— Вы бы не могли сделать мне одно одолжение?

Ничего не хочу для тебя делать, чтоб ты провалилась! — подумала Ягуся. Но, сама не понимая — почему, слабо улыбнулась.

— Нет ли у вас знакомого ксендза, который мог бы ко мне зайти? — услышала она.

— Ксендзов у нас в Ченстохове тьма-тьмущая, — машинально ответила Ягуся. И подумала: "Зачем тебе ксендз? Еще одного хочешь скомпрометировать?"

— Я последнее время никуда не выхожу. И домашним телефоном стараюсь не пользоваться. Будьте добры, сегодня же позвоните какому-нибудь знакомому ксендзу — пусть ко мне заглянет. Лучше всего поздно вечером, когда совсем стемнеет.

— А если это будет армейский капеллан?

Вахицкая заколебалась:

— Пожалуй, нет, лучше нет. Я бы предпочла, чтоб это был какой-нибудь почтенный старичок, например деревенский священник. — И пристально поглядела на майоршу, которая стояла под усыпанной цветами веткой в своей соломенной шляпке, похожей на перевернутую вверх дном цветочную корзину, от слабости едва не теряя чувств. Вахицкая словно угадала ее потаенные мысли. — Даю вам честное слово, это совсем не то, что вы думаете! Я ему ничем не наврежу! — негромко воскликнула она. — Просто… просто я не исповедовалась с тысяча девятьсот двад… — Она замолчала на полуслове, видно не желая уточнять, с какого, именно года, и поправилась: — Очень давно. Лучше всего ему прийти в субботу вечером, по субботам моя Кася выходная. — Она еще раз окинула Ягу сю взглядом своих будто покрытых зеленой эмалью глаз. — Вы чрезвычайно милы. Мне правда очень, очень жаль, что я вынуждена так поступить. Но это дело государственной важности. — Вахицкая выпрямилась, одеревенела и, снова превратившись в омерзительную, бессовестную ведьму, докончила уже совершенно безжалостно. — Я знаю, теперь как вам, так и вашему мужу из-за меня не избежать неприятностей. Кха-ха! Жизнь у вас начнется — не позавидуешь. Что ж, так будет лучше для меня!

И с хрустом отломила веточку сирени. Можно было подумать, что таким образом она мысленно с кем-то расправилась.

Тут пани Вахицкая, пожалуй, допустила оплошность, напрасно упомянув о деле "государственной важности". Известно уже, как Ягуся, сама будучи горячей поборницей "государственных интересов", реагировала на звук подобных слов. Домой она помчалась стрелой, несмотря на тесные белые туфельки на высоких каблуках, в результате чего в мужнин кабинет, служивший одновременно гостиной, вошла, сильно хромая. Майора дома еще не было — он приходил обедать только к трем. Сперва в воздух взмыла одна туфелька, потом полетела в угол другая, и Ягуся с ногами плюхнулась на диван. Ска просто дрожала от нетерпения. В делах "государственной важности", как известно, нельзя мешкать. Жена офицера — это его начальник штаба, его персональная "двойка". Вовремя предупрежденный муж будет знать, как действовать и кому доложить об этой невероятной истории с Вахицкой. А именно: пребывавшему в городе офицеру контрразведки, фамилии которого Ягуся, разумеется, не может назвать даже адвокату. Она даже не скажет, блондин он или брюнет. Тут заодно выяснилось, что юная майорша испытывает неподдельное восхищение вторым отделом генерального штаба и его сотрудниками. Какая опасная у них работа! А какие блестящие результаты! Наша "двойка" лучшая в мире, даже "Интеллидженс сервис" и прочие разведки ей завидуют. Они нашим в подметки не годятся, куда им!

Надо признаться, что в те времена бытовала и такая точка зрения; и подобный энтузиазм разделяла определенная часть общества, несколько напоминая тех болельщиков, которые преданно и неизменно аплодируют только футбольной команде своего города. "Двойка" же, не скупясь на саморекламу, вероятно, делала все возможное, дабы число своих болельщиков умножить, и нисколько не боялась в этом отношении переборщить. В столичных кафе, например, шептались — адвокат впоследствии сам это слышал, — будто отечественная разведка первая и единственная прознала про всю подноготную романа английского короля Эдуарда Восьмого с разведенной американкой миссис Симпсон, а также осторожно намекали, что польская разведка, господа, невероятная силища: короны с королевских голов может снимать! А еще — несколько позже — воздух в кафе всколыхнула дрожь восхищения, когда кто-то, якобы по неосмотрительности, рассказал кое-что о фантастических подвигах в Германии офицера польской разведки Сосновского — блестящего светского льва, ловеласа и игрока, который, покорив сердца всех секретарш немецкого Военного министерства, получил доступ к любым сейфам и шифрам. Теперь-то, годы спустя, мы знаем, что все было не совсем так.

