Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Поднявшаяся в начале 60-х годов XIX века волна общерусского патриотизма, направленная против польского мятежа 1863 года, увлекает и Пантелеймона Александровича. После подавления мятежа Кулиш поступает в Варшаве на службу, связанную с активным проведением пророссийской политики в Надвисленском крае (так стали именовать Польшу после 1863-го).

По ходу работы в Польше Кулиш знакомится с обширным пластом документов, посвящённых казацким восстаниям в Речи Посполитой. И на основании их в 1873-м году Пантелеймон Александрович подготовил трехтомное исследование «История воссоединения Руси», в котором стремился документально подтвердить идею исторического вреда казачьих движений XVII века и восславить культурную миссию польской шляхты и Российской империи в истории Малороссии.

Эта книга окончательно оттолкнула от Пантелеймона Александровича надднепрянскую интеллигенцию. В результате, Кулиш связывается с галицийской интеллигенцией и сотрудничает с ней. С 1881 года Кулиш живет в Галиции, где пытается широко развернуть культурную деятельность. Но это у него не очень сильно получается. Надежда на объединение поляков и русин в борьбе против Австро-Венгрии терпит полный крах. Никаких объединений с русинами поляки не желали — только полная ассимиляция русских галичан поляками и точка. Эта ситуация окончательно выбивает пропольские настроения у Пантелеймона Кулиша и еще сильнее утверждает в нём общерусские идеи.

Вот как он описывает это в своем рассказе «Владимерия», увидевшем свет только после его смерти: «Не с кем было мне, в детском патриотизме моём, радоваться, не с кем по-детски горевать, что родственная мне по языку и обычаю Владимирия подпала под иноземную власть… И вот передо мною тот народ, который по соплеменности с днепровскими полянами не захотел быть в зависимости от полян вислянских и отдался Киевскому Владимиру, как отдались потом родственному нам Московскому Михаилу днепровские поляне, ополяченные до потери материнского языка. Называют этот край по древней великокняжеской столице его, Галициею, иначе Галичиною, Галицкою Русью, называют по расположению вдоль Карпатских гор, и Подгорьем. Но Червоная Русь приятнее всех этих имен в слухе Малоруссов, собственно говоря Староруссов, от которых он отторгнут чужеядною политикою по присоединении их к Великоруссам или Новоруссам, называемым ревниво и завистливо Москалями. И вот я вижу во Львове собственными глазами захудалых представителей двух великих наций, Старопольской и Старорусской, которые сделали друг друга мизерными противниками России, так названной у них Московии, сделали друг друга ночным отблеском Австро-Германии, воспользовавшейся их беспутною борьбою…

История разделившейся Руси томила меня в обители Св. Юра больше, нежели в самом городе. Здесь яснее, нежели где-либо, я понимал, как в силу реакции козакам с их побратимами Татарами, едва и вся южная Русь не превратилась в такую польско-русскую помесь, какую видел я во Владимирии.

“Это не русская церковь, — думал я, — не русские священнослужители: это костёл, в котором метириесают полурусские священнослужители: это Ляхи в православном облачении. Вот чего домогались в Брест-Литовском паписты от наших предков! Они хотели уподобить всю Малороссию Польше и навсегда оторвать нас от великого Русского Мира”. На чужой стороне, вдали от родной жизни сильнее чувствуется то, что все миллионы православного народа связывают в одну великую семью, способную стоять за свою национальность. Я истосковался в церкви Св. Юра о России. Как далека она отсюда! Как все здесь ей чуждо! И неужели наша славная Владимирия отчуждалась этак от нас навсегда?..»

И хотя воцарение реакционного Александра III опять ненадолго зажгло в душе Кулеша прежнее украинофильство, в середине 80-х годов он окончательно потушил его в себе, выразив свои имперские, общерусские чаяния в стихотворной форме. В таких поздних своих стихотворениях, как например:

Національний идеал.
Як налягло на Русь татарське Лихолітьтє,
Зісталось в Кіёві немов би тількі сьмітьтє.
На Клязьму й на Москву позабегали люде,
И визирали, хто з Киян туди прибуде.
И всі, що руськоі єдиности жадали,
На Клязьму й на Москву помалу прибували.
И засьвітився сьвіт по застумах московських,
И надив буйтурів до себе запорозьких.
И, покидаючи свою руіньню дикость,
Вбачали під Петром империі великосьть.
Империя, се власьть була над ворогами,
Над Ханом, Турчином, Литвою и Ляхами.
Боявсь про Чигирин султан и споминати,
Давай на Буджаки необзир утекати.
Ляхва з Литовцями не раз укупі бита,
Під плахою в жінок ховала езуіта.
И що б там ні було гіркого на Вкраіні,
А густо забуяв наш нарід на руіні.
Де нас десятками за Паліів лічили,
Там миліонами край рідний ми осіли.
Навчили ми Ляхву латину занедбати,
Полщизною листи й літописі писати <… >
Собі ж добро свое найкрашче приховали:
Про рай, сьвій рідний край, с Тарасом засьпівали.
Та письня по Урал и Волгу розлилася,
Стара в ній рушчина з новою понялася.
Тепер Боянська Русь козацтво занедбала,
Руінним поломьєм хвалитись перестала. <…>
Уставши с попелів козацькоі руіни,
Кликнімо до синів Славянськоі родини:
Озьвітеся, брати, з восходу и з заходу
До неприязного всім деспотам народу. <… >
Топімо ж у Дьніпрі ненависьть братню дику,
Спорудимо втрёх одну империю велику,
И духом трёх братів осьвячений диктатор,
Нехай дае нам лад свободи император. 

или 

Старорус-малорус до Нової, Великої Русі
Наші предки москалями вас по ляцькій моді звали,
В Азію китайську ваших славних предків одпихали,
Ви ж на займані своїй розумно господарювали,
Руську землю й руську честь од ворогів обороняли.
Наші предки з поляками руським світом тяжко колотили,
А втворити руського письменства в себе не здоліли,
Ви ж потужне руське слово в тій преславній Січі вформували,
Що над морем за московськими порогами обмурували.
Сим потужним руським словом про наш край ви заспівали,
Наш Дніпро-Славут і Дон Великий гарно змалювали.
Любо ми се малюваннє на Вкраїні привітали,
Ваші голосні пісні по-свойому переспівали.
Нехай руські вороги по всім широкім світі знають,
Що на руських займищах усі брати одно співають.
Буде час, коли між нами не стоятимуть Івани,
Що на добрий розум і на серце нам кують кайдани
Не гаситимуть нам духа політичним фанатизмом,
Не впинятимуть прогресу чужоядним егоїзмом.
Тоді ми про давнє руське братство рівноправне спогадаєм.
Вкупі з вами в вольнім храмі і науки, й жизні заспіваєм. 

Последние годы жизни Кулиш проводит на своем хуторе Матроновка, где занимается литературной работой, в частности художественными переводами иностранных классиков. Умер Пантелеймон Александрович Кулиш 14 февраля 1897 года, значительно пережив всех своих друзей и недругов. 

95
{"b":"260211","o":1}