— На борт! — заорал Фило.

— Я люблю тебя, — ответила Лекса — скорее, для того, чтобы укрепить свое решение, а не продемонстрировать чувства. — И клянусь, завтра все пойдет по графику, что бы ни случилось. А теперь вали отсюда, пока не пристрелили тебя.

Из гигантского камнеточца начали высаживаться войска. Это оказался все же не Инженерный корпус армии США, да и не какое-то другое военное подразделение — собранное Гарри войско было вооружено не автоматами и гранатами, а микрофонами, портативными прожекторами и видеокамерами…

— Блядь, — выругалась Эллен Левенгук. — «Си-эн-эн».

Но там было не только «Си-эн-эн», а и другие кабельные каналы плюс репортеры девяти крупнейших ежедневных газет. Толпа журналюг хлынула на берег, и это выглядело пострашнее морского десанта. Они кричали:

— Мистер Дюфрен! Мистер Дюфрен! Всего один вопрос! — а стажер Департамента общественного мнения Фуад Нассиф простер руку к ошарашенным пиратам и скомандовал:

— Журнализируйте их! Озарите их светом западной правды! Пустите их на массовую информацию!

Моррис и Джейл кинулись к люку на ракетной палубе. Эллен Левенгук решила взять свою жизнь в собственные руки и рванула в другую сторону — назад на причал, навстречу стихийному движению журналистских масс; Фило сразу же убрал трап, что огорчило телевизионщиков, подбежавших первыми, — они попытались загарпунить его подвесными микрофонами на штангах.

— Пожалуйста, мистер Дюфрен, вы обязаны с нами поговорить! Позвольте нам на секундочку подняться на борт!

— Первая поправка[222], — извиняясь, одними губами проговорила Лекса, глядя на Фило, который уворачивался от удара микрофоном в солнечное сплетение.

— Завтра, — одними губами проговорил он в ответ, и прыгнул внутрь за Моррисом и Джейл. Люк задраился, и «Ябба-Дабба-Ду» начала сползать со слипа.

Когда солдатам Четвертого Сословия[223] отказали в интервью, они образовали на пирсе линию огня, чтобы заснять хотя бы отплытие лодки. У кого было несколько камер, сняли еще и немецкую хищную птицу, нацистские памятные штучки и диораму с «ПЛАНОМ ТЕРРОРИСТИЧЕСКОГО НАПАДЕНИЯ НА ВЕРОЛОМНЫХ БЕЛЫХ АМЕРИКАНСКИХ ПРОМЫШЛЕННИКОВ». Газетные журналисты попытались припереть к стене хотя бы Лексу, но та на сей раз решила им не помогать.

— Я тут надрываюсь, стараюсь договориться об эксклюзиве с Дюфреном, — рявкнула она. — И тут, блядь, в самый неподходящий момент вы сносите стену и все мне портите!

Эллен Левенгук добавила:

— Без комментариев, — но разрешила погладить рысей.

Из камнеточца вылез еще один отряд: Гарри Гант, мэр, Сиваш Каспийски, Бартоломей Фрум и Ванна Доминго. Ванна сразу же понеслась за субмариной, чтобы не дать ей сойти со слипа. Между операторами «Никелодеона» и «МТВ» завязался кулачный бой за место для камеры, и под этот шумок Ванна высунулась и поставила на аниевый корпус «Яббы-Даббы-Ду» еще одну розовую горошину; фальшивая точка, звякнув, накрепко примагнитилась к субмарине — ее было почти не отличить от нарисованных краской кружочков. Теперь ты наш, — подумала Ванна. Она подняла палец в вульгарном приветствии.

— Мэм! — крикнула ей ведущая «Никелодеона», пока ее звукотехник держал корреспондента «МТВ», заломив ему руку и шею, — вы не могли бы не показывать этот жест, мы в прямом эфире!

Кто-то похлопал Лексу по плечу.

— Приветик, — сказал Гарри Гант.

— Сам приветик, — ответила Лекса. Она расслабила лицо, чтобы с него сошла свирепость, которой она отпугивала репортеров. — И поздравляю. Устроить неожиданную пресс-конференцию — весьма вдохновенно. — Она посмотрела на фотографа из «Пост», без передыху щелкавшего диораму с немецкими подлодками. — Бог знает, что они состряпают из этой истории.

— Извини, что на праздник общего веселья не пригласили «Межгород», — сказал Гант. — То есть я знаю — такие штуки твоя специальность, но, в общем…

— Один троечник из ФБР предупредил, что через меня может произойти утечка.

— Что-то вроде. Но раз уж ты пришла, нельзя ли задать тебе вопрос?

— Для протокола или так?

— Так.

— Ну попробуй.

— Так вот, — начал Гант, — тебе наверняка известно, что мы до сих пор не поняли, откуда у Дюфрена деньги на все это. Клэйтон и его помощники из Департамента творческой бухгалтерии месяцами просеивают песок сквозь мелкое сито, ищут зацепки, но пока ничего. Поиски ФБР и Внутренней налоговой службы тоже не дали результатов. А мне, разумеется, тема финансов настолько неинтересна, что у меня даже идей никаких нет. По крайней мере, до сегодняшнего утра не было.

— Тебя на мысль натолкнула Джоан?

Гант посмотрел на нее.

— Ты знаешь, что я был у Джоан?

— Слыхала.

— Ну, — продолжил Гант, — на самом деле нет, с тем, что говорила Джоан, это не связано. Но по пути на работу я думал как раз о ней — предавался воспоминаниям и вдруг вспомнил… Когда шесть лет назад она ушла из «Промышленных Предприятий Ганта», я заставил ее взять достаточно большое выходное пособие плюс ежегодные пенсионные платежи, не оговоренные изначальным контрактом по найму.

Лекса кивнула:

— Добровольные алименты. Знаешь, Гарри, в каком-то смысле ты — совершенно никакой капиталист.

— Я уникальная личность, — согласился Гант. — Но возвращаясь к сути моего вопроса, раз уж вы с Джоан такие хорошие подруги и поскольку ты, по всей видимости, и с Дюфреном знакома настолько хорошо, что сама смогла найти это его убежище…

— Ты хочешь узнать, не отдает ли Джоан свое пособие Фило. То есть не поддерживаешь ли ты сам — нечаянно — своего противника.

— Ну, я бы не сказал, что совсем нечаянно. Ведь Джоан деньги давал я.

— Действительно, — сказала Лекса. — А можно поинтересоваться почему?

Гант пожал плечами.

— Да мне просто показалось, что это клевый ход. Ну, то есть Джоан определенно это заслужила: она хорошо работала с общественностью, даже когда отчаянно боролась с моими проектами, и я в некотором смысле понимал, что мне будет не хватать ее бельма на моем глазу — и не только как работника. Наверное, мне казалось, что если я поддержу ее и она сможет начать самостоятельную деятельность, то все равно будет время от времени появляться и зудеть; так что в какой-то степени я разочаровался, когда Джоан истратила весь бонус на отель, из которого сделала временное пристанище для бездомных. Если…

— Если… — Лекса задумалась. — Это останется между нами? Пусть Клэйтон и федералы продолжают сами гадать