Но, как известно, всякая медаль имеет две стороны. С течением лет выявилось также немало фактов, действительно делающих честь нашей разведке; история начинает по достоинству оценивать ее вклад в дело нашей борьбы с немцами. Опубликовано много интересных документов, взять хотя бы "Битву за тайну" Казачука или дневник министра Гавронского, нашего посла в Вене во время аншлюса; в нем содержатся лестные свидетельства деятельности офицеров и агентов, подчинявшихся военному атташе Речи Посполитой, и особо отмечаются точность их диагнозов и блестящее умение использовать обстановку. Все это тоже правда — вот она, другая сторона медали. Однако в описываемый период в Ченстохове была на виду лишь одна ее сторона — рожденная слухами. Она могла вызвать, и вызывала, только две реакции: либо нечто похожее на реакцию старика нотариуса Повстиновского, либо — на реакцию юной Ягуси.

А Ягуся меж тем по-прежнему лежала на диване, дрожа всем телом и шевеля ноющими пальцами ног. Долг! Она обязана исполнить свой долг! Ведь речь идет о деле государственной важности! Но как? О, в такие минуты майорша — насколько мы знаем — выказывала présence d'esprit[30]. Оно и подсказало ей, что прежде всего надо усыпить бдительность Вахицкой, то есть вести себя так, словно она во всем старухе послушна. Словно она ее союзница и услужливая клевретка. Телефон стоял возле дивана; с высоко вздымающейся от волнения грудью, не теряя драгоценного времени, Ягуся схватила трубку и позвонила в… Ясногорский монастырь. Она несколько удивила отцов паулинов своими мольбами немедленно — да, да, сию же минуту — дать ей адрес какого-нибудь ксендза, все равно кого, лишь бы был седовлас и похож на благочестивого деревенского священника в заношенной сутане. Вы меня понимаете? — закончила она. Однако встревоженный отец паулин, как назло, ничего не мог понять; в конце концов он решил, что речь идет о соборовании — отсюда и смятение, и невразумительный лепет его собеседницы, вероятно родственницы какой-то покидающей бренный мир особы! Ах нет, пресвятой отец, не нужно никого соборовать! — с отчаянием воскликнула Ягуся. Это дело государственного значения!.. Отцу паулину, которого она этим весьма озадачила, естественно, потребовалось время, чтобы подумать и немного прийти в себя, — в трубке по меньшей мере минуту слышалось только сопение. И еще какие-то звуки, точно на другом конце провода шепотом читали молитву. Наконец монах изменившимся голосом назвал фамилию ксендза Сяковского, который как раз сейчас гостит в доме приходского священника по такому-то адресу, и дал номер телефона. Чувствуя себя едва ли не телефонисткой генерального штаба, Ягуся немедленно принялась своим тоненьким пальчиком торопливо набирать этот номер. Да, ксендз Сяковский здесь остановился; вскоре он и сам подошел к телефону.

Это был деревенский священник из какого-то бедного прихода в окрестностях Ченстоховы (как потом выяснилось, заядлый пчеловод), у него был дрожащий, необыкновенно певучий голос — казалось, он не говорит, а служит молебен. Майорша почему-то сразу почувствовала, что именно о таком "мечтала" Вахицкая, что этот священник отвечает всем требованиям старухи. И она с места в карьер, хотя и несколько запинаясь, объяснила, что речь идет об одной даме, которая нуждается в услугах ксендза, поскольку не была на исповеди с двадцать какого-то года. Фамилия этой дамы — Вахицкая, узнать ее проще простого — у нее такие ужасные глаза, как будто покрытые зеленой эмалью. И вообще она похожа на птицу! Но дело не в этом! Вы бы не могли к ней зайти, когда в доме не будет прислуги? Какой прислуги? А, такой девахи, из тех, что прогуливаются да хихикают с нашими писарями под тополями и липами на аллее Девы Марии. Так что лучше всего в субботу, поздним вечером, как можно позже, когда совсем стемнеет. Такой серый дом с садом, в саду полно цветов и бабочек, цветы цветут, а бабочки порхают как ни в чем не бывало, тогда как человеческая натура так неблагородна!.. Не знаю, понимаете ли вы меня? Пани Вахицкая будет вас ждать, но пожалуйста, умоляю, не забудьте ей сказать, что это именно я попросила вас прийти — я жена майора Ласиборского. Мне очень важно, чтоб она знала: я ей послушна и выполняю все ее указания. Одним словом, чтобы ничего не заподозрила. Вы меня поняли?