И ничего не придумал Николай за эту ночь. Одно было ясно: все решит директор.

На центральное отделение вез его утром шурин Василий, подвернувшийся случайно возле богдановской весовой.

— К теще-то зайдешь? — спросил между прочим.

— А что я там сильно забыл? — переспросил Николай.

— «Забы-ыл», — передернулся Василий. — Скажите, какой! Мать говорит, запряг Катьку и нос боится показать.

— Это кому она так говорит?

— Ну, вообще…

— Вот пускай вообще сама с собой и разговаривает.

Сколько уж лет не мог Николай забыть свою первую встречу с Катерининой родней. Тесть-то оказался свойским мужиком, а мамаша прямо-таки ужаснулась, взглянув на него: «Ох-ии… Катьк, а мужичок-то твой — неужто в Богдановке справней нету?» Будто он всего лишь на фотографии был, а не стоял перед ней в вельветовой толстовке и серых брюках, напущенных на сапоги…

Теперь Николай ехал на центральное в очищенном от пыли костюме и в новой фуражке, надвинутой на самые брови, чтобы не угадывалась лысина.

В конторе было людно. На крыльце стояли отделенские мужики, а в коридоре сновали из двери в дверь управленцы, но суматоха уже стихала, после наряда прошло побольше часа.

— Алексей Константиныч есть? — спросил Николай, приблизившись в приемной к секретарше.

— Занят, — буркнула та.

— Я после болезни…

— Ну, и что? Надо было на наряд приходить.

— Я богдановский…

— А я вам все сказала. У директора человек из района.

— Ну, а к кому тогда? — решил не сдаваться Николай.

— Зайдите в профком.

Николай вышел в коридор.

— Слышь, друг, — окликнул кого-то, — а что это тут за профком? Профсоюз, что ли?

— Ну. Был рабочком, теперь профком. Да вывеска там старая, увидишь.

Дверь с табличкой «Рабочком» оказалась на замке, и тогда Николай пошел по всем подряд. «Начинается», — подумал, раздражаясь. И, главное, директор сидел рядом, за стенкой, да и сказать ему надо было одно лишь слово — здоров, мол, дайте работу, — но нет, ходи, ищи вчерашний день.

— Да не шатайся ты по кабинетам, — посоветовал ему механик. — Профорга нет — лови Багрова…

— Подождать можно? — спросил он у секретарши, вернувшись в приемную.

— А мне-то что, — буркнула та, настраиваясь что-то строчить на машинке.

Сидя напротив двери в коридор, Николай видел, как расходится народ из конторы. «Через час одни бухгалтерские останутся», — подумал он. А когда уже совсем затихали голоса, в приемную влетел директорский шофер Юрка. Подмигнув Николаю, шевельнувшемуся на стуле от такого приятельского знака, он рванул на себя директорскую дверь. Шутовски поклонившись в прогал, бормотнул «пардон» и прихлопнул дверь.

— Пардон, говоришь? — усмехнулся Николай.

Юрка сел рядом и протянул руку, поздоровался.

— Вынужден, — вздохнул дурашливо. — Этот шишкарь уже выговор Константинычу сделал: шофер у вас, говорит, беспардонно себя ведет… Посижу вот маленько и еще специально опардонюсь.

Николай улыбнулся. Все еще могло очень хорошо кончиться.

На секретарском столе хрустнул, включившись, маленький динамик, и раздался металлический голос директора:

— Галя, Юрия ко мне!

Юрка, прищелкнув языком, поднялся. И почти тут же вышел от директора.

— Все, земляк, можешь не ждать, — сказал Николаю. — Сейчас на заправку, а потом на весь день на элеватор… Галк, у тебе есть чистые путевки? Дай парочку.

Николай поднялся со стула.

— Слышь, а может, пока ты заправляешься, мне зайти?

— Если хочешь дело сделать, пересиди, — посоветовал Юрка, складывая в бумажник путевые листы.

Больше в совхозной конторе Николаю делать было нечего. Так он решил, расстроившись. Надо было добираться домой. По прямой от центрального до Богдановки чуть больше трех километров набиралось, и он ударился пешком. За участковой больницей снял пиджак, перекинул через плечо. Вот теперь он точно чувствовал: здоров… Умных мыслей в голове не было, и вообще неудача все поотшибла. Подумалось, что не пять месяцев, а все сознательные восемнадцать лет работы провалял он ваньку и больше ничего.

