— Брр… — передернула плечами девушка.

— Вам холодно? — удивился пан нотариус.

— Нет, но меня коснулась смерть, — ответила она и, обхватив себя за предплечья, принялась поглаживать и растирать их.

— Красивая поговорка, — промолвил пан нотариус и углубился в торговый договор — снабженный гербовой маркой, аккуратно переписанный на машинке и сшитый красно-белой нитью, концы которой были соединены и запечатаны красной печатью. Дочитав договор, он поднялся с места. В открытом окне виднелась река, над водой склонилась белая рубашка, полоскавшая длинный шест. Синяя же куртка дворника почти сливалась цветом с водой. Оба мужчины одновременно выпрямились, теперь они молча глядели на другой берег, и белая рубашка отражалась в воде, так что казалось, будто юноша с ловкостью гимнаста повис вверх ногами в речных глубинах.

— А ну-ка, барышня, запишите! — резко обернулся к машинистке нотариус. — Скорее, не то забуду! «Гроб — моя колыбель, и надгробная надпись — моя метрика…» Прочитайте это вслух, пожалуйста!

Супруги Шислеры, крестьянин и крестьянка из Бошина, появились раньше всех. Пан нотариус знал их уже четверть века, впервые они нанесли ему визит вскоре после свадьбы — в деревенских нарядах и с молитвенниками… мужчина был в широчайших галифе, заправленных в сапоги, и в охотничьей шапке… короче, оба выглядели по-королевски. Сегодня они уже состарились, да и одеты были по-городскому.

— Ну, какие новости? — спросил пан нотариус, когда посетители уселись.

— У нас никаких новостей нет, вот разве что сосед рехнулся, — ответил крестьянин.

— Да что вы?! — ненатурально удивился пан нотариус.

— Точно вам говорю! У него была свинья, и та принесла поросят, да только все они вместе с маткой передохли от полиомиелита, а выжил всего один. И этого поросенка они кормили из бутылочки, так что скоро он уже бегал за ними всюду, что твой щенок. Когда он вырос, соседи решили, что пора его забивать. Но держали-то они его неофициально, так что и резать надо было тайно, и потому сосед пошел ночью в подвал, и свинья побежала за ним, потому что, как я уже говорил, она привыкла ходить за ним по пятам, как собака. В подвале свинья положила голову старику на колено, потому что любила, когда ее почесывали за ушком. И сосед ударил ее топором в шею, чтобы она не подняла визг, но тут опрокинулся и погас фонарь, так что пришлось бить свинью еще и ножом, а потом добрый час лежать на ее туше и ждать, пока вытечет кровь. И было темно, и свинья подумала, что зарезал ее кто-то другой, так что она все время прижималась к своему хозяину, пока не умерла от потери крови. И сосед, когда выбрался из подвала, упал в комнате на кровать и принялся плакать, и никто не мог его утешить, и в конце концов его свезли в желтый дом. Вот я и говорю, куда же это годится, со скотиной дружбу водить?!

— Господи Иисусе! — воскликнул пан нотариус. — И что же, вы сами при этом были?

— Нет, но мне все подробно рассказала соседская сестра Либуша, та самая, у которой дочь вот уже тридцать лет не поднимается с постели, вы ее помните?

— Из семнадцатого номера?

— Из него. А вы знаете, как это с ней случилось?

— Не знаю…

— Это ей так дорого обошлась поездка в город в кино. Там тогда шел фильм с Чаплиным, ну, помните, в котором парнишка Гоган изображал ангела? Вот Либуша возьми да и скажи, что ее дочка на Рождество тоже нарядится ангелом. Они сделали крылья из перьев… очень красиво получилось, но только девочка простудилась и заболела воспалением мозга. С тех самых пор она и лежит, как Лазарь.

— Так это вы про Годачову! — сообразил наконец пан нотариус. — Это та, чей средний брат владеет земельным участком под номером двадцать шесть, да? Пани Шислерова, как они поживают, не знаете?

