Она еще раз оглядела себя в зеркальце, оправила ворот. Затем накинула на голову белый льняной платок, завязала концы под подбородком, спустив их до самой груди. Ну, вроде ничего не видно — если, конечно, не слишком приглядываться.

Когда по дороге в поле она догнала стайку девчат, никто из них не сказал ей ни слова, однако ей без конца мерещились косые взгляды и ехидный шепот за спиной.

Бедная девочка! Она прятала от чужих глаз бледные, уже почти незаметные следы, не подозревая при этом, какой раздавленной, униженной, повинной выглядит при этом она сама. И шепот за спиной ей не мерещился, ехидные девчонки и впрямь вовсю гадали, отчего бы это Леська, что вчера еще гордо бряцала дареными монистами, худую славу напоказ выставляя, теперь вдруг платком до бровей укуталась, и глаз поднять не смеет.

А иные с утра успели уж и Янку повидать. Был он странно молчалив, отводил глаза и словно бы тоже чего-то стыдился. Подумали бы, что размолвка у них с Леськой вышла, заяц дорогу перебежал, да только заметили и другое: цветную широкую дзягу с пушками, которую он прежде носил с такой гордостью, теперь сменила простенькая опояска с жалкими кисточками.

По пути в поле Леся никак не могла дождаться, когда же кончится эта мучительная дорога, и девчата разойдутся по своим полоскам. По пути она дважды отставала, но вскоре поняла, что толку в этом немного: на нее тут же начинали оглядываться Дарунька с Виринкой, а вслед за ними и остальные. Вслух, однако, ничего пока не сказали.

Однако и в поле ей не повезло: как на грех, на соседней полоске работала Катерина. Она то и дело поглядывала на свою соседку и все пыталась отчего-то заговаривать, хотя в последние недели даже здороваться с ней не желала. Леся отвечала ей глухо, односложно, стараясь не глядеть в ее сторону.

— Ты что это нынче смурная такая? — подивилась Катерина.

— Да так… — Голова болит… — отговорилась та.

— Ах, голова? — усмехнулась румяная молодка. — Скажите на милость! А может, вовсе и не голова, а что другое у тебя болит нынче?

Девушка не ответила. Низко наклоняясь, она безучастно работала мотыжкой, привычно выдирая колючий бодяк и ломкий млечный осот, по возможности стараясь не обращать внимания на Касины намеки.

Однако это были еще цветочки в сравнении с тем, что ожидало ее впереди.

Леся не подняла головы, услыхав неподалеку мужские голоса. Набежали, верно, бездельники-хлопцы, с девками лясы точить! Станут теперь гоняться за ними по всему полю, а девки примутся от них убегать, визжа в притворном испуге. Да только ей-то что до того?..

Леся очнулась, когда кто-то цепко ухватил ее за бедра, похотливо прижался сзади. Она бешено рванулась, взметнув гибкий стан; резко выбросив назад ногу, ударила наглеца босой пяткой в колено. Еще не отойдя после ужаса минувшей ночи, она не разумела, что творит: ее тело четко и верно проделало все само.

В следующею секунду, придя в себя, она повернулась лицом к обидчику — и совсем не удивилась, увидев перед собой Михала, прыгавшего на одной ноге и злобно шипевшего от боли.

— Вот подойди только! — замахнулась она на него мотыгой.

— С-сука! — прошипел он в ответ. — Недотрога рваная! А то я не знаю, где ты ночь провела, кобылка необъезженная! Тебя уж Янка объездил, нечего теперь и брыкаться!

Михал стоял далеко; не достать его было ни ногой, ни мотыгой, а и сказать она ничего не могла: язык отнялся от бессильной обиды. Она лишь вспыхнула до корней волос да крепче стиснула в онемевших пальцах рукоять мотыги.

И вдруг случилось нежданное: откуда ни возьмись меж ними бросился Павел Хмара. Загородив спиной девушку, он грозно обернулся лицом к обидчику.

— Оставь девку! — негромко процедил он сквозь зубы. — Объездил, не объездил — не тебе доезживать, понял?

— Вы гляньте, какой заступник тут выискался! — гадко ухмыляясь, ответил тот. — Да не больно-то и хотелось, кому она теперь нужна… такая!