Ведь как легко жилось ему! Послали туда — поехал, вернули — приехал. Деньги в бухгалтерию привезли — жена пошла, получила, сколько нужно, тут же на книжку упрятала.

Ни хитрости, ни наглости, ни ума он не наработал, вот что. Ведь можно было и сейчас что-то сделать, чтобы не проходило время даром. Или раньше позаботиться. А он лимонничал: ах, по работе соскучился, ах, неудобно на людей глянуть… Сынок чертов!

А на работу хотелось. Н а д о  было выходить на работу. А оставалось снова ждать.

Катерине он не стал подробности рассказывать.

— Директора не было, — сообщил только. — И профком закрыт.

— А ты бы сходил к Подтелкову домой, — спокойно посоветовала Катерина, — поговорил бы по-людски. Можно же что-то найти.

— Завтра в контору схожу, — пообещал Николай.

Но ни завтра, ни через день дела свои он далеко не продвинул. Насчет оплаты взялась в конце концов хлопотать Катерина и устроила все так, что деньги им выдали в бухгалтерии отделения. Получала она их сама. В контору пошла вместе с Витькой, и Николай их еле дождался — явились часа через два с кое-какими покупками.

— Ну, и сколько? — выдал он свое нетерпение.

— На новые валенки хватит, — усмехнулась Катерина. — Среднемесячную тебе вывели сто два рубля, вот и считай…

— Давай сосчитаю, — обиженно сказал Николай.

— Без тебя управились. Деньги на месте.

— Ну, и нормально, чего ты?

— Ничего. Бери теперь ручку и пиши заявление на отпуск.

— Какой отпуск, ты что?

— Да ничего. Работы тебе нет как легкотруднику, так хоть отпускные получишь.

— Да я…

— Хватит уж! Акимовна так сказала.

— Может, это ей так легче…

— Ей все равно, она бухгалтер, а ты не петушись. Мне через три дня на ферму выходить, будешь с Витькой.

— Опять с Витькой! Что я…

— Ох, и надоел ты мне со своим занудством! Если у самого вот тут вот не хватает, делай, что говорят.

Николай угнул голову, набычился.

— Быстро же ты забыла…

— Что я забыла?

— Ты сама-то давно работаешь?

— М-м-мы-х ты какой! — Катерина встала напротив. — Вспомнил, да?

— Ну, а что, не так, скажешь? Сколько я один горбячил?

— А я, по-твоему, отдыхала? Молодец! А через кого я болела?

— Из-за меня, что ли? — удивился Николай.

— Во-он чего… Высказался! И что ты хочешь после этого?

— Че я хочу?

— Работал он… Ты еще не видал, как люди работают!

— Это ты про армян, что ли, своих?

— Да вот, про своих! — вскинулась Катерина, задетая еще и этими словами. — Сынок несчастный, еще попрекает!

— Кто тебя попрекает? Надо память человеческую иметь.

— Если у тебя она человеческая, тогда запомни: рот я за тебя разевать больше не буду, что хочешь, то и делай. И спать будешь вон на той коечке!

— Мне не привыкать, — усмехнулся Николай.

— Вот и хорошо, греми тут один своими костями.

— А чего ты раскипятилась-то?

— Кипятись ты!

Катерина метнулась в горницу, прихлопнув за собой дверь, и Николай опустился на топчан. Раздражение и даже мелькнувшая злость сменились неловкостью. Не переносил он эти скандалы. Ведь не на век же они после ругни расстаются, а снова, час или два спустя, садятся за один стол… и вообще. «Спать будешь отдельно!» Нашла, что сказать… А вместе — много ли прока?

Примирил их потом Витька, разговорившийся за ужином о своих жизненных планах.

— Когда я вырасту, — сказал, — буду телевизоры делать. Ма-аленький такой сделаю, чтобы в кармане носить…

Катерина слушала его с улыбкой, нарочно, решил Николай, такой умильной. На самом деле она или продолжает злиться, или уже раскаивается, но выказывать не хочет. Точно он никогда не мог угадать и пускался наудалую: заговаривал первым, рискуя при этом разжечь новую перепалку.

— Написал я заявление, погляди там, — сказал на этот раз.

Но Катерина и виду не подала, что расслышала, продолжая поддразнивать Витьку. Потом молча встала, взяла с полки кухонного шкафа тетрадный листок.