Вопрос прозвучал язвительно и задел вернувшееся вместе с личностью самолюбие Ноиро. Тогда пространство уплотнилось в несколько раз, совершенно лишив его возможности передвигаться.

Незнакомец взлетел и повис над огненной пропастью, то и дело плюющейся протуберанцами. Вид его стал угрожающ, он принял облик неведомого ящера, змея или странной бронированной птицы, и чешуя чернела антрацитом, и глаза метали молнии, и рык был ужасен.

— Цепляешься за свою бренную тушку?! — проревело чудовище, сотрясая миры, и яд проник в Ноиро вместе с этими словами. — Добро же! Кто рожден обезьяной, тот ею и останется! Я ошибался в тебе. Возвращайся и трепетно охраняй свое тельце еще полвека. Но это все равно произойдет, как бы ты ни цеплялся за свой душный мирок с его ложными ценностями! Возвращайся, здесь ты не нужен! Ты все равно попадешь сюда — неподготовленным, жалким, недоразвитым. И спросится с тебя, отчего ты так распорядился великим даром — разумом, способным наблюдать, принимать решения, упорядочивать и развиваться! Спросится, отчего ты остался все той же глупой обезьяной! И ты признаешь, что однажды струсил, поддался обезьяним инстинктам, повернул обратно! Уходи вон!

И монстр, слегка двинув плечом, заставил пространство всколыхнуться гигантской волной. Она отшвырнула Ноиро к берегу, к пещерам.

«Не уж нет! — по-настоящему разозлился журналист. — Видели мы проповедников! „Лживые ценности душного мирка“, как же! А сами-то живете, не убегаете в эту свободу с ее „истинными“ ценностями! Ничем физический мир не хуже всех остальных, чтобы я отказывался от него в угоду первому встречному!»

«Вон!»

Вторая волна снова отбросила Ноиро на прежние позиции.

«Не дождешься! Ты здесь раньше, в этом все твое превосходство надо мной! Я…»

«Вон!»

Третья волна закрутила и еще изрядно потрепала журналиста. Сил на мысленную болтовню уже не осталось. Кончились и силы на осознание себя. Ноиро был теперь единым пучком энергии, направленной к цели с бешеным упрямством.

«Ну вот и все, — подумал Незнакомец, в своем привычном облике опускаясь рядом с ним на берегу возле грохочущего ворота, сотканного из миллионов миллионов шаров, каждый из которых был чьим-то миром. — Нелегко в первый раз отринуть мешающее „я“.

„Ты что… проверял меня?“ — огрызнулся Ноиро.

„Нет. Я тебе мешал. Тебе, настырному, для прорыва не хватало большой и серьезной помехи. Голова твоя — враг твой. Болтливая голова! Ты не умолкаешь, даже когда спишь. Теперь не отставай. Нам нужно уединиться в надежном месте, я не хочу, чтобы тебя что-то отвлекало и не хочу отвлекаться сам, следя за безопасностью“.

„После того, что я видел, безопасность — это несуществующее понятие“, — мысленно пробурчал журналист, успокаиваясь после встряски».

Отвечать на это Элинор не стал.

Тут Ноиро обнаружил, что каждый шар спирали имеет «мостик», соединяющий его с другим, соседним, шаром. Незнакомец разглядывал именно «мостики», будто подбирая нужный. Журналист подсмотрел и понял, что, перетасовываясь при вращении спирали, шары создают постоянно меняющиеся картины реальностей.

«Тебе ничего не напоминает Древо?» — между делом поинтересовался Элинор.

Он задел ту струну, которая с самого первого дня, когда Ноиро увидел ворот, гудела и не давала журналисту покоя. Напоминало, но что?

«Ладно, сейчас это неважно. Прыгаем через два мостика на третий. Вот на тот!»

Они прыгнули, и реальность исказилась. Учитель и ученик стояли в кратере, со всех сторон окруженном острыми зубцами гор. Странно было видеть одновременно и солнце, и черное, усеянное немигающими звездами небо.

«Здесь нет атмосферы, — спокойно объяснил Незнакомец. — Нам она не нужна, а лишних тут нет в силу многих причин. Защищайся, Ноиро!»

Элинор исчез. А под ногами журналиста разверзлась земля. Тысячи лет он падал в кромешной тьме, и не было дна.

«Довольно! — требовал Ноиро, не понимая, от кого ему нужно защищаться и как это делать. — Хватит! Стоп!»

Полет продолжался. Когда ты падаешь в полной темноте неведомо куда и не можешь при этом воспротивиться — это самое жестокое наказание.

«Свет!» — не вытерпев, наконец мысленно заорал Ноиро, всей сутью своей возжелав света.

И свет вспыхнул, ослепив, в журналист тогда со всего размаха плюхнулся в вязкое море. Оно кишело заразой. Оно смердело хуже любой канализации.

«Святой Доэтерий! Только не это! Помоги мне, Святой Доэтерий!»

Невооруженным глазом видел Ноиро всевозможные бактерии, палочки, вирусы — и все они набросились на него. Кто выдумал молитвы? Кто утешался ими? Тот никогда не был здесь, в этом логове Протония.

Ноиро чувствовал, как проникают в его организм страшные, мучительные болезни. Не в средоточие света, каким он был тут, а в физическое тело, неподвижно лежащее сейчас в сельве. Журналист барахтался в грязных волнышках, взывал к помощи Незнакомца, молился, проклинал — и все, все было бесплодно! Он чувствовал, как чудовищные опухоли пускают метастазы в его органах и пожирают его тело изнутри. Сама оболочка теперь восстала против него, демонстрируя все стадии будущего разложения. Точно так же гибла и суть, заключенная в эту оболочку, связанная с нею тонкой серебристой пуповиной. Это была окончательная гибель всего.

«Снова я цепляюсь за свое „я“? — вдруг озарила неожиданно трезвая для этих обстоятельств мысль. — Ничто не может нанести урона истинному мне. Я един со всеми мирами, я часть Древа, я и песчинка мироздания, и самая великая его часть! Я — не то бренное „я“, которое когда-нибудь умрет и распадется в земле. Я — всё это, сверху и снизу и со всех сторон! Призываю Благословение, и пусть будет по слову моему!»

И Ноиро стал эпицентром ярчайшего взрыва, уничтожившего всю грязь на всех уровнях его бытия. Тело его облеклось светящейся броней защиты, а над головой хлопнули призрачные крылья сокола. Все как тогда, в бою с черной звездой. Но рядом не было никого, кто мог закрыть его Благословением! Неужели это он сам?

Кратер. Острые пики скал. Незнакомец — словно и не исчезал, сам Ноиро — словно и не падал. Но теперь свечение из-под капюшона стало журналисту заметнее, и он догадался: сущность Элинора давно слилась с Благословением, которое наложил кто-то столь могущественный, что оно чувствовалось и в грубом мире.

«Да, ты все понял правильно. Это должно быть на тебе всегда. Это твоя кольчуга, твой щит, твоя вторая кожа. И для равносильного врага в этом ты неуязвим».

Ноиро запнулся:

«Для равносильного? Но ты сказал, Улах силен, как…»

«Да, Улах сильнее любого из вас и даже сильнее тринадцати».

«А что будет с Благословением, когда нападет более сильный?»

Незнакомец слегка подпрыгнул, все тело изогнулось в плавном движении, словно обеими руками он швырял в Ноиро большой мяч. Того скомкало, поволокло по земле, мигом сорвав всю защиту без остатка.

«Восстанавливай быстро! — как пес, заворчал Элинор, продолжая наносить невидимые глазу удары. — Возвращай ее, ты!»

Ноиро пробовал вернуть защиту, но ее срывало и срывало. И чем больше он злился, тем сильней была дестабилизация и тем хуже получалось призывать Благословение.

«Как он это делает?» — мелькнула мыслишка и, вместо того чтобы в очередной раз предпринять бесплодную попытку закрыться, Ноиро пригляделся к незнакомцу «рассеянным» восприятием, давая своей личности стать более открытой миру.

Вот оно! Элинор не присутствовал в кратере! Он оставил лишь своего фальшивого двойника, а сам находился в какой-то другой локации, уловить координаты которой Ноиро еще не мог. Незнакомец отводил ему глаза, а реальный вред наносил из прикрытия, и здесь ощущались его действительные манипуляции. Не видя его, журналист понимал, что он делает — как буквально руками сдирает с него оболочку Благословения и отбрасывает ее, как толкает самого Ноиро. Сделать подобное в физическом мире? Наверное, это возможно только в тонком!

«И в физическом возможно, не глупи! — отозвался Элинор, прекращая агрессию и возвращаясь в кратер целиком. — Так можно лечить. Например. Так можно делать многое. Но только если знаешь, что делаешь!»