АП 4000-80, ага, точно. И какого пенагенератора господа брандмайоры забыли в зарослях сирени? Срочно придавило на пописать, вот и нашли укромное местечко? Или кто-то в километре отсюда окурок на тропинку уронил – и ребятки просто ошиблись координатами, чуть-чуть не попали, так спешили ликвидировать возгорание сухого листка берёзы?..

Наехав колесом на пенёк, КамАЗ затормозил у разметки дуэльного поля.

Сразу посветлело. Демоны растворились серым дымком, приведения ушли в туман, Хисока упал на землю, а Масами оказался опять обнажённым – без тренировочных доспехов.

Действие магии закончилось? Или что-то очень сильное и очень доброе выдавило из реальности силы зла?

КамАЗ?!

Упс! – явление феникса народу: начальство вездесуще – хлопает водительская дверь, на подножке сорок седьмой размер с ударозащитным носком и резинотканевой надставкой, ребристыми усилителями и противоскользящей подошвой, антипрокольной стелькой и теплоизолирующим чулком из полушерстяной байки… Н-да, резиновые сапоги Ника Юсуповича Спираса трудно не узнать и перепутать, скажем, с кедами Джамала.

Спирас настроен воинственно – приближается к дуэлянтам, размахивая над шлемом «PAB FIRE» раритетным бердышом и действующей моделью рогатины:

– O tempora, o mores! Щенки! На хлеб и воду! Месяц без дежурств и сигарет! Вы у меня попьёте пива! Месяц!!! Под арест!! Щенки!! – Трясётся на груди у Спитфайра ворошиловская медаль «За отвагу на пожаре»: усатый мужичок держит на руках спасённого из огня ребёнка.

– Ник Юсупович-сан, Вы не правы. «Поединок есть условленный бой между двумя лицами смертоносным оружием для удовлетворения поруганной чести, с соблюдением известных установленных обычаем условий относительно места, времени, оружия и вообще обстановки выполнения боя». – Хисока загадочно улыбается и катает желваки, напрягая красивые скулы.

– ЧТО-О?!! Де Шатовильяра изучаем?! Романтика в геморрое зачесалась?! Давно не ласкали парашу зубными щётками?! Вы у меня, на, зачёты получите!! Я вам, тля, кузькину мать за щеку провентилирую!! ЩЕНКИ, МАТЬ ВАШУ!!

– Не согласен. – Это Масами, добрая душа двухметровой комплекции. (Нет бы помолчать, когда старшие разгон устраивают. Ой, зря. Зря-зря-зря некоторые стажёры ротик разевают, зря…) – Не согласен. Не щенки.

– ДА-А?! А кто?! Разъясните мне, молодой человек, разъясните, не стесняйтесь… – Хитро передёрнув затвор адамова яблока, оскалился Спитфайр. – Я слушаю, я жду!

– Лев Толстой вызывал на дуэль Тургенева – и уж оба, согласитесь, щенками никак не были, солидные господа, литераторы. А Бакунин вызвал самого Карла Маркса – щенки?! – увольте, Ник Юсупович-сан!! Увольте!! А Гумилёв с Волошиным?!

– Масами Арисава, если я не ошибаюсь?.. Не ошибаюсь? Замечательно! По поводу… Скажем, в порядке заявленной очерёдности… Между Толстым и Тургеневым дуэль не состоялась, ведь правда? Или я что-то путаю?

– Ну-у…

– Стажёр Арисава?! Я жду?

– Так точно, не состоялась!!

– Так-с, это был первый номер нашей программы. Кто у нас дальше? – Маркс и Бакунин? Ага, Бакунин кем был? – правильно, анархистом, человеком неблагонадёжным, отщепенцем. А вы?! Вы?! Будущие офицеры пожарной охраны вольного города Вавилона?! Без пяти минут дипломированные фениксы?! И сравнивать себя с Бакуниным?! Арисава?!

– Я!

– Вы ассоциируете себя с Марксом?

– Никак нет!

– И в корне неверно делаете, стажёр Арисава! Чем закончилось недоразумение между Бакуниным и Марксом? А?!

– Маркс вызов не принял…

– Совершенно верно! А почему?

– Трус потому что…

– Трус?! Ай-я-яй, дорогой мой Масами, вы меня разочаровываете! Вам что? неизвестно, что Маркс был известным дуэлянтом?! Что он гордился шрамами на своём лице?! Шрамами от шпаг боннских студентов, с которыми он имел честь драться?!

А?!

– Возможно, я не прав.

– Вы именно не правы. А хотите, поясню? – почему Карл Маркс отказался?