— Хорошо, потому что прикупили еще земли, — ответила крестьянка, держа огромные руки на коленях. — Как раз когда их Карличек помер. Завтра аккурат месяц, как его похоронили. Он тоже заплатил за свою дружбу со скотиной. У них был жеребенок, и он приучился ходить к ним в дом за сахаром. Но в прошлом году, когда он как-то осенью зашел на кухню, что-то его испугало, и он разбушевался и принялся крушить мебель. Старый Годач подскочил к нему, чтобы набросить на глаза одеяло, но тот успел прежде лягнуть Карличека. И у мальчонки начала болеть нога, и его отдали в больницу, и там ему отрезали ногу, и он от этого помер. Годачи хотели посмотреть на сына в гробу, но как только они гроб открыли, так сразу и захлопнули, потому что рядом с трупом лежала его отрезанная нога. А вообще-то, пан нотариус, у нас в деревне тоска смертная, так что и рассказать толком не о чем. У вас в городе гораздо веселее. А кстати, вы помните, где дом соседа Крала? — вдруг оживилась крестьянка.

— Номер четырнадцать? — улыбнулся нотариус.

— Точно. Так этот самый Крал, дурень стоеросовый, забрался со служанкой на чердак и принялся там с ней миловаться и домиловался до того, что у него случилась судорога, и от этого они со служанкой сцепились друг с дружкой намертво.

— Надо же, — встревожился пан нотариус, заметивший, как залилась алой краской склоненная шея машинистки.

— Да уж! — отозвалась крестьянка и поправила съехавшую набок красную шляпку с соколиным пером. — Пришлось нам принести лестницу и веревки и обоих любовников спустить на простыне во двор. Так поверите ли, при свете фонарей они были похожи, прости Господи, на картину с алтаря… знаете, Спаситель, снятый с креста… А как только мы развязали простыню, старая Кралова, та самая, которая вечно хвасталась, что дочка у нее воспитывается в монастыре, начала бить их кнутом, и муж ее от этого даже сомлел. Да только ни кнут не помог, ни обливание холодной водой, ни даже легонький укол ножом. Пришлось доктора звать. А то ведь никак они друг от дружки не отцеплялись.

— Хорошенькая история, ничего не скажешь… — пробурчал пан нотариус. — И все же я продолжаю настаивать на том, что в деревне люди гораздо ближе к природе, — неожиданно прибавил он.

— Ну разве что… — сказал крестьянин, поглаживая свой желтый шарф и подталкивая большим пальцем зеленый галстук-бабочку поближе к воротничку. — А то ведь у нас чуть не учинили насилие над учительницей закона Божия. И чего только людям в голову не взбредет! Она посередь белого дня шла себе к лесу… это было как раз в том месте, что зовется На птице… и тут обгоняет ее на велосипеде мужик в синем пиджаке. А когда учительница вошла в лес, он выскочил из кустов и говорит: «Дай мне!» И тут же попытался ее изнасиловать. Да только эта учительница закона Божия, она у нас в «Сокол» записана, спортсменка, в общем… короче, пнула она этого мужика в причинное место, а потом заставила поднять велосипед и допинала нахала до самого полицейского участка. Это оказался какой-то торговец скотом из Пршелоуча, он стал выкручиваться, что, мол, просто забрался в кусты по малой нужде, но учительница прямо при всех врезала ему по морде, так что он упал на пол, признался во всем и умолял, чтобы она его больше не била. А так, пан нотариус, у нас в деревне со скуки помереть можно, не то что когда мы молодые были, тогда-то веселье так и кипело… — причмокнул губами крестьянин.

— А ты бы, Людвик, взял да и рассказал пану нотариусу… — проговорила крестьянка и высморкалась в батистовый носовой платок, почти все, впрочем, выдув себе на пальцы, — взял да рассказал, как вы застигли нашего деревенского дурачка… ну, когда он с козой-то… — подзуживала своего благоверного крестьянка.

— А не окажется ли эта новая история столь же дикой, как предыдущая? — И перепуганный пан нотариус покосился на секретаршу, чей профиль блестел от бисеринок пота.

— Да что вы, это же так, дела житейские, — успокоила его крестьянка.

— Ах вот ты о чем! — Ее муж чуть ли не злился. — Ерунда это, обычная детская шалость… ну, пришли, значит, ко мне, я тогда старостой был, и говорят — сосед твой сливовицей отравился. Я сразу присоветовал за ноги его подвесить, чтобы вся дрянь из него вылилась. Да только оказалось, что сосед эту самую сливовицу уже переварил. Тогда я подумал малость и вспомнил, как мы, бывало, с нашим дедом поступали. Короче, закопали мы соседа в теплый коровий навоз, потому что он уже почти совсем похолодел. А когда последние вилы навоза на него кидали, то услышали, как где-то за заборами коза очень странно мекает. Чего это она, спрашиваем? Ну, и полезли через заборы… и застукали, значит, нашего деревенского дурачка, Богоушека-заику…