Когда они уехали на этом замечательном «паккарде», я в душе прямо славословил нашу великую страну.

Люди без всяких средств замахиваются на жизнь по первому разряду и добиваются всего чуть не задаром, и неважно, что в первый момент их покупка выглядит жалкой и бесполезной рухлядью.

Так что я больше не продаю подержанные машины.

Я просто стою среди барахла и восхищаюсь, до чего же настойчивы они, эти мужчины, женщины и дети, ведь это надо же — берут сошедшую с круга, выдохшуюся технику и вдыхают в нее новую и веселую жизнь. Просто стою тут и восхищаюсь этой великой и отчаянной породой людей, которых ничем не проймешь — ни голой правдой, ни расходами. Просто смотрю, как они с головой ныряют в это дело и выныривают с ревущим мотором, а ведь он еще пять минут назад был всего только бездыханным ржавым железом.

Вы первый человек за полгода, который зашел сюда и не вынудил меня продать ему машину. Разрешите пожать вашу руку. Я так же, как и вы, человек честный и, как и вы, думаю, что любая из этих машин непродажна, бесполезна и непригодна к движению. Я тоже знаю, что любой, кто купит такую машину, просто не в себе и неплохо бы его освидетельствовать. Это моя работа — давать людям то, что они хотят, но мне тоже ясно, что большая часть купленного здесь обыкновенный лом, так что, само собой понятно, я восхищаюсь тем, кто со мной согласен. Вот этот старый «кадиллак» 1924 года, на который вы сейчас смотрите, по-моему, и пяти центов не стоит, а мы просим за него шестьдесят долларов. Не думаю, что и вы из тех, кто умеет оживлять машины, и мне не очень-то охота видеть, как вы захотите попытать счастья, потому как, если вам не повезет, я просто расстроюсь и, может быть, перестану в людей верить.

Ну, раз уж вы хотите попытать счастья, несмотря на все, что я сказал, — дело ваше. Удерживать не стану. Я честно предупредил, что машина бросовая, но если вы полагаете, что сможете поднавалиться, как делают здесь ежедневно, и заставить ее ходить, что ж, валяйте. Меня уже ничем не проймешь, и коли вам так загорелось водить «кадиллак», что ж, вот вам ваш «кадиллак» и желаю удачи.

Однажды вечером в пивной Иззи ко мне подошел один молодой гений в плисовых штанах и сказал:

— Я слышал, вы писатель. У меня замечательный сюжет для кино, только мне нужен опытный человек, чтобы написал за меня. Я бы и сам это сделал, но я работаю, а после, работы такой усталый, что не могу писать.

Я был под хмельком, но я никогда не бываю так уж пьян или занят, чтобы отказаться выслушать брата-писателя, и я сказал:

— Валяйте, рассказывайте. Если это интересно, напишу сценарий, и мы с вами заставим «Метро-Голдвин-Мейер» сделать по нему фильм. Ну, что там у вас?

Если вам довелось напечатать свой рассказ в каком-нибудь известном американском журнале и если вы хоть чуточку знаете жизнь, то вы наверняка встречали уйму людей с сюжетами для замечательных фильмов. Таких людей с киносюжетами везде хоть пруд пруди, но все это, конечно, они носят в голове. По-моему, те, кто выпускает фильмы, никогда не сталкиваются с такими людьми, а если даже и сталкиваются, то, видимо, не дают им возможности ничего рассказать. Потому-то и фильмы у нас паршивые, даже когда цветные, даже с такими звездами, как Кларк Гейбл, Джон Барримор, Норма Ширер и прочие. Просто-напросто те, кто этим занимается, не желают делать хорошие кинофильмы.

В пивной Иззи можно за вечер услышать не меньше чем восемьдесят семь чудесных киносюжетов, но ни один из них никогда не попадает на экран.

— Рассказывайте, — повторил я.

— Начинать сначала? — спросил молодой человек.

— Не обязательно, — сказал я. — Начинайте, откуда хотите. Давайте с конца и рассказывайте в обратном порядке. Можете даже присесть, если вам угодно.

— Нет, спасибо, я лучше постою.

— И не спешите, я вас не тороплю, — сказал я.

— Да тут, собственно, рассказывать недолго, — заметил мой новый знакомый. — Тут такая штука. Он говорит: «Я должен действовать. Я не хочу служить всю жизнь в конторе». Садится на пароход и едет в Шанхай.

