— Да, и это ужасно. Ты отвезла его домой. Сделай ему запеканку и отправь цветы с карточкой, но, черт побери, не залазь с ним в кровать!

— Ты ведешь себя как придурок!

— Да, ну, я даже не буду говорить, кем тебя делает тот факт, что ты спишь с ним.

Я нажимаю отбой и выключаю телефон.

— Вив? — зовет Кай из спальни.

Я закрываю глаза и вытираю слезы. Я такая уставшая от боли и злости, но больше всего… я устала от мужчин.

***

Я ничего не слышала от Оливера два дня. Но опять же, я включала телефон только по необходимости. Он мог бы оставить мне сообщение, но он этого не сделал, а это о многом говорит. Отец Кая пришел домой, чтобы быть с ним, хотя его мама все так же оставалась у Сары. Кай интересовался, вернется ли она когда-нибудь домой. Две прошедшие ночи я провела у своих родителей, хотя Кай хотел, чтобы я оставалась с ним. Одной ночи достаточно, кроме того с ним был его отец.

— Тебе нужно привезти свою кровать домой, чтобы, когда ты приезжаешь в гости, тебе не приходилось спать на диване, — говорит Алекс, когда мы одеваемся в наши традиционные траурные платья.

Я склоняюсь к зеркалу на туалетном столике и наношу немного туши.

— Да, кстати об этом… я думаю, что перееду обратно, если ты еще не сдала мою комнату.

— Что? — Алекс повышает голос.

— Я не хотела упоминать об этом при родителях, когда вы с Шоном приехали вчера вечером, но мы с Оливером сейчас не вместе, — я собираю всю волю в кулак, чтобы не проявлять эмоции, пока накладываю макияж.

— Цветочек, что произошло?

Размазывая румяна по щекам, смотрю на ее отражение в зеркале.

— Секреты, ревность и Кай произошло.

— Я понимаю часть, относящуюся к Каю. Оливер не мог быть слишком довольным, когда ты умчалась в день его рождения со своим бывшим парнем.

— Да, именно так все и началось, но затем он позвонил, когда я была у Кая в пятницу вечером.

— И?

— И он был зол, — вздыхаю я, — и фактически намекнул, что я шлюха.

— Что? Почему?

— Потому что родители Кая были у Сары, а Кай не хотел быть один, поэтому я осталась на ночь у него.

— Так почему он разозлился от этого? Ты же с ним не спала.

— Нет, я с ним не спала, в смысле секса, но я спала рядом с ним на кровати, как друзья.

— Что за черт, Цветочек! Зачем ты это сделала?

— Что? — я поворачиваюсь к ней. — Мы ничего не делали. Он оплакивал потерю Бэт… мы оба.

— Это не подразумевает спать с ним в одной кровати. Ты только что переехала к Оливеру. Это должно что-то означать.

Я скрещиваю руки на груди.

— В чем дело? Ты ведешь себя как Оливер и оттого, что мне никто не доверяет, действительно больно.

— Цветочек… — голос Алекс становится тягучим, как мед. — Мне кажется, ты смотришь на ситуацию с неправильной стороны. Как бы ты чувствовала себя, если бы у Оливера была подруга, которая когда-то была его девушкой, а ее сестра умерла, поэтому он остался бы с ней… в ее кровати? Ты бы думала, что это нормально?

— Да, — НЕТ! Начинает самобичевание. Почему я не могла посмотреть на ситуацию его глазами?

— Цветочек… — Алекс наклоняет голову набок.

— Боже, я такая тупая, — я разворачиваюсь обратно к зеркалу. Да, так выглядят тупицы.

Алекс застегивает мне молнию на спине и поправляет мое ожерелье на шее.

— Невинная, доверяющая, может, даже немного наивная… но не тупая.

Наивная. С его уст это слетело как болезненная ложь, с её — это болезненная, правда.

— Мне нужно кое-что исправить.

Алекс кивает с грустной улыбкой, обувает свои черные туфли на каблуках и протягивает мне свою руку.

Вивьен

Как так выходит, что Оливер может не раскрывать своего прошлого, позволяет мне переехать к нему, не делится тем, что находится за той запертой дверью и предотвращает все разговоры о чем-либо, доставляющем ему неудобства, и все-таки я остаюсь именно той, кто просит прощения? Я провела всю дорогу до Кембриджа, проигрывая в уме свою речь. С моей стороны будет извинение, а с его стороны будет разоблачение.

