Стёкла светлеют. ДВС-авто останавливается. Указатель на доме: «Улица имени Акутагавы Рюноскэ, 147». Приехали. Гаснет курсор-указатель бортового компьютера.

– Поднимитесь? Со мной? – игриво спрашивает Кицунэ-годзэн. Ей хочется ритма. Ещё. И ещё. И ещё, и опять ещё! – Подниметесь?

– А как же! Конечно! – чешет стетоскопы доктор Джино. Сексуально чешет. Очень-очень сексуально.

Они – вместе, за руку, обнявшись. Скоростной лифт швыряет престарелую парочку на сорок восьмой этаж. Есть! Стоп машина! Квартира 302/48. Код замка «Лисичка5478пробел47профи».

– Прошу!

– Спасибо! – Джино смешно развязывает шнурки пальцами-ланцетами. Очень смешно развязывает, очень-очень. Госпоже Хэйкэ хочется помочь доктору развязать шнурки и раздеться. Да-да, раздеться и…

Но! – прежде всего, дело, а уж потом…

Так-с, не забыть бы мобильный телефон Юрико – сиреневый такой, с полимер-титановым корпусом, он обычно валяется на тумбочке возле анабиозника внучки, во второй комнате от тясицу. И надо бы покормить Степашку. И взять кое-что необходимое. Очень-очень нужное – кто ж без пары-тройки автоматов навещает больную? И без десятка-другого гранат? Огнемёт тоже не помешает. И пяток автоматических гранатомётов АГР-107 «Месса»…

Госпожа Хэйкэ обозревает содержимое кладовки. А в кладовке у госпожи Хэйкэ есть на что посмотреть. Огнестрельные игрушки и пневматические, яды для стрел и арбалетные болты, пластиковые сарбаканы и финские ножи, несколько десятков не распечатанных упаковок с сюрикенами и длиннющий нодати в чехле-хикихада.

Госпожа Хэйкэ внимательно присматривается к подвешенному на бамбуковых распорках доспеху о-ёрой. Может, переодеться?

Вдова самурая снимает с ореховой подставки маслянисто-чёрный «мини-узи» – это для Юрико. «Ингрем» – для более опытной воительницы. Госпожа Хэйкэ открывает огромный металлический шкаф: на полках – ряды магазинов для сотен типов оружия. Надо основательно запастись патронами. Вот только Джино-проказник, прекрасный принц-кугё… – подкрался сзади, обнимает-целует. Вторая молодость?

Или третья?

А впрочем, какая разница?!

Тогда. Давно. Акира говорил, ругался и намекал: «Мама, он же биомех!!! Мама, очнись!! Биомех!!» Она спокойно смотрела в ультрамарин дорогих контактных линз сына, совсем недавно подключённых к Всеобщей Конъюнктиве. Смотрела – и улыбалась. А сейчас… – вот она, мама, напротив. Ей осталось четыре месяца – «до звонка».

– Привет. – Акира прижимает чёрный силикон трубки к горячему покрасневшему уху. Сигарету в губы: где спички?.. куда подевались любимые стеклянные спички? с фарфоровыми головками?..

По ту сторону бронегель-стекла госпожа Ода-Иванова, смешно наморщив лоб, поджатыми губами и взглядом намекает на пришпиленную к серой стене картонку «Не курить».

– Привет, мама.

– Здравствуй, сынок.

– Как ты? Здоровье нормально? – Акира укладывает табачно-каннабисную палочку в ядовитую прозелень гроб-пачки и хоронит потенциальный дым во внутреннем кармане пиджака: «если Джа хочет, то Джа хлопочет»… ага, не судьба, надо понимать. – Как ты? Как жизнь?

– Вполне. Не жалуюсь, не жалею. – Привычный ответ на привычный вопрос. Помолчала и добавила: – Ни о чём не жалею.

– Это хорошо.

– Да, неплохо.

Будда, ну почему с мамой всегда так тяжело разговаривать?! Она же выдавливает слова – цедит, отмерено, щепотку – экономит? Чтоб идиоту-муженьку больше досталось? – небось, за четыре года и потрепаться нормально не успели – в тиши уютной двухместной камеры: комфортабельные нары, ватерклозет-джакузи, великолепные завтраки и милый обслуживающий персонал. А роскошь, понимаете ли, отвлекает от главного – от теплоты человеческого общения: вот, к примеру, сервируют вам к обеду деликатесную баланду, и вы кушаете – неторопливо, обстоятельно, а когда я ем, я глух и нем – опаньки, и не поговоришь по душам, не обсудишь чувственную дрожь в пятой точке и положение на фронтах Венеры. За четыре года не всё, ага, друг дружке поведать успели, а слов ой как мало осталось – запас, простите, ограничен, надо беречь – так что ты, сынуля, в пролёте, скатертью логины…

– Мама, почему…

– Что почему?

