— Есть, — выдохнул Макавеев с таким пристрастием, словно жирного карася поймал.
— Что там, Семен Михайлович?
— Надпись, Вот.
Чилигин не спеша подошел и взял в руки бюллетень по выборам народного судьи.
— Химическим карандашом? — спросила Елена Викторовна.
— Может, Савелий…
Но почерк был незнакомый. Надпись читалась без усилий:
«Повторна ото всей душе».
Посмеялись.
— Давайте «повторно» сотрем, а остальное оставим, — предложила Елена Викторовна. — Давайте, я попробую.
Чилигин отдал ей бюллетень с улыбкой, потому что знал: получится. Лично сам заготавливал он мягкие карандаши «Архитектор-3М» для всех трех кабин…
Когда подошел Ревунков, протоколы у комиссии были уже оформлены, пакеты с бюллетенями запечатаны, лишнее — сожжено в оркестровой тарелке. Поздравив избирком с практическим завершением ответственной процедуры, Ревунков пожелал выписать некоторые итоговые цифры к себе в книжицу. Страничку он разграфил, и Чилигин продиктовал ему все «за» и«против».
Против народного судьи были пятнадцать человек (они так и ожидали, что не меньше тринадцати будет), против Гончарука — фактически двадцать семь, но в протоколе показали восемнадцать, и почему-то многие ополчились на свинарку Попову, хотя в итоге в сельский Совет она все же проходила.
— Вполне удовлетворительно, — резюмировал Ревунков. — А может быть, и очень хорошо, в современных условиях.
В 22.00 позвонили из районной избирательной комиссии.
— Ну, вы что, лопуховцы, опять собираетесь во втором часу ночи выезжать? — спросили.
— Нет, нет, — отчеканил Макавеев, — выезжаем.
— Да не чинитесь, тут же очередь. Ждем, короче…
— В десять только урну вскрывать, а там уже очередь, — Макавеев подмигнул левым глазом. — А ты, Верк, боялась!
— Ничего я не боялась, — смутилась секретарша. — Можно теперь идти?
— Теперь идите, — разрешил Макавеев; в Мордасов с ним должен был поехать Ревунков.
Дежурную машину поджидали на крыльце Дома культуры. Чилигин и Баженов провожали. До заката было еще часа полтора.
— Какой день длинный, — сказал просто так Макавеев.
— Да, — отозвался Чилигин, скорее всего, каким-то своим мыслям. — А депутатов в сельский Совет я бы предложил открытым голосованием избирать.
Ревунков неопределенно хмыкнул.
— Скажи там, Семен Михалыч, приемной комиссии, что такое вот предложение от избирателей поступило, — серьезно попросил Чилигин.
— Да чего там говорить, дело сделали…
— Скажем, скажем, — заверил Ревунков, лучше других понявший мысль председателя сельсовета, его цель и настроение. — И про сквозную кабину скажем. А кто, ты говоришь, должен был к нам приехать?..
ОФИЦИАЛЬНЫЙ ОТВЕТ
«В редакцию районной газеты «Победим».
Копия: Делову Е. К.
На вашу копию письма жителя с. Лопуховки гр. Делова Е. К. в редакцию могу пояснить следующее. Семья воина-интернационалиста В. М. Метелкина получала письма от сына регулярно до самой осени с небольшим перерывом в июне-июле. Никакого контроля за корреспонденцией вообще Совет не осуществляет, и никаких указаний на этот счет сроду никогда не было. Цинковый гроб пришел на станцию в сентябре. Крытая машина для доставки выделялась ввиду дождей и перевозки отца героя и прибывших однополчан. Укрывательства никто никакого не организовал, не было этого даже в намерениях. Соболезнования от имени администрации, парткома, профкома, комитета комсомола, совета ветеранов и сельского Совета были сделаны непосредственно семье, родным и близким, а районная газета, насколько известно, и раньше подобные вещи, связанные с ДРА, на свои страницы не выносила.
В похоронах участвовали практически все жители с. Лопуховки, приезжали товарищи из райвоенкомата и районного совета ветеранов. Был произведен троекратный траурный салют. Стреляли над могилой. Отсутствие председателя колхоза Гончарука Н. С., секретаря парткома Ревункова Б. П. и мое объясняется экстренным безотлагательным селекторным совещанием в тот день, которое проводил первый секретарь обкома партии тов. Карманов. Ввиду еще и непогоды вернулись мы уже в седьмом часу вечера. Я лично вновь посетил семью героя, выразил поддержку нашему депутату В. С. Метелкиной и всем родственникам. На сооружение обелиска выделена одна тысяча рублей согласно положения.
Председатель исполкома Лопуховского с/С — Чилигин Я. З.»
Карандашная («Архитектор-3М») приписка на первом экземпляре:
«Владимир Иванович! Принимайте Вы меры с Деловым! Мы нажмем — он еще больше пишет. А с помощью гласности можно приструнить, отбить, я имею в виду, нездоровую охоту к сочинительству. Он же все передергивает, хоть и приводит факты. Если этот случай не подходящий (а я думаю), давайте июльское его письмо прокомментируем.
С уважением — Я. Чилигин.
А на вашу просьбу подтверждаю: газет действительно не хватает, до десятка за одно поступление. К Вам не обращались, звонили в РУС. Ответ: не докладывает в сотни типография. Ни я лично, никто из наших в райком не жаловались. Может, Делов опять? Так тем более учтите мое предложение. Это же демагогия чистой воды! Ч. Я. З.»
Часть III
ГЕНЕРАЛЬНАЯ ЛИНИЯ
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
СЕЗОН ДОЖДЕЙ
(апология серости)
Десятилетие своего секретарства Борис Павлович Ревунков отмечал один. Приехали с очередного селекторного совещания, перебросились парой фраз и разошлись: Чилигин с Гончаруком по домам, а он — в партком, в свой кабинет, занести полученные в райкоме наглядности, «тревожные сигналы» и постановления.
Андреевна уже домывала вестибюль.
— Палыч, ты надолго? — спросила, не переставая возить шваброй.
— На секундочку, теть Вер.
— Ну, тогда захлопнешь вход, я кончаю.
— Надоела грязь? — Борис Павлович остановился у лестницы на второй этаж, полез в карман за ключами.
— Да в правлении еще помилуй бог. А на почте прямо обезручила, хоть и две половицы.
— Вениамин пишет?
— Дождесси! В Гамбург летает…
— В Ямбург!
— А? Он сказал, я, може, не поняла. Звонел в энтом месяце… Про получку ниче не слыхать?
— Денег в колхозе нет, теть Вер.
— Во-от. Я гляжу, грязи-то не много… А картошке, видать, амба в этом году.
— Приказ нынче получили: копать в любом случае, при любой погоде.
— На приказы они мастера… Ну, кончаю, Палыч. Ты прихлопни, не забудь.
— Не забуду, теть Вер!
Борис Павлович поднялся к себе.
Из трех лампочек загорелась одна, над столом. Теперь редко какой день обходились в этот час без света: хмарь на небе беспросветная; если не дождь, то туман или изморось, серая пелена. А по времени солнце должно еще заглядывать в третье окно… Борис Павлович положил наглядности на боковое стол, подошел к сейфу. Замок начал барахлить недавно, и он еще не приноровился к нему — долго вертел ключ туда-сюда, пока что-то там не поймал на язычок. Как впервые споткнувшийся оглядывается на неожиданную помеху, так и Борис Павлович, сунув постановления на полку, осмотрел замок и рычаги запоров. Смазать их, что ли?.. Взгляд остановился на пожелтевшей наклейке. «Не забыл про три конверта?» — гласила размашистая надпись. Усмехнувшись, Борис Павлович колупнул бумажку ногтем, и та неожиданно легко отскочила от металлической дверцы, спланировала под стол; Борис Павлович запер сейф и поднял бумажку. Посмотрел еще раз, смял и бросил в корзину. Он вспомнил: десять лет. Ровно. Час в час…