И тут же поспешно заковылял прочь — мешало, видно, ушибленное колено. Однако, отойдя на безопасное расстояние, глумливо крикнул напоследок:

— Одно только худо: придется теперь Янке заклад отдавать. Ну так что с того: отдадим, коли уж выиграл, мы люди честные…

— Какой такой заклад? — растерянно спросил Павел, обернувшись к девушке.

На Лесю теперь и вовсе страшно было взглянуть: краска отхлынула у нее с лица, и она вся дрожала, словно в ознобе.

— У Янки… с Симоном… — едва смогла она выговорить. — Михал брешет, поспорили они будто бы… на меня…

— Оно и верно, что брешет! — бросил в ответ Павел. — Не было у них с Янкой никакого заклада. Я не знаю, что у вас там с ним вышло, но вот заклада точно не было, не то бы Симон сказал. Да и плюнь ты, в самом деле, на того Михала, никто его и не слушает!

— Кабы он еще рук не протягивал, — вздохнула Леся, немного успокоившись.

— Так скажи, коли еще протянет: поотрываем и руки, и ноги, да и все прочее, что найдем.

Он махнул ей рукой на прощание и неторопливо зашагал прочь. Едва он скрылся за поворотом, как у Леси за спиной зашлась громким хохотом Катерина:

— Ой, девки, слыхали? Янка-то, выходит, об заклад на нее побился! А она-то, дура, поверила, что он взаправду…

— Куда ей! — немедленно откликнулась Дарунька. — А то она кому нужна — взаправду! Скажешь тоже!

— На себя бы ей глянуть! — вновь подхватила Каська. — Худая, вся черная, ровно арапка, да еще и порченая теперь…

Лесины очи полыхнули бешеным пламенем — так и сожгли бы в пепел молодку.

— Чтоб язык у тебя отсох за такие слова, — произнесла она совсем тихо, но с такой тяжелой угрозой, что даже у бывалой Катерины екнуло сердце. Катерина, однако, и сама была не промах.

— А вот и не отсохнет, потому как правда это, и вся Длымь уж про то знает! — крикнула она. — Ну, что примолкла? Я знаю даже, где он тебя спортил — вон у Луцукова тына вся трава примята!

— Точно, примята! Мы тоже видели! — раздалось кругом.

Леся поначалу едва не рассмеялась: нашли тоже «улику»! но потом вдруг испугалась, не обронила ли она возле Луцукова тына, например, сережку, или, может, бусы рассыпала. Однако тут же у нее отлегло от сердца, когда она вспомнила, что обе сережки остались на месте, а никаких бус на ней тогда и вовсе не было.

— Ты докажи сперва, что это я траву помяла! — бросила она Катерине в ответ. — Может, ты с полюбовником? Может, Тарас пьяный отсыпался, хаты своей опять не нашел?

— Ах, Тарас? — прищурилась Катерина. — А кто ж тогда вопил ночью, словно резали? Тоже Тарас? А губу вот кто тебе прикусил до крови? Опять Тарас? Ай, что у нас за Тарас! А мы и не знали, что он прыткий такой на старости лет!

Девки собрались теперь чуть не со всего поля, сгрудились на соседней полоске.

— Так что ж он ее, выходит, только давеча? — спросила Агатка. — А то люди гутарили, что уж давно она с ним…

— Спутались-то давно, ясное дело, — ответила ей полушепотом Василинка, — А давеча она просто гонор свой выказала, ублажить его не захотела отчего-то. Хмельной дух ей, видите ли, не понравился! А ему, видать, приперло, вот он и приневолил… Ну, что вылупилась, очи твои бесстыжие! — вдруг крикнула она во весь голос, повернувшись к Лесе. — Что, неправду говорю?

Леся и в самом деле неотрывно смотрела на нее огромными почерневшими глазами, пронзительно яркими на бледном лице. Смотрела где-то с минуту, а потом вдруг слетели с ее губ полубезумные, горячие слова:

— Ай, Ахремка, пусти меня, охальник! Не тронь, бессовестный!

Теперь уже Василинка уставилась на нее круглыми от изумления глазами.

— Ведьма! — выдохнула она в ужасе.

— Ясно, ведьма! — поддержал кто-то сзади.

— Мало ей, что сквозь стены проходит, так теперь еще мысли стала читать!..

— А ведь точно, Василина, был у тебя какой-то Ахрем из Якубова…

Краем глаза Леся подметила, что не только Василинка, а и еще несколько девушек виновато потупили очи.

— Есть, есть такой Ахрем, сама видала! — возбужденно кричала всегда все знающая Виринка.