В какое-то мгновение луна померкла и снова вспыхнула, хотя на небосводе не было ни тучки, ни облачка и холодно светили равнодушные звезды.

Голос стих и убрался вон. Сердце обволокло покоем.

— Здравствуй, Кристиан, — прошептала она, пытаясь угадать, где он, где его глаза. — Давай погуляем здесь?

И Джо пошла в сторону разрушенного моста, представляя себе, будто он идет рядом и слушает ее.

— Я впервые не знаю, что тебе сказать. Все какое-то… мелкое, никчемное. Мне хотелось бы думать, что там, где ты теперь, тебе хорошо…

Буря отрицания охватила ее с головы до пят. Она ли сама укорила себя за усталые слова?

— Знаешь, — успокоившись, продолжила она, — мне иногда хочется, чтобы этот синьор… Фараон… чтобы он еще раз забрался в этот портал, прыгнул сюда, пришел ко мне и рассказал, как все было на самом деле. Самое страшное — это не знать…

«Но надеяться», — договорила она сама за себя и вздрогнула. Но это не был «крик здравого рассудка». Это был ее голос и ее мысль.

Джоконда забралась на ветхую конструкцию старинного моста. Часть его нависала над отмелью, и она, сорокашестилетняя женщина, руководитель серьезной государственной структуры, мать — хоть и приёмная — взрослого парня, вдруг сбросила с ног обувь и в одних тонких чулках, приставными шагами, стала пробираться все дальше и дальше по ржавой балке, вздымавшейся в небеса, к луне. Губы ее дрожали.

— Почему он не сделает этого? У него есть твой экран, я сама дала тебе ОЭЗ. Если ты погиб, а ему удалось выжить — а ему удалось выжить, ведь жива наша вселенная! — то почему он не проберется к порталу, включая купол, и не телепортируется сюда?

Берег и вода уходили все ниже, растворяясь в темноте. Смутные контуры балки — это все, что было ориентиром. Джоконда медленно поднималась выше и выше. От холода металла начало сводить судорогой ступни.

— Несколько лет назад я поняла… Я четко осознала несколько лет назад, что если ты уже там, откуда возвращаются другими и в другое время, то все дальнейшее ни к чему, и у меня больше шансов найти тебя, если я тоже как можно скорее окажусь в тех же краях. «Слово превзошло земную твердь!» Может быть, так и нужно?

«Стой!» — кричал инстинкт самосохранения, «вопль здравого рассудка» или кто-то еще.

— Сейчас я дойду до края, вернусь, и мы поедем домой… как всегда… в этот проклятый чужой дом. Но я должна дойти. Я всегда хотела дойти до края и заглянуть за него… и всегда, всюду мешала эта кэвтела даннати[10] и долг… Долг, долг! А сегодня я хочу, чтобы было так, как хочу я. Дойду и загляну!

«Остановись!» — простонал порыв ветра с Гудзона. В ушах нарастал гул, ноги выкручивало болью, а где-то там, под мостом, чернела ледяная вода реки. Упадешь в нее в это время года — и не выплывешь живой.

Она постояла. До конца балки всего три шага, край уже рядом…

— О, Мадонна! — вырвалось из груди, когда мышца левой ноги сделалась будто камень, выстреливая невозможной болью, и Джо впилась ногтями в ладони.

И очередной порыв ветра лишил ее равновесия. Она взмахнула руками, безвольно откидываясь назад, пытаясь ухватиться за воздух и призывая на помощь всю выучку пси-агента. Было поздно, мгновение ушло.

И тут сам воздух вдруг сжал ее запястье и дернул обратно. Тяжело дыша, Джоконда села верхом на балку, а потом зарыдала от нахлынувшего испуга.

— Это ты! Это был ты! Но я думала… Все эти годы я думала, что тебя уже нет, что я говорю с призраком! Но почему я не слышу тебя?

Ветер откликнулся стоном.

Отдышавшись, Джоконда медленно, в течение целого часа или дольше, сползала с моста, не веря самой себе и не смея надеяться. И она уже совсем отчетливо ощущала присутствие. Его присутствие рядом…

…Чей-то голос выдернул ее из воспоминаний.

— Мам! Ма-а-ам! Эфимия сейчас все расскажет!

Джоконда повернула голову и воззрилась на сына и его подругу:

— Я посмотрела тебя. Никакого присутствия псионика в твоем сознании не ощущается. Вторжения не было. А теперь расскажи, с чего все это началось?