– Будьте добры, Ник Юсупович-сан.

– А потому что у него цель в жизни была! Потому что он мечтать умел! И знал, что способствует достижению цели, а что может свести в ноль все усилия! Понимаете, к чему я клоню, а?

– К тому, что долгая, кропотливая и трудная учёба в академии может пойти слону под хвост из-за одного неверного шага?

– Так точно, дорогой мой Масами! Всё-таки интеллектом вас Будда не обидел… – Спитфайр закурил. – Кстати, насчёт последней пары: Волошин выстрелил в воздух…

– …а Гумилев промахнулся.

– Нехорошо, Масами, перебивать старших по званию. Но ответ засчитывается. Ибо верен… Всех жду в депо через час. Большая просьба: не опаздывать. А с вами, господа… – Ник Юсупович повернулся к Джамалу и Акире. – С вами будет отдельный, крайне неприятный разговор.

…и разговор был действительно неприятным.

– Чужие, они, знаешь, вообще. Не наши какие-то. Больно наглые. Чо кривишься? Наглые-наглые. Кафе свои понастроили, травят народ дрянью всяческой. Разной. Лягушками этими паскудными. Вот ты, Орестовна, пробовала лягушек? Ужас какая дрянь – жрёшь её, а она из-под майонеза кетчупом квакает, жалостливо так: ква, ква.

– Ты, Петровна, свисти, да не пересвистывай. Нормальные хлопцы, Чужие-то. Моя онучка, Марьяшка, за Чужого-то выскочила и довольна и не нарадуется: не гулящий, не курить, не пьёть, в карты не играеть – совсем! – религия у них, понимаешь, хвилосохвия не позволяеть – в карты-то. Вот помню, мой Васыль-Васылёк частенько бывало умантюлит в прехверанс да на всю ночку – и аванса как не было. И вдрободан. До синих веников. Лыка не вяжет. А ему на первую смену, за верстак, болты на звездолёты резать. Уразумела, да? А там строго, о-о, как строго. Так что ты, Петровна, свисти, да не пересвистывай.

Вот ведь заладили бабки – и не спиться им? Дал же Будда соседок, да квартиру на первом этаже не пожалел, да лавочку под окном единственной комнаты вкопал – очевидно, чтоб смирять гордыню и ради ниспослания душевных испытаний и адских мук…

Вот только о муках адских не надо – свежи воспоминанья…

– Орестовна, ты мне очи не отваживай, я знаю, о чём балакаю. Жабы ихние квакают, факт. А что не гулящий, так это ты, Орестовна, надвое сказала. У них, у Чужих, у чинджеров этих окаянных, по два кобелька с кожного боку – под скафандрами, в трусах из фольги – и всегда торчком. А Марьяшка, онука твоя – как есть хворая на передок, всегда доверчиво подол до ух задирала. И моего Мартынчика под себя лагодила, кровинушку мою, единственного внучка. Да только Мартынчик ей фитиля вкрутил, а жениться не пожелал. Ай, молодец какой. Кто ж на такой лярве-то жениться? Она ж со всем городом кувыркалась?! А зятёк твой инопланетный по незнанию окрутился, иммигрант чёртов, нехристь живородящая.

Акира завалил череп поролоновой подушкой и уплотнил щели одеялом. Не помогло: громче кричать принялись. Как на зло! Вот ведь социологи выискались, с политическим душком! Ну, ёлы, что ж делается в этом лучшем из миров?! – если почётные пенсионерки Вавилона обсуждают проблемы межгалактических отношений?!

– Сама ты, Петровна, на передок с гнильцой. Помню-помню твоих ласунчиков. В окошко лазали, да по трубе и пожарной лестнице. Ещё скажи, что неправда. А сама ты по молодости всегда в раскорячку хромала – ноги свести не могла…

– Я?!

– Ты!! Ты – кошка марсианская!! Ещё, небось, до сих пор течка случается?! А?!

– Я?! А ты… а ты…

И вознеслись души, жгутом древнего знакомства скрученные, полетели в рай поношений и гадостного словоизлияния. Всё припомнили: кто ещё в ремесленном ПТУ пряху подруге-сопернице в лапоть совал, а какая стервозина на бабку-кудесницу трёхмесячную стипендию потратила, чтоб чужого парня отворотить да к себе под бочок замаслить. Кто, а?

Всё помянули, должки старинные наковыряли, по залеченным мозолям протоптались – чудно время провели: разругались до колик в боках, едва в седые космы друг дружке не вцепились. Заодно весь дом перебудили, да и Акиру на копыта вскинули – феникс щёлкнул шпингалетами, открыл окно: