— «За-и-вление»! Эх ты, грамотей.

— А как надо?. — осторожно спросил Николай.

— За-е-вление, — серьезно сказала Катерина. — Мне, что ли, тоже написать…

— Может, не пойдешь пока в доярки?

— И чего буду ждать? Сосед сказал, что попробует зимой меня в свинарь устроить. Самому тоже в фуражирах не больно глянется.

— Да где ж ты с ним разговариваешь? — не удержался Николай.

— А он тоже в столовой питается, — спокойно ответила Катерина. — Заходит.

— Такой мордоворот, а живет один, — примирительно сказал Николай.

— Да вот понравился его Нинусе помордоворотистей, — усмехнулась Катерина.

— Сад весь запустил, — пробормотал Николай. — Вот бы нам садик, да, Витек?

Так они разговаривали после ужина.

Катерина перешла на ферму, и Николай первое время помогал ей в меру своих сил. Раздобыл в кузнице новые цепи и заменил износившиеся привязи у двух-трех коров. На вопросы досужих доярок, чего это он старается, Николай отвечал, что, как отпускник, имеет право… Наведывался он и в контору, к Подтелкову. Но ничего утешительного домой не приносил: работы для него не было.

— Да есть же работа, — пробовал настоять.

— Конечно, есть, — соглашался Подтелков. — «Т-4» вон стоит без тракториста.

— Так он… мне же нельзя, Степан Иваныч.

— Ну, а лакейские должности у меня позаняты, — разводил руками Подтелков.

Время шло, но перемен и не предвиделось. Чего только не придумывал Николай сам с собой, но ни с одним проектом своего трудоустройства на люди не спешил: самое меньшее, на смех могут поднять. Но один проект засел в голове прочнее всех прочих: проситься надо на колесный трактор. Пусть кого-нибудь из «колесников» на бесхозный «Т-4» переведут… По Николаевым меркам это была страшная наглость, но обнаглеть ему, судя по всему, давно пора было. Да и не больно пострадает какой-нибудь… Кто именно, не хотелось и думать. Сам он при этом на здоровье мало выигрывал, разве что тряски меньше будет… Ну, чему быть, того не миновать — решил отчаянно.

— Схожу еще к Подтелкову, — сказал он Катерине дня за четыре до конца отпуска.

— Да не мямли там, — отозвалась жена. — Скажи, семье жрать нечего.

— Ладно тебе…

— А разве нет? Завтра три мешка пшеницы на мельницу отвезу, и сколько там останется?

Николай опешил.

— Это когда ты собралась?

— С соседом договорились. Он фургон берет с фермы. А меня, если задержусь, подменят вечером.

— Опять Тимка, — вздохнул Николай. — Чего ты к нему липнешь? Все бабы с бабами, а ты… Пошли мешки тогда насыпать!

— Насыпаны… И в общем ты понял: пороги без толку обивать там нечего.

Наутро, проводив Катерину и Тимку на мельницу, заглянув в кастрюлю, где варилось мясо для щей, Николай пошел в контору. От ворот он ударился крупным шагом мимо палисадников. Улица была безлюдна, тиха, только его ботинки топали. От дворов с ним кто-то глуховато поздоровался, Николай обернулся, запоздало ответил дяде Гурьяну, отцову годку, а, сбившись с шага, пошел тише и почувствовал на теле какие-то крючочки: там давило, тут щипало… «На трактор собрался», — усмехнулся невесело. Да и не верил он еще сам в эту затею.

В конторе было тихо, воняло отстоявшимся табачным дымом. В маленький коридор выходили три двери, и за одной из них, в бухгалтерии, кто-то разговаривал. Николай открыл ее. Рассыльная Дуся и Мария Акимовна, толстушки обе, привалившись животами к столу друг против друга, обсуждали какие-то новости.

— Управ скоро не появится? — спросил Николай.

— Тут начальство, Коль, — охотно объяснила Акимовна, — ты подожди, явится обязательно.

Николай кивнул и вышел в коридор, оставив дверь приоткрытой. Через окно он видел, как идут мимо ребятишки в школу, и подумал, что теперь Витьке без Пашкина пацана совсем скучно станет. Погода начнет портиться, они с Катериной будут на работе пропадать, а ему куда деваться?

— Николай, — вдруг окликнула его Акимовна, — ты тут?

— Да, — отозвался он.

— Ты соседа своего видал нынче?

— Урюпина? Видал. Он на мельницу с моей поехал.

— Я же говорила, — расслышал Николай слова рассыльной, и дверь прихлопнули.

«Всем им любопытно знать», — подумал недовольно, отворачиваясь к окну.

— Коль, а ты на работу, что ли, проситься? — снова появившись в дверях, спросила Акимовна.

— Ну, а сколько можно, — ответил Николай. — На трактор.

— Да что ты!

В коридор выглянула и Дуся.

— Резаный-то?

— Да пора бы и зарасти, — улыбнулся Николай.

— Я бы свого не пустила, — сказала Акимовна. — Провались они, и деньги.

Николай только хмыкнул на это.

В кабинете зазвонил телефон, и женщины скрылись. Акимовна стала нараспев отвечать кому-то, а потом крикнула:

— Жди, сейчас подъедут!

Николай машинально кивнул, поправил кепку. Не один раз прошелся он из угла в угол, прежде чем перед конторой, визгнув тормозами, остановился седой директорский «УАЗик». Сухо хлопнули дверцы, послышался густой голос Багрова и чья-то еще частоговорка. Николай отошел в угол и встал там.

Первым вошел в контору директор, за ним — по виду уполномоченный из Мордасова, потом парторг Виктор Васильевич и последним — недовольный чем-то и озабоченный Подтелков. Багров тронул дверь управляющего, и та открылась.

— Нараспашку живешь, Степан Иваныч, — заметил, обернувшись.

Взгляд директора угодил на Николая, и он поспешно поздоровался. На голос обернулись, покивали и стали заходить в кабинет.

— А ты говоришь, все у тебя работают, — внятно сделал замечание директор.

— Это Акимов, — отозвался управляющий, — легкую работу просит.

Кто-то хмыкнул на эти слова, и дверь закрылась.

«Попался на глаза», — подумал Николай. Слова, сказанные начальством мимоходом, задели его. «Легкую работу…» Не легкую, а посильную, надо бы сказать. От каждого по способностям… Но разве скажешь. Сели, государственные дела решают…

Дверь кабинета управляющего — не директорская, и вскоре из-за нее стали доноситься легко различимые слова, особенно, когда говорил, словно убеждая кого-то, редко и внушительно, парторг.

— Мы в прошлом году продовольственный фонд урезали, — разобрал Николай, — кто нас теперь поймет правильно?

Ему что-то ответили в два голоса.

— Я понимаю, что общая установка, зарплату как-никак в райкоме получаю…

Голоса перемешались.

«Хлеба нет, а хлеб гребут», — подумал Николай и перестал вслушиваться, его-то занимало другое.

«Ну, не вдарят же», — решил он вдруг. За дверью притихли, он подошел и открыл ее.

— Можно?

Уполномоченный, сидя за столом, слушал телефонную трубку, Багров выжидательно смотрел на него, а Подтелков и парторг безучастно как-то сидели на стульях у стены.

— Можно? — повторил Николай.

Директор медленно повернул голову в его сторону, всмотрелся, словно опознавая.

— Я на работу, — не переступая порога, сказал Николай.

— Когда у тебя наряд, Иваныч? — спросил директор Подтелкова.

— Да я еще вечерние не отменил.

— Так скажи ему, — обронил директор и опять наклонился к уполномоченному.

— Слыхал? — подал голос Подтелков.

— Я на трактор, — пробормотал Николай.

— Все понял, — кивнул управляющий.

Закрыв дверь, Николай перевел дух. Еще ничего не было ясно, но хоть слово сказал. И теперь сам поверил в то, что придумал. Он покосился на дверь бухгалтерии и вышел из конторы. В эту минуту хотелось поговорить с мужиками.

На машинном дворе было безлюдно, только кузнец Забелин, сказавший когда-то Николаю: «Врачи в городе, а в Богдановке — Подтелков», — трудился в своем заведении.

— Все слоняешься? — спросил он появившегося на пороге Николая.

— Да пока в отпуске.

— Это как хошь называй.

Забелин бросил перед дверью сизые кованые штыри, снял рукавицы и протянул Николаю руку. Поздоровались.

— Да вообще-то, конечно, надоело, — сказал Николай.