— Диспетчер дрома пилоту «Ханойской Джейн». Вы нарушаете федеральные правила полетов. Просьба назваться, конец связи.

Уолтер щелкнул по тангенте микрофона на своей головной гарнитуре.

— Это Кронкайт, конец связи.

— Кронкайт? — переспросил диспетчер. — Уолтер[258]?

— Нет, — ответил Уолтер, — Борегар[259].

— Уолтер, у вас нет полномочий взлетать на этом судне. Вы не подали плана полета.

— Черт подери, диспетчер, — возмутился Уолтер, — у меня даже летного свидетельства нет. Какой у меня может быть план полета?

— Уолтер, это не смешно. Сейчас же разверни «Джейн» и…

Уолтер выключил рацию и объяснил Лексе, как отключить автоматический радиомаяк, транслирующий координаты «Сладкой Джейн». Держа одной рукой штурвал, а другой — палку от швабры, чтобы жать на педали рулевого управления, Уолтер направился к Гудзону, потом нарушил еще одно правило Федерального управления гражданской авиации, проведя дирижабль недопустимо низко над Джерси-Сити, где его и без того скудный сигнал окончательно затерялся в помехах с земли. Сделав круг, Уолтер повел дирижабль на юго-юго-восток, лавируя меж многоэтажных кондоминиумов и офисных зданий; Лексе, наблюдавшей за всем этим с сиденья второго пилота, оставалось только восхищаться его мастерством.

— Для человека без летного свидетельства у вас очень неплохо получается, — сказала она.

— Таланту дипломы не нужны, — ответил Уолтер и показал на панель, рядом с которой сидела Джоан. — Это навигатор. Говоришь ему место назначения, и он должен разработать курс.

В другой части гондолы, в аппаратно-студийном блоке Дэн увлеченно демонстрировал Эллен Левенгук умную камеру.

— А что в ней умного? — спросила Эллен.

— Ну, — ответил Дэн, — компания «Нильсен» взяла образцы от всех, чьи новостные ролики когда-либо выигрывали призы, сделала выжимку стилей и объединила в компьютерную модель.

— То есть что-то вроде коллекции шаблонов личностей телеоператоров-призеров.

— Точно, — сказал Дэн, — и можно выбрать либо стиль, в котором хочешь снимать, либо функцию случайного чередования, чтобы получилось попурри.

— Хм-м…

— Разумеется, это еще пробная модель…

— Ясно, — сказала Лекса. Ветровое стекло пилотной кабины потемнело, и на нем включился проекционный бортовой индикатор, где ярко-зеленым лазерным лучом отображались курс, скорость, уровень топлива и прочая статистика. Одна строка подсвечивалась: КУРС К ТОЧКЕ НАЗНАЧЕНИЯ: 143° — РАССТОЯНИЕ: 128,6 М.М.

— Сто тридцать миль, — расстроенно прочитала Лекса. — Успеем? Если у Фило все пойдет гладко, он начнет в три.

Уолтер сверил с дисплеем наручные часы.

— Фило, ишь ты! Вы что, с ним на ты?

Лекса посмотрела ему в глаза и кивнула.

— Да.

— В общем, не волнуйся, — сказал Уолтер. — Эта старая боевая колымага хоть и не со скоростью звука, но перемещается. — Он опустил руку к рычагам дроссельных заслонок и переключил все восемь двигателей «Сладкой Джейн» на полную мощность. Из-под них выскользнул Джерси-Сити, и вот они уже над Нью-Йоркской бухтой, легко обогнали паром до Стейтен-Айленда, который греб к Ричмонду. Подлетая к Статуе Свободы, Уолтер лег на курс 143°.

В студии Дэн переключил камеру в режим попурри. Четырнадцать кинофотопулеметов, крепящихся по внешнему периметру гондолы, начали выискивать денежные кадры. Камера № 2, расположенная впереди справа, быстренько сфокусировалась прямо перед собой, на побережье Бруклина. Ей случайной выборкой назначился стиль свободной оператриссы Ди Ди Рул, которая в 2014 году получила памятную реляцию Руперта Дж. Мёрдока[260] за видеоролик про утопающий бенгальский военный городок глазами очевидца. Конечно, округ Кингс — это вам не Индия; в Бруклине не бывает муссонов, внезапных наводнений и тигров, которые станут терзать паникующих солдат, которые пытаются выбраться на сушу. Но на какой-то убогой пристани, где могло бы случиться что-нибудь плохое, ютилось несколько вроде бы военных палаток — две средние, одна суперздоровенная, — а рядом уныло расхаживал немолодой скаутский вожатый, глядя на которого можно было запросто решить: что-то плохое уже случилось. Камера № 2 сфокусировалась на нем, целенаправленно увеличив его страдальческую физиономию. Он разговаривал сам с собой, непрестанно повторяя два слова. Первое было — «полный»; второе — «провал».