Эфимия села рядом с нею на подоконнике, а Луис оперся на лестничные перила.

— Все началось недавно, во время моей поездки в Москву, к деду…

Дверь открыла низенькая пожилая женщина в банном халате и чалме из полотенца.

— Добрый ф-ф-ф…в…вечер, — проговорила она, заикаясь. — В-вы господин а…а…К-али…

— Фредерик Калиостро, госпожа Азмол, — представился старший из визитеров.

— Да, я И…ив-вен Аз-с…с. мол.

Калиостро указал на своего спутника:

— Помощник мой, Оскар Басманов. Вот подписанное действующим президентом распоряжение, в соответствии с которым я имею право на приватную — Оскар не в счет — беседу с вами, доктор Азмол.

Хозяйка оглядела Оскара и, кивнув, пустила их в дом.

— Почему Халкидики? — с улыбкой уточнил Фред, щуря непрозрачные серые глаза.

Азмол выглянула в окно. Дом стоял на крутом склоне с видом на море, и дорожка вела прямо к пляжу с золотым песком и ласковыми волнами.

— Аф… Афитос… — проговорила она с ностальгической ноткой в голосе. — Ф-ф-ф…в точности т-та-акой пейзаж рас-с-с-стилался перед окнами моего дома на Эсефе… Здесь похожий к-к-к…к-а-лимат и не растут пэсарты. Да вы п-проходите. Я с в-ва-а-шего позволения переоденусь.

Калиостро и Басманов остались вдвоем посреди просторной гостиной.

— Не сбежит она, мистер Калиостро? — шепнул Оскар.

— Сбежит? Зачем?

— Она какая-то странная.

— Будешь тут странной…

— Ну да. Эсеф же первым тогда попал под удар спекулатов…

— Я не только об этом. Глядите, Оскар: доктору Азмол совсем не чужда эстетика земной античности, — Фред повел рукой, указывая на стереокартины с изображением древнегреческих скульптур, занимавших простенки между восемью окнами.

— Она знает, кто мы такие?

— Нет. Полагаю, думает, что мы госчиновники. По крайней мере, во время сеанса связи я дал ей повод думать именно в этом направлении.

— Я уж-уж-же здесь! — пропела доктор Азмол, при полном параде входя в комнату и кокетливо поглядывая в сторону Калиостро.

«Нарядилась она и впрямь слишком роскошно для встречи госчиновников», — подумал Басманов, которому шеф отвел роль наблюдателя.

— Присаживайтесь. Н-н-не-е желаете чего-нибудь в-в-выпить?

— Нет, спасибо, доктор, — отозвался Фред. — Насколько мне известно, вы были координатором проекта «Трансдематериализатор» в институте астрофизики в Орвилле. То есть, в вашем ведении была львиная доля всех этапов разработки прибора?

— Ч-чуть более п-па-а-а-половины, если говорить точнее, господин а-а…К-калиостро.

— Вы очень помогли нам в прошлый раз своими разъяснениями в деле Хаммона…

Она печально усмехнулась:

— Э-э-это ф-ф-ф…вряд ли. У меня всегда с-с-ссердце обливалось кровью за судьбу того мальчика с Ф… Фауста. Я как чувствовала, что добром для него это не к…ка-а-а…кончится. Непомерно с-с-смел и б…ба-а-а…безрассуден. Я не хотела, чтобы он п-погиб. Меня убеждали, б-будто он «синт», но мне не верилось.

— Насколько велики были у них шансы продержаться под обстрелом, укрывшись куполом энергозащиты?

— П-пока н-н-н…а… не умерли бы от жажды.

— Почему устройство не перезабросило их снова — сюда, в наш мир?

Она слегка отстранилась и пожала плечами. Калиостро продолжал:

— Наше существование — это ведь признак того, что по крайней мере сам Хаммон выжил, не так ли?

Доктор Азмол кисло покривилась, превращая лицо в коралловый риф — такой же морщинистый и отталкивающий.

— Н…не-е-много не так, господин Калиостро. А…а-а…относительность времени… Эйнштейновская гипотеза — п-помните?

— Вы хотите ска…

— Д-да, очень вероятно, что п-п-п…а-аредприятие закончилось крахом: пули настигли цель, и наша Ф…ф…Вселенная доживает последние т-та…тысячелетия.

Басманов ощутил противный липкий холод между лопаток, но Калиостро и бровью не повел. Наоборот: поднявшись с места, он подошел к одному из восьми окон.