Потом спустили корзинку, и Буцифал взялся было за рюмку, чтобы наполнить ее, но сторож навел на него револьвер:

— Руки вверх, стрелять буду! Что вы здесь делали?

— Ничего, — сказал управляющий. — Сидим себе на скамейке, пьем потихоньку и любуемся лунной ночью.

— Но вы что-то праздновали! — рявкнул сторож.

— Да нет же… мы природой наслаждались, — ответил управляющий. — Неужели вы никогда не гуляли ночью просто так, для удовольствия?

— Нет, — отрезал сторож и крикнул: — Я уверен, что вы отмечали чьи-то именины! Ваши документы!

И он принялся листать странички удостоверений, но ни одно имя и ни одна дата не совпадали с сегодняшним днем.

Тогда он вернул документы и погрустнел.

Но тут же его опять осенило:

— Значит, кто-то из вас выиграл в лотерею или получил наследство!

— Францик, на, выпей, — предложил надзиратель.

— Меня зовут Франтишек, — стоял на своем сторож.

— Нет ни выигрыша, ни наследства, — сказал управляющий — Вот, взгляните! Мы вот так вот сидим на скамейке, вот так вот пьем, болтаем и ждем, когда рассветет. Глотните из моей!

И он протянул сторожу свою рюмку. Тот поколебался, но все-таки взял ее, принюхался и спросил:

— А может, вы магазин какой обокрали?

Надзиратель наполнил свою рюмку и сел на землю.

— Понимаете, господа, Франтишек — честный человек. С той поры, как у нас случился скандал со взломщиком Эрни, он никому не верит.

— Начинайте-ка последнюю бутылку, — предложил управляющий.

Надзиратель обрадовался и рассказал:

— Эрни сидел в крепости в Терезине и так симулировал паранойю, что его перевели к нам. И уже через неделю Эрни стал любимцем всего сумасшедшего дома. Симпатичный, язык хорошо подвешен, вот только в один прекрасный день мы никак не могли его найти, но он сказал потом, что ночевал вон в той беседке. А назавтра приходят к нам полицейские и говорят: «Слушайте, у нас есть подозрение, что Эрни был замечен на Вацлавской площади. Смотрите за ним в оба!» И мы проверяли его каждый час. Но все равно однажды его кровать опять оказалась пустой. Мы сообщили об этом в полицию, а утром Эрни вернулся из сада, зевая, — мол, опять он уснул в беседке. Но тут явилась полиция и говорит: «Эрни этой ночью обчистил кассу в Брно!»

— Господа, — сказал сторож, — а вы, случаем, не медвежатники?

Управляющий извлек пробку и разлил спиртное по рюмкам.

— Говорю же, — сказал он, — что мы устроили ночной пикник Что хорошего сидеть в каком-нибудь ночном заведении? В дыму? Вы видите эту бугристую луну, видите капли росы на капустных листьях, слышите, как шепчутся под дуновением ветерка листочки на деревьях? Итак, явилась полиция и говорит: «Эрни этой ночью обчистил кассу в Брно!» А что было дальше?

Управляющий протянул рюмку сторожу, который хотя и начал пить маленькими глотками, но сам по-прежнему все ломал голову над тем, чем же занимается здесь эта компания.

Надзиратель привалился спиной к стволу красного бука, раскинул ноги и поигрывал со своей рюмкой.

— И они тут же пошли к Эрни. «Сегодня ночью вы вскрыли кассу в Брно!» А барышня врач засомневалась, но главный полицейский говорит: «Это был почерк Эрни. Эрни — это вам не какой-нибудь мельник, Эрни работает в перчатках, а мельниками называют взломщиков, которые крушат стены в кассе, так что пыль засыпает и их самих, и все вокруг…» И полицейские пошли делать обыск и вон в той беседке нашли светлое пальто, как раз такое, в каком его видели на Вацлаваке, — сказал надзиратель, и поднялся, и побрел к беседке, открыл застекленные двери и показал внутрь, — вот здесь нашли пальто… А потом они перекопали сад и вырыли завернутые в лайковую кожу ломики для взлома… хромированная сталь! А Эрни стоял вот здесь у дерева, и один детектив подскочил к нему и надел на него наручники, и его тут же увели. Через полгода он прислал нам открытку: «Поздравляю с Пасхой. Ваш Эрни.»

