Нэфри очертила в воздухе примерные размеры артефакта. Эгмон кивнул:

— Ладно, пока, — и собрался уходить.

— Подожди! — девушка догнала его и поцеловала в щеку. — Спасибо тебе! С праздником!

Он смущенно потупился, мгновенно обрел прежний облик стеснительного студента и ушел. Нэфри смотрела ему вслед до тех пор, пока он, обогнав пьяницу, не исчез за поворотом, бросив на странного прохожего краткий взгляд.

Агиз дохнул зноем, изгоняя ночную свежесть. Тени от уцелевших построек Тайного города становились все короче. Заречный Кийар оживал. С восточного берега потянулись на западный работники корпорации. Быстро согревающийся песок закишел выползающими на солнце змеями, ящерицами и насекомыми. Воздух заструился вечным танцем испаряющейся воды и почти незаметного раскаленного ветерка.

Все было как всегда. Работники подземного города не знали праздников, отпусков и выходных: западная часть столицы Кемлина отдыхала только ночью.

Вдруг прямо из песка в небо начали расти черные столбы. Они бешено вращались, просверливая дыры в атмосфере, и та соскальзывала с планеты, словно покрывало с глобуса.

Огромное лицо соткалось из звезд и нырнуло к земле, обрастая серыми облаками. Знакомое и незнакомое, оно остановилось за окном и рявкнуло:

— Зря ты это сделала!

В безумном желании закричать и задыхаясь от спазма в горле, Нэфри что есть сил оттолкнулась руками и села.

Окно с маячившим за стеклами лицом растворилось в подушке, еще горячей и помятой. Девушка сидела на постели, расширенными в ужасе глазами провожая тающее видение.

День был в разгаре. При свете солнца спальня напоминала склад, в окно которого мимоходом бросили бомбу.

«Если сейчас сюда заглянет мама, мне придется бежать для нее в аптеку…»

Зеркало беспристрастно выдало неприглядную картину, лишний раз доказывая, что спать лицом в подушку вредно для планов первой половины дня. Нэфри взглянула на часы… И второй половины — тоже.

Попытка разгладить вмятины на лице массажем не удалась по обыкновению. Красные канавки полосовали щеку и, нагло пересекая глаз, лезли на лоб. А волосы!..

— Протоний покарай! — ругнулась Нэфри. — Ну почему?!

Что поделать — только в походном спальном мешке она могла спать, лежа на спине, да и то лишь потому, что перевернуться во сне у нее не получалось. В иных случаях Нэфри всегда обнаруживала себя по утрам спящей на животе, уткнувшейся в подушку и безжалостно разлинованной наволочкой.

— Ты не Нэфри, ты какой-то Гельтенстах! — с отчаянием проронила она, обращаясь к своему отражению и вспоминая при этом физиономию великого полководца ва-костов.

В учебниках истории Бороза Гельтенстаха почему-то всегда изображали таким, каким он стал после решающего сражения под Кийаром. Тогда его ранило в лицо, шальная пуля прошла вскользь, но глаза он лишился.

Надо было звонить Веги Сотис, надо было звонить в журнал Ноиро, надо было везти шкатулку Эгмону. А так не хотелось ничего делать! Если бы не приснившаяся рожа «отца города», Нэфри спала бы еще очень долго. А еще вспомнились громадные черные глаза неизвестной женщины. Они наблюдали за нею сквозь сон, но потом растаяли, и на смену им явился Форгос в своем странном обличии.

Значит, она на мушке… Ну что ж, Учитель, будем думать, как передать тебе эту шкатулку.

Напевая знакомую всем с детства песенку-дразнилку, Нэфри забралась под душ, потом растерлась колючим полотенцем и уложила волосы аккуратными волнами, по велению моды. Этак без вчерашнего дикого макияжа и стоящих дыбом лохм Веги ее и не признает! А если она ко всему прочему еще и нарядится в платье… Ну нет, это слишком выбивается из планов — например, на ту же поездку в конюшни Затона.

На ее звонок ответил хрипловатый девичий голос. Веги была недовольна тем, что ее разбудили, но стоило Нэфри представиться, как та оживилась.

— А маме я сказала про Ноиро, — сообщила девочка. — Наверное, она все утро из-за этого не спала… А я просто выключилась…

Нэфри думала, что дом, где вырос Ноиро, вызовет у нее оптимистичные мысли, но с каждым шагом от мотоцикла к веранде она все отчетливее ощущала подавленность. Наверное, виной этому был недавний разговор с Ту-Элом. Сейчас она почти жалела о своей откровенности, не нужно было рассказывать ему об артефакте, впутывать в это темное дело…

Дверь ей открыла унылая Веги. Казалось, сама надежда покинула это жилище и все погрузилось в траур.

— У мамы соседка, — шепнула девочка. — Утешительница…

Для Нэфри неприязнь в ее голосе прозвучала отчетливо, как если бы Веги прямо сказала, что терпеть не может эту соседку.

Давление траура усилилось. Они пошли в открытую гостиную. По сути, это был просто большой полукруглый балкон, выходящий на северо-запад. Тень навеса надежно защищала от палящих лучей, а два декоративных фонтанчика у распахнутой двери освежали знойный воздух. Над изящными розами, кашпо с которыми занимали парапет, жужжали осы и шмели.

Нэфри увидела двух беседующих женщин. Одна — в ореоле пышных белокурых волос и с заплаканным лицом — была моложава и все еще очень хороша собой. Веги оказалась права: Ноиро уродился в мать.

Вторая выглядела гораздо старше, под глазами висели сморщенные мешки, а взгляд так и шмыгал по сторонам. Говорила она бойко, настойчиво жалея соседку и ее горе.

— Мам, это Нэфри Иссет, — сказала Веги и хмуро покосилась на мамину собеседницу, очевидно не собираясь представлять ни ее Нэфри, ни Нэфри ей.

Со стороны старшей женщины певица ощутила что-то колючее. Та как будто приценивалась.

— Вот, Гинни, госпожа Иссет — та самая девушка-археолог, которая была свидетельницей при… — госпожа Сотис осеклась и всхлипнула, а Гинни кинулась обнимать ее с удвоенным рвением.

— Между прочим, — дерзко вымолвила Веги, — Ноиро жив, и очень напрасно вы его оплакиваете!

— Как тебе не стыдно! — воскликнула мать.

— Ничего, ничего, — залопотала соседка. — Это она не со зла. Это она переживает, точно говорю.

Нэфри поняла, что Веги уже готова взорваться — и тут же чудом, озарением догадалась: Гинни только этого и ждет.

— А принеси-ка нам попить чего-нибудь прохладного! — быстро и громко сказала девочке певица, не сводя глаз со старухи, а та напряженно сверлила взглядом ее. — Госпожа Сотис, с вашим сыном все будет хорошо.

— У какого-то дикаря-знахаря! — в голосе Гайти Сотис прозвучало и возмущение, и жалоба, а соседка с плохо скрытым удовлетворением кивнула и поддакнула.

— Он не дикарь, госпожа Сотис.

Но та будто оглохла, и снова зачастила соседка:

— Вот люди пошли, хуже зверей! У них в лесу работник пропадает, а они даже не подумали о том, чтобы выслать за ним спасателей! Точно говорю: бросили, бросили на произвол судьбы! — Гинни стукнула сухим кулачком по столу.

— Мне сразу эта его командировка не понравилась, — простонала госпожа Сотис. — Чуяло мое сердце. Его раньше только в Туллию и Леллию отправляли, а тут — в сельву!

— А ведь сейчас могут уволить по состоянию здоровья, — ввернула Гинни под руку. — С них станется, точно говорю! У моей двоюродной сестры подруги сын вот так же по болезни был уволен, а заболел из-за профессиональной вредности-то! И через суд добились пшик да немножко. Символическая пенсия до тех пор, пока существует предприятие. А те возьми да и переименуйся. И юридически это уже совсем другое учреждение! Не из-за него одного, там много кто пострадал. И все — нищий калека! Точно говорю: никто никому сейчас не нужен!

Нэфри поняла, что все вокруг как-то изменилось. Звуки стали глуше, будто под стеклянным колпаком. Краски померкли, аромат роз притупился. А между ребрами в солнечном сплетении противно заныло, как будто туда ввинчивали железный прут, но, ввинтив, тянули его обратно вместе с внутренностями, так что и дышать становилось трудно, и стоять невмоготу. В какой-то миг девушке и самой захотелось сесть возле матери Ноиро и завыть с ними за компанию в три ручья. Раздражение на весь мир сотрясало, сводило челюсти, возникло желание что-нибудь расколотить или стукнуть эту сволочную Гинни.