Беглый вожатый бойскаутов Оскар Хилл окопался на обреченной на снос пристани у терминала Буша. Четверо оставшихся подопечных сбились в кучу в одной из палаток и стали проводить вскрытие семиногой крысы, выловленной в бочке для нефтепродуктов; а Оскар в одиночестве вышагивал по разваливающемуся причалу, размышляя о своей жалкой, печальной, полной разочарования, ужасной, испорченной жизни.

Поначалу ему не показалось неправильным — то есть наоборот, показалось вполне естественным, — что исчезновение Обли осталось незамеченным. Девочки об этом за весь день и словом не обмолвились, и, разбив во вторник вечером лагерь на автомобильной свалке, Оскар спал так спокойно, как не спал уже много лет. И только в разгар завтрака в среду скаут-орел Мелисса Планкетт внезапно решила поинтересоваться:

— А кстати, что случилось с Обли? — У Оскара тут же пересохло во рту, куда он только что сунул жареную на костре кукурузную лепешку, и он чуть не поперхнулся; пришлось сделать два огромных глотка из фляги; только тогда к нему вернулся голос и он смог пролопотать:

— Обли пораньше ушел домой.

Обли пораньше ушел домой. Это вообще-то могло бы быть правдой, и, по всей видимости, Мелисса Планкетт приняла эту версию без вопросов, но Оскар понял — замерив высоту солнца сквозь копоть горящей кучи шин, — что за восемнадцать часов он и не почесался это проверить. Даже если Обли целым и невредимым добрался до дома, восемнадцать часов бездействия наверняка можно было приравнять к уголовно наказуемой халатности, уж не говоря о том, что он нарушил Кодекс Вожатого. А если Обли не добрался до дома целым и невредимым…

Единственным плюсом лагерной жизни в суровых городских условиях было то, что всегда где-нибудь неподалеку можно найти телефон-автомат. Пока скауты ставили палатки, Оскар ускользнул и набрал номер Обли. Подошла его мама.

— Алло?

— Здравствуйте, мисс Воттлз, — сказал Оскар детским фальцетом. — Обли дома?

— А кто его спрашивает?

— Это юный друг Обли, Оскар Хилл, — сказал Оскар, который настолько сосредоточился на том, чтобы говорить не своим голосом, что представился настоящим именем.

— Оскар Хилл?.. Хилл, вожатый? А зачем вы ищете Обли тут? Он разве не с вами?

Во рту снова стало сухо. Голос опустился с фальцета на запинающийся бас:

— Э… э… э…

— Вожатый Хилл? Обли ведь еще с вами? Или нет?.. Вожатый Хилл? Отвечайте! С МОИМ МАЛЬЧИКОМ ЧТО-ТО СЛУЧИЛОСЬ?

Оскар повесил трубку. Если бы у него был пистолет, он бы прямо здесь и сейчас сделал то, чего требовал от него голос чести. Но он вернулся к своему войску, объявил, что они продляют поход еще на день, и повел всех форсированным марш-броском на много миль через Бенсонхёрст до Форта Гамильтон, потом вдоль побережья Бэй-Риджа до портовых доков. Скауты удивились перемене планов, но жаловаться не стали; они были готовы на все что угодно, только бы лишний день не ходить в школу. Оскар же представления не имел ни куда они направляются, ни что будут там делать; просто ему хотелось уйти как можно дальше от той стоянки прежде, чем мисс Воттлз позвонит в полицию. Если бы у пристани оказалась лодка, не исключено, что они продолжали бы движение.

И вот настал четверг, родители девочек уже наверняка успели переволноваться и тоже позвонили в полицию, и жизнь Оскара Хилла… ну, в общем, кончена. Всё. Свою священную миссию вожака и наставника молодежи он ПРОВАЛИЛ. Если Оскар когда и хотел, чтобы воплотилась в реальность какая-нибудь заезженная фраза, то именно сейчас: он желал, чтобы земля разверзлась и поглотила его целиком.