можете его послушать». Ну, я тут и рванул: «Однажды фриц затеял блиц, та-рам, пам-пам, та-рам, пам-пам…» Немца моего так и перекосило!

Вот к Порейскому-то Ляля Крылышкина, набравшись смелости, и обратилась с просьбой взять ее с собой на фронт. Порейский спросил:

— Вы, кажется, басни читаете, деточка?

— Басни для меня пройденный этап, Аркадий Осипович. Я могу и героическое!..

— Зачем же? Басни — это хорошо! Я как-то слушал, вы очень мило рычали, изображая волка. Это смешно… Я вас возьму, мы поедем втроем: я, певица Зарайская и вы! На фронт едем послезавтра. Собирайтесь!