– Да так… не обращай.

Акира всё понимает, и мама понимает, и чувствует его вымученное понимание, и… Ну, в общем, типичный замкнутый круг. Глупый такой и тупой, куда ни ткни – и причины нет, и следствие окончено, и суд состоялся. Два года лишения гражданства недочеловеку-муженьку припаяли – на предплечье личным номером выжгли: колония умеренного режима, Ново-Западный сектор Вавилона; хорошо хоть, не в крио-казематы Холодной Горы определили.

Два года без конфискации – и не просто так, но за дело.

Потому как дурак.

Потому как начальство облаивать себе дороже, особенно если работаешь на Конденсаторе – и твой босс-любитель запросто может повернуть незаметный, но такой важный рычажок по полделения…

Пачка в кармане – ядовито-зелёная. Будда, как хочется курить!!.. Феникс давится сгустками крови – кашель.

– …не обращай. Чего у вас нового? Как настроение?

– Нового ничего. Настроение отличное.

Тогда. Давно. Акира говорил, ругался и намекал. Без толку: смотрела и через силу напрягала личико улыбкой, будто доводы сына не более чем лепет абсолютно больного трудоголика.

Лепет.

Трудоголика.

– А я вот на работе, мама… Много работы… Понимаешь, завалили выше крыши. Сезон: лето, очаги то тут, то там. Любители не успевают рукава разматывать. Нам, мне и ребятам из районной управы, приходится. Мотаемся по городу как угорелые. И на область выезжаем – к периметру, и так. Сезон огненных штормов, мама. Воздушная конвергенция, конвекционные потоки. На пятнадцати метрах в секунду любители просто не справляются. Ничто не помогает, ни пятитонные водосливы Ми-26Т, ни альбумин, ни карналлит. И тогда, приходим мы – фениксы, мама, элита.

– Да-да. – Она кивает. Для виду изображает интерес к проблемам Акиры. Зачем изображает? Привычка?

Если в дорогой мамочке не осталось ничего родственного к сыночку, если любви ласки в ней ни на понюшку драгса, если… Зачем? Ну, вот зачем мучить друг друга?! Акиру откровенно напрягают эти визиты, но мама настояла – категорически! – она добавила себе и мужу лишних полгода отсидки, обязав судебных приставов к исполнению её Конституционного Права на Единство Семьи. В тюрягу Акира не захотел, но от посещений «добропожаловать»-заведения отвертеться не удалось. Приставы работают на уровне, в смысле, категория и специфика деятельности «мордоворотов в законе» наверняка подразумевает солидный ясак в закрома Профсоюза. И соевое молочко за вредность. Помниться, года два назад Акира решил «забыть» об очередном визите. И таки забыл: глобально хлебнул сакэ, добавил кумыса и заполировал ванильное экстази-мороженое «Даосским светлым». Что ещё? – ага, ну и познакомился в чеченском кафешантане «Гаски джалеш» с настоящей туркменской леди из ПТУ N15. Зачем? – а для совместного общения о сравнительных характеристиках методик дыхания в Агни-йоге и кё-кусинкай. В общем, забыл о визите. Напрочь. Заобщался, поигрывая прекрасной гурии на чондырке. Характеристики, хе-хе, они, знаете ли, способствует поднятию… э-э… в общем, способствует… Ненавязчиво, с намёком, томно, эротично: а не помыться ли нам в баньке, дорогая Гюльчатай?.. А значит: стопануть рикшу, и домчаться до ближайшей термы. И…

…явились приставы, чтоб их, хамы невоспитанные: даже не поздоровались. И выдернули разомлевшего от изысканных ласк Акиру из парилки. Сволочи! – не дали девочку дотрогать, поволокли на свиданку к матери в чём мать родила.

Закон!

Единство Семьи!

Конституционное право!

Больше Акира не «забывал». Раз в две недели, в воскресенье – как штык АКМа: всегда готов – резать пупки, колоть лёд, жестяные банки с тушёнкой вспарывать.