Я не могу пошевелиться… не могу дышать. Я знаю, к чему он клонит. Это самое ужасное чувство, которое я когда-либо ощущала в своей жизни. Это хуже, чем проснуться в больнице с ожогами третьей степени. Это хуже, чем услышать о прошлом Шона с сексуальным изнасилованием. Это даже хуже, чем новость о смерти сестры Кая. Я моргаю, и начинают литься слезы. Они свободно катятся по моему лицу на ноги Оливеру.

— Менее пяти процентов из… Одного. Гребаного. Процента. Ее родители уехали навестить ее брата в Салем, на один вечер. Я убедился, что успею домой на ужин. Купил еды и цветы. Это должен был быть наш особый вечер вместе, только мы втроем.

Его слезы падают на мою щеку. Я смотрю на него, и боль на его лице такая, будто кто-то рвет его на части, а он не может их остановить.

Я качаю головой.

— Не надо, — мне нужно его остановить.

— Было тихо… слишком тихо. Поэтому я пошел в нашу спальню.

— Оли, остановись, — я всхлипываю и беру в руки его заплаканное лицо. — Пожалуйста.

Он смотрит будто сквозь меня, даже не замечая меня.

— Их там не было. Я думал… я думал, может, она в ванной. Пол… так много крови… она была безжизненной.

— Оли… не делай этого, — плачу я.

— Я позвонил 9-1-1 и вышел назад в коридор, чтобы открыть переднюю дверь. Вот тогда я их и увидел, — еще больше слез катится из его остекленевших глаз. — Ее ножки… они были синие, — надлом в его голосе и единственный всхлип… как нож в сердце.

Моя голова падает ему на грудь, и я рыдаю. Он кладет свои руки поверх моих, которые все еще находятся на его щеках.

— Она была в своей кроватке с подушкой на голове, — он еще раз удушающее всхлипывает.

Я заползаю ему на колени и прижимаюсь своими влажными губами к его.

— Хватит, Оли! Хватит, — бормочу я сквозь всхлипы у его губ.

Он кивает, прижимая меня крепче в своих объятиях, и мы соприкасаемся лбами.

Оливер

Я рассказал Вивьен ту версию истории, где Кэролайн представляется монстром. Но существует еще одна версия, где монстром являюсь и я. Та, которую я никому никогда не рассказывал. Это версия включает мои мысли в ту ночь… мои сожаления. Я сожалел, что позвонил 9-1-1, потому что Мелани была уже мертва, а Кэролайн все еще жива. Монстр.

Уже почти полночь. Мы оба то засыпали, то просыпались, но никогда не покидали объятий друг друга. Самая невероятная женщина в мире нашла меня… меня! Однажды я могу проснуться и обнаружить, что на самом деле она всего лишь сон. Но сейчас я цепляюсь за нее, как за спасательный трос.

— Ты скучаешь по Розенбергу?

Я люблю ее… я, бл*дь, люблю ее больше, чем когда-либо думал, что так может любить человек. Мы не сказали и слова на протяжении шести часов, с тех пор как я закончил переживать свое прошлое, надеюсь в последний раз. И она спрашивает меня о чем-то таком случайном и земном, как о своей собаке.

— Не могу сказать, что много о нем думал.

Она водит ноготками по моей груди повторяющимся рисунком.

— Ммм, я думаю, ты ему действительно понравился.

— Ммм, думаю, мне нужно будет поехать навестить его снова.

— Да, или, может, он мог бы приехать сюда… погостить.

— Э… да, конечно… я думаю.

— Правда? — она смотрит на меня, положив подбородок на мою грудь.

Я пожимаю плечами.

— Конечно. Почему бы и нет?

— Спасибо, малыш, — она наклоняется и целует меня. — Я голодная.

Я ухмыляюсь.

— Уже за полночь.

— Ну, все, что знает мой живот — это то, что мы пропустили ужин, — она выбирается из кровати и смотрит через плечо.

— Ты идешь?

— Ты серьезно?

— Мистер Конрад, я всегда серьезна, когда дело касается еды, — ее голос становится тише, когда она направляется к лестнице.

— У меня немного еды в доме, — я догоняю ее внизу.

— Мне нужно побежать через улицу и посмотреть, что Алекс оставила для меня. Она готовила вкуснейшую пасту со сливочным соусом, и весь дом пах сахарным печеньем, за которое можно умереть.