— Кто? — спросил я.

— Да этот парень. Кларк Гейбл.

— О, — сказал я. — Значит, Кларк Гейбл говорит, что должен действовать, а как именно?

— Он идет на палубу и встречает там девушку.

— Девушку?

— Ну да, Джоан Кроуфорд.

— Ах, Джоан Кроуфорд! — сказал я. — И что же дальше?

— Они влюбляются друг в друга.

— И он действует?

— Нет, не сразу. Это я оставляю на конец.

— Понятно, — сказал я. — Наверно, что-нибудь оригинальное?

— Он женится на девушке.

— Ну, а как с деньгами? Деньги у кого будут?

— Деньги у нее. Вот отсюда-то и конфликт.

— Ого! — сказал я. — И конфликт имеется?

— А как же! Этот парень не кот, он не хочет жениться на богатой.

— Почему?

— Он считает, что нельзя ему жениться на богатой, хоть он ее и любит. У них из-за этого ссора.

— Ну, ссора-то, наверное, так, в шутку? — сказал я. — Ведь не всерьез же?

— Еще как всерьез! А девушке необходимо выйти за кого-нибудь замуж до того, как пароход прибудет в Шанхай. Иначе она не получит наследства — восемнадцать миллионов долларов.

— Сколько миллионов? — сказал я.

— Восемнадцать.

— А вы думаете, этого хватит? — спросил я. — Чтобы прожить?

— Должно хватить. Сумма солидная.

— Что вы! Жалкая мелочь! — сказал я. — Ну, дальше?

— Дальше так. Девушка помолвлена с пожилым банкиром. А он некрасивый. Она не хочет выходить за него замуж. В этом месте у Джоан Кроуфорд будет возможность блеснуть своей игрой.

— Еще бы!

— После того, как Кларк поссорился с ней, она говорит, что выйдет за банкира — назло.

— Это тоже можно здорово сыграть, — сказал я.

— Ага, здорово. Ну вот, капитан готовит свадьбу на пароходе. Тут начинается самое интересное. Происходят разные события, одно за другим. Пароход захватывают китайские пираты, и один китаец решает сам жениться на этой девушке, конечно, без всякого там венчания и формальностей. Банкир не вмешивается: он сдрейфил. Но у Кларка кипит ненависть против китайца. Это молодой образованный китаец. Он говорит по-английски лучше всех на пароходе.

— Ишь какой! — сказал я.

— Этот китаец врывается в каюту и давай гоняться за девушкой.

— Нехорошо, — сказал я.

— Китаец гоняет девушку по всем углам, но тут Кларк вышибает дверь и врывается в каюту. Драка. Китаец валит его на пол, вытаскивает кинжал и собирается пырнуть.

— Куда?

— Прямо в сердце. Но тут девушка бьет китайца по голове стулом.

— Вот это любовь!

— А в это время приходит телеграмма капитану. В ней говорится, что он должен арестовать и заковать в кандалы банкира за крупное воровство и двоеженство.

— За такие шалости — и заковать в кандалы?

— Ну, может, там за убийство какое. Все кончается тем, что Кларк целует Джоан.

— Оригинальный конец, — сказал я.

— Вам понравилось?

— Очень.

— Волнует?

— Мало сказать, дух захватывает! Особенно когда китаец охотится за девушкой.

— Я знал, что вам понравится, — сказал он. — Вы лучше сперва напишите роман, а потом уж продайте его киностудии.

— Сделал бы с радостью, ей-богу, — сказал я, — но с позавчерашнего дня я больше не пишу.

— То есть как не пишете, почему?

— Да так, надоело, — сказал я. — Одно и то же вечно одно и то же.

— Но у меня же совсем по-другому, — сказал он. — Подумайте: китаец, восток против запада…

— Возможно. Но с позавчерашнего дня я больше не пишу. Пишите сами.

— А вы думаете, напечатают?

— Дураки будут, если не напечатают.

— А какой мне взять стиль?

— Чего там размышлять о стиле, — сказал я. — Садитесь вечером после работы и пишите, как в голову придет. Увидите, лучшего стиля для этого и не нужно. У вас там хватит материала еще на два фильма.

— У меня грамматика того, хромает, — сказал он.

— У меня самого не лучше, — сказал я. — Пусть вас это не смущает. Это будет в какой-то мере ваш собственный стиль, вроде как бы ваша индивидуальность. Я убежден, что вы гений.