— Что же, он вот так просто дал надеть на себя наручники? — усомнился управляющий.

— Это легко делается, — сказал Буцифал.

— Ну, я бы им не дался! — воскликнул управляющий.

А надзиратель снова наполнил всем рюмки, перевернул бутылку горлышком вниз и сказал:

— Е morta.[4]

И все снова чокнулись.

И выпили.

— Нет, правда, на меня бы наручники так легко не надели, — заявил управляющий.

— Надели бы, — отозвался Буцифал, подскочил к пану управляющему и ловко надел на него наручники.

Было тихо, и лунный свет весь сосредоточился на этих железных браслетах — точно его пропустили через линзу.

— Вот вы и арестованы, — возвестил пан Буцифал.

— Так и Эрни тогда сказали, — медленно произнес управляющий.

— Верно, — согласился пан Буцифал. — Не сердитесь, пан управляющий, но вот мой значок, а вот ордер. За Виктором… за паном Виктором мы придем завтра. В его случае нет опасности, что он будет препятствовать следствию. Десять дней я работал с вами и предлагал людям счастливое будущее. Вы раскрыли мне технику своей работы. Большое вам спасибо от имени уголовной полиции. Конечно, пан управляющий, мне будет не хватать и вас, и лунных ночей…

— А как же Тонда? — спросил Виктор.

— Он представляет интерес только в качестве свидетеля, — объяснил сыщик.

— Но вы же обработали химика! — воскликнул Виктор.

— Обработал, чтобы запутать вас. В тот же день я вернул ему деньги по почте, — сказал сыщик.

Когда они шагали среди столетних буков и лунный свет раскрашивал их, словно зебр, известково-белыми полосками, детектив потянул управляющего за рукав.

— Пан управляющий, вы на меня сердитесь? Но это же моя работа. Это и есть то самое распределение ролей в мире, о котором говорил тогда адвентист Горачек… Положа руку на сердце, вы много чего натворили. Большие суммы, мошенничество на мошенничестве, счет уже на миллионы идет… вы все-таки на меня сердитесь? Ну ладно! Поверьте, что если бы эта ваша «Опора в старости» на самом деле существовала, я бы не задумываясь пошел с вами… верите? Пожалуйста, не сердитесь, мне так неприятно, честное слово…

Луна, пробиваясь сквозь ветви, светила на наручники.

Сторож стоял возле скамейки, залитый белым сиянием, и кричал:

— Не уходите! Вы только гляньте, какая ночь красивая! Посмотрите на бугристую луну и на капусту в каплях росы! Вернитесь! Посмотрите же, как прекрасна ночь!

В самом сердце здания кто-то громко распричитался.

Домой ему не хотелось, и он решил зайти выпить кофе. Уже смеркалось, но он разглядел, что впереди ковыляет старуха Зикова.

— Приятного вечера вам, уважаемая, — поздоровался он.

— Ступай своей дорогой, Эман!

Однако Эманек не дал себя сбить.

— А где это вы вчера были, а? Опять небось с трубочистом кокетничали?

— А даже если и да, так что с того? Он же хороший парень.

— Задавака он, вот что я вам скажу!

— Эман, не устраивай цирк посреди улицы. Меня же тут знают!

— Ага, так вам люди вдруг помешали? Но мне-то отлично известно, что оставь я вас наедине с трубочистом, вы бы его так и ели глазами!

— Эман, прохожие на нас оборачиваются!

— И, насколько я вас знаю, вы бы поддались!

— Не поддалась.

— Поддались бы, я уже вижу, как пылает внутри вас пламя греховного влечения к телу трубочиста.

— А даже если и да, так что с того? — радовалась пани Зикова.

— А то, что тогда я не взял бы вас на ту замечательную прогулку, которую придумал только для нас двоих.

— Замолчи, ты, свинья свинская, — ликовала пани Зикова.

— Вы, — шептал Эманек в седые кудельки, — льнули бы ко мне, как плющ к беседке…

— Эман, люди кругом! Опять меня на весь дом ославят!

— И пусть! Пусть люди завидуют, что у вас до сих пор есть тот, кто впивается взором в ваши чарующие глазки. Какая же у вас нежная шейка!

— Эман, вот я маме твоей расскажу! Говори-ка лучше об этой прогулке! — заканючила пани Зикова.