— И ты оставила это всё ради меня?

Она открывает холодильник.

— Знаю, о чем я только думала? Блин, Оли, немного было преувеличением. У тебя нет ничего, — она открывает буфет и берет почти пустую банку арахисового масла и пакет с хлебом. Она вытягивает хлеб. — Обманщик…

— Я заполню кухню только для тебя завтра, — я убираю волосы с ее шеи и целую нежную кожу.

— Где твои тарелки? — спрашивает она, открывая и закрывая дверцы пустых шкафчиков.

Я делаю шаг назад и запрыгиваю на кухонный островок, положив руки на колени.

— Странно, что ты об этом спрашиваешь. У меня не было возможности заменить их со времени вторжения в дом.

Она поворачивается ко мне, слизывая масло с ножа.

— Оли…

Я качаю головой и тянусь к ее руке, притягивая ее к себе между ног.

— Не надо. Я не хочу, чтобы ты сожалела или чувствовала себя плохо, или извинялась. Мне следовало рассказать тебе задолго до того, как ты узнала.

— Но…

Я прижимаю палец к ее губам. Ее глаза наполняются слезами.

— Никаких но. Ты не должна мне все спускать с рук только потому, что я поделился с тобой всем. Я люблю тебя, Вивьен, и я знал это задолго до того, как сказал. Поэтому мне следовало рассказать тогда. Мне следовало рассказать тебе все.

Она кивает, пока я вытираю несколько слезинок, скатившихся по ее щекам.

— Позволь мне сказать это один раз, Оли. Мне нужно, чтобы ты это услышал. Ладно?

Я слышу отчаяние в ее голосе.

— Ладно.

Она медленно вздыхает, кладет нож и берет мои руки в свои.

— То, что произошло с твоей семьей невообразимо. Я все еще не могу это осмыслить. Но у тебя есть некоторые проблемы, которые не исчезнут, если их просто игнорировать.

Я отвожу взгляд и закрываю глаза.

— Ты должен справиться с тем, что за той дверью. Я не могу иметь с тобой дело, когда ты переполнен этой болью, Оли. Люди живут с болью, но это не боль. Это пытка. И, в конце концов, она разрушит тебя.

Она сжимает мои руки, и я открываю глаза.

— Поэтому пополни запасы на кухне, — она делает шаг назад и берет свой бутерброд. — Кстати, мне нравятся масло с кусочками арахиса, а это кремообразное дерьмо — безвкусное.

Мы улыбаемся вдвоем.

— Мы встретимся с тобой утром и позавтракаем, и я позволю тебе пригласить меня на ужин. Если тебе повезет, то я буду спать с тобой в выходные, но я не перееду обратно к тебе и не возьму обязательство за наше будущее, пока та дверь не будет открыта, а стены не будут перекрашены в желтый цвет. Я хочу, чтобы моя кровать стояла там и письменный стол, чтобы учиться. И когда я буду приходить в кровать с тобой, в нашу кровать, я хочу лежать на подушке, после того как мы один раз занялись любовью, и ты оттрахал меня дважды, — она подмигивает. — Мне нужен Оли, в которого я влюбилась. Парень, который купил мне мой первый купальник-бикини и подарил мне мой первый оргазм — парень, который позволил мне облизать крем с пончика с его…

— Вивьен! — я поправляюсь. — Я понял, — мое тело в замешательстве. Она говорит о моем прошлом и советует собрать свое дерьмо в кучу или у нас нет шанса, но в то же самое время ест, и мой член знает, что когда я вижу, как она ест, это все равно, что смотреть порно.

— Прости, малыш. Но ты понял, что я пыталась сказать, да?

— Да, понял, — я хватаю ее за талию и откусываю ее бутерброд. — Мне нужно взять себя в руки и тебе нравится слизывать еду с моего тела, — бормочу я с полным ртом.

Вивьен хихикает.

— Это твои слова, не мои, но очень близко, — она скармливает мне последний кусочек. — Нужно захватить пару печенек, перед тем как пойти спать.

— У меня нет никаких печенек.

— Я говорю о сахарном печенье, которое сделала Алекс, — она хватает меня за руку и стягивает со столешницы.

— Она, вероятно, спит.

— Под цветком есть ключ.

— Я в трусах, а на тебе нет ничего, кроме моей футболки.