Уже после девяти вечера, когда мы приезжаем домой.

— Удачи, Цветочек, — Алекс обнимает меня. — Моя дверь всегда открыта, если он выгонит тебя.

Закатывая глаза, я смеюсь.

— Иди и закрой за собой дверь. Не беспокойся, я разберусь с этим.

Шон обнимает меня.

— Делай все, что можешь, Вив, и если ничего не поможет, снимай одежду.

В тот же самый момент, Шон хватает ртом воздух и берется за яйца, подогнув колени. Алекс придерживается строго девиза: «Пожалеешь удара между ног, испортишь парня».

— Тащи свою задницу в дом, вместо того, чтобы болтать. Цветочек не собирается снимать свою одежду, как какая-то жалкая пустышка, чтобы ее извинения выглядели более правдоподобными. Теперь иди! — она указывает на свою красную дверь, и Шон несется, как раненое животное.

После того как он заходит, она поворачивается ко мне.

— Тебе абсолютно необходимо раздеться, но затем убедись, что ты контролируешь все. Поняла? Воспользуйся своим горячим телом, и к утру, он будет признаваться как кардинал в комнате, полной мальчиков, прислуживающих в алтаре. Теперь иди!

Я открываю рот, а она прижимает к нему палец.

— Иди!

Таща за собой сумки вверх по лестнице, я оглядываюсь назад еще раз, прежде чем открыть дверь. Алекс показывает мне, чтобы я убиралась, поэтому я захожу в дом. В гостиной горит неяркий свет, но я не вижу и не слышу Оливера.

— Оли?

Ответа нет.

Я бросаю сумки и поднимаюсь наверх. Там Оливера нет.

Спускаясь по лестнице, я зову его снова. Ответа нет.

Нет никаких записок, и его машина стоит перед домом, но, возможно, он пошел куда-то пешком, или он может быть с Ченсом, но он обычно не оставляет свет включенным. Я прохожу мимо дверей, выходящих в патио, и замираю, когда вижу тень фигуры уголком глаза. Открывая дверь, вижу, что он развалился на стуле, спиной ко мне, свет на крыльце выключен.

— Эй, ты меня не слышал?

— Слышал.

Я выхожу на террасу. Он не смотрит на меня.

— Почему ты ничего не сказал?

— Не думаю, что нужно еще что-то сказать, — он поднимает знакомый пакет, но все так же не смотрит на меня. — Тебе нужно забрать это и все остальные свои вещи и уйти.

Я беру у него пакет.

— Ты меня выгоняешь?

Он кивает.

— Из-за горстки «травки»?

Он разворачивается с широко открытыми глазами.

— Горстки «травки»? Ты хранишь нелегальные наркотики. Я не связываюсь с травокурами! Может, ты переживаешь какой-то переходный период, но я — нет.

— Я не травокур, идиот! Я никогда этого не курила, не ела и так далее, что там еще люди с этим делают. Я принесла это домой, чтобы поделиться с тобой в твой день рождения.

Он истерически смеется.

— Поделиться? Это был подарок на мой день рождения? Ты купила мне марихуану на день рождения?

— Я не покупала это, и это не подарок. Мэгги дала мне это домой, после того как я рассказала, что ты странно себя вел в пятницу утром.

Он садится ровно и проводит руками по волосам, качая головой.

— Где Мэгги это взяла, и почему ты рассказывала ей о нас?

— Что ты имеешь в виду «где она это взяла»? Она выращивает это с тех пор, как ей впервые диагностировали рак много лет назад, отсюда и название «Зеленый горшок»! И мне нужно было с кем-то поговорить о нас, потому что я чертовски уверена, что ты не хочешь ни о чем говорить.

— Я не могу этого сделать, — он встает и проходит мимо меня.

— Ты не можешь сделать что? — я следую за ним в дом. — Ты о нас? О «травке»?

— И о том и о другом, — он стоит спиной ко мне, уперевшись руками в бедра и повесив голову.

Мне тяжело дышать. Боль в груди разрушающая.

— Я приехала домой, или сюда… — я качаю головой, — … я думаю, у меня больше нет дома, — я пытаюсь сдержать слезы. — Я собиралась сказать тебе, что сожалею. Между мной и Каем ничего не было, но оставаться с ним было неправильно и… наивно. Я хотела попросить тебя поделиться со мной своим прошлым, довериться мне так, как я доверяю тебе всю себя. Было так много всего, что я хотела сказать, но сейчас… я вижу, что это не имеет никакого значения.