Боюсь, что из этой затеи ничего не выйдет, — подумал он.

Да, но с другой стороны, — размечтался Майк, — среди ее семи или восьми детишек может обнаружиться настоящий гений: выдающийся скрипач, великий писатель или замечательный изобретатель.

Изобретатель… — задумался он. — Вот это идея! Что бы такое мне изобрести, — тогда Эмма мной бы гордилась… А ну-ка, раскинем мозгами. Автомобиль, аэроплан, локомотив, мотоцикл, зонтик, парашют, подводную лодку? Или, может быть, трехколесный велосипед, детский автомобильчик, клюшку для поло? Что не изобретено еще?

Он долго раздумывал, чего бы ему изобрести полезного. Но единственное, что ему хотелось изобрести, — это было существо вроде Эммы. Такое же красивое, как Эмма, которому не нужно было бы, чтобы другое существо, вроде него, что-нибудь делало или что-нибудь изобретало. Эмма была бы замечательным изобретением. «Эмма Корбет — самое прекрасное существо на божьем свете, огражденное от всяких посягательств патентным правом».

Он отвернулся от окна и уныло поглядел на телефон. Может, она не спит. Может, она уже встала. Может, маленький Майк кричит и нянька не знает, как его угомонить. Может, маленький Майк заболел. Может, у него воспаление легких. Может, у него температура. Может, в доме на Пятой авеню полно врачей. Боже милостивый, может, там пожар!

Он поднял трубку.

— Дайте мне Нью-Йорк, — сказал он. — Баттерфилд, 8-97-37. Дом Майка Корбета. Я хочу поговорить с моей женой. Нет, я и не подумаю класть трубку.

И через секунду он услышал ее голос.

— Алло, — сказал он, — это ты, Эмма?

— Конечно, я. Что случилось?

— Эмма, — сказал он, — скажи мне, как поживает маленький Майк? Что с ним?

— Ничего, — сказала Эмма.

— Эмма! — закричал он. — Я непременно должен знать, что с Майком. У него часом нет воспаления легких или чего-нибудь в этом роде?

— Конечно, нет.

— Слава богу, — сказал Майк. — А у нас в доме нет пожара или чего-нибудь в этом роде?

— Что ты говоришь? — сказала Эмма. — Почему у нас должен быть пожар?

— В каждом доме случается пожар, — сказал Майк. — Вот и у нас может быть пожар, не только у других.

— Нет у нас пожара, — ответила Эмма. — Скажи лучше, что ты делаешь в Сан-Франциско?

— Вот это я и сам хотел бы знать, — сказал Майк. — Если говорить всерьез, я очень хотел бы знать, что я делаю во всяком месте, где тебя нет. Эмма, — взмолился он, — я не могу придумать, что мне делать! Честное благородное слово, не могу! Ты уверена, что Майк здоров? Я не видел вас целую вечность. Я приехал в Сан-Франциско несколько часов назад. Как ты поживаешь? Ты пойми, от тебя до меня чуть не пять тысяч километров! Что ты хочешь, чтобы я делал?

— Ты сам должен решить, — сказала Эмма.

— Я изо всех сил старался решить, — сказал Майк, — и мне кажется, что самое лучшее, на что я способен, это быть рядом с тобой и маленьким Майком. Можно мне вернуться?

— Майк, — сказала Эмма, — я сейчас повешу трубку и лягу спать. Я очень сонная. У нас все в порядке. Спокойной ночи.

— Эмма! — закричал Майк. — Ты меня просто сводишь с ума.

Он услышал, как на другом конце провода повесили трубку.

— Прямо не знаю, что и делать, — сказал он.

Это был тридцатый междугородний разговор, который он заказывал за последние три месяца, и на сей раз он опять остался ни с чем, только теперь его отделяли от дома чуть не пять тысяч километров.

Ужасно!

Он позвонил по внутреннему телефону.

— Дайте мне, пожалуйста, комнату 747. Сэм? — спросил он.

Шофер устало подтвердил, что его зовут Сэм.

— Ты не хочешь прийти ко мне?

— Зачем? — спросил Сэм.

— Мне надо с тобой посоветоваться, — сказал Майк.

— О чем?

— Все о том же самом.

— Понятно, — сказал Сэм. Он был не в духе. — Видно, я не имею права поспать хоть разок в кои веки. Ладно, сейчас приду.

— Спасибо, — сказал Майк.

Сэм Левин был не только шофером Майка Корбета, он был его советчиком. Сэм жил в восточной части Нью-Йорка. Ему было столько же лет, сколько и Майку, — двадцать восемь или двадцать девять; он был такого же роста, как Майк, — сто семьдесят пять сантиметров и столько же весил — сто шестьдесят фунтов. Майк окончил Гарвардский университет. Сэм не кончал ничего, Майк встретил Сэма, когда тот был шофером такси, и предложил ему работать у себя. Сэм сказал, что у него есть работа. Майк сказал, что будет платить ему больше, чем тот зарабатывает шофером такси. Сэм спросил Майка, сколько часов придется работать. Майк ответил Сэму, что не знает, когда и сколько придется работать. Сэм спросил Майка, на какой ему придется ездить машине. Майк ответил Сэму, что ездить он будет на большой машине. Сэм согласился. Он был с детства помешан на больших машинах.

Сэм провел машину Майка через весь североамериканский континент, от Манхэттена до самого Сан-Франциско.

Одеваясь у себя в комнате, Сэм сказал:

— Миллион километров от самого конца света, a он не дает мне поспать!

Он прошел одиннадцать шагов до комнаты Майка.

— Который час? — спросил он.

— Начало второго, — ответил Майк. — Послушай, Сэм, ты должен придумать для меня какое-нибудь дело, чтобы Эмма пустила меня домой. Ты ведь и сам хочешь в Нью-Йорк, правда? Ты ведь и сам скучаешь по Розе Тарантино, правда?

— Скучаю ли я по Розе Тарантино? Он меня еще спрашивает, скучаю ли я по Розе Тарантино! Да я женюсь на ней в первый же день, когда вернусь в Нью-Йорк! Как вы думаете, Майк, попадем мы с вами живыми когда-нибудь в Нью-Йорк?

— Непременно, — сказал Майк. — Мы непременно туда попадем, если ты придумаешь для меня какое-нибудь дело. Эмма все еще стоит на своем. Я только что ей звонил.

— При чем тут Эмма? — сказал Сэм. — По-моему, вы самый большой тупица из всех, кто окончил Гарвардский университет. Дело совсем не в Эмме, а в ее отце. В старике Гордоне. Неужели вы не можете понять даже этого?

— Почему ты думаешь, что дело тут в ее отце? — спросил Майк.

— Дедуктивное мышление, — сказал Сэм. Сэм прочел о дедуктивном мышлении в детективном романе, где обвиняемый — скромный бухгалтер — доказал при помощи дедуктивного мышления, что настоящим убийцей был сыщик, что доставило Сэму несказанное удовольствие. — Дедуктивное мышление, — повторил он снова. — Старик ведь немножко не того, если можно так выразиться. — Сэм покрутил указательным пальцем правой руки возле своего правого уха. — Он чуточку спятил, — пояснил Сэм. — Может, у него и есть высшее образование, но он все-таки немножко чудак. Все эти идеи пришли в голову не Эмме, а ему. Она ведь вас любит. Зачем бы ей надо было отсылать вас из дому и требовать, чтобы вы что-то делали? Прямо какой-то психоз! Провалиться мне, если всю эту дурацкую затею не придумал старый хрыч!

— Я на твоем месте не был бы так уверен, — сказал Майк.

Он заметил, что Сэм стоит.

— Брось эти дурацкие штуки, — сказал Майк. — Садись. Мне очень жаль, что я поднял тебя среди ночи с постели, но дело принимает очень серьезный оборот. Я волнуюсь. Мне нужен твой совет. Нам надо составить какой-нибудь план. Мне надоела вся эта дичь. Я не меньше тебя хочу домой.

— Положим, меньше, — сказал Сэм. — И даже сравнивать нечего.

Он снял фуражку и сел.

— Во всяком случае, — сказал Майк, — я просто помираю, так я хочу домой. Вот и все.

— Ну и что же? Почему бы вам просто не сесть в машину и не поехать домой? — спросил Сэм.

— Не могу, — сказал Майк.

— Почему? Ведь она ваша жена, правда? Она мать вашего сынишки, правда?

— Правда, — сказал Майк, — но если я вернусь, так ничего и не сделав, она еще, чего доброго, со мной разведется.

— Да ну? — удивился Сэм. — На каком таком основании?

— Неспособность совершить что бы то ни было.

— И вы это называете основанием для развода? — сказал Сэм.

— Для таких, как Эмма, да.

— Ни у кого нет таких оснований! — сказал Сэм. — Для развода вам надо либо ее побить, либо бросить, либо сделать что-нибудь особенное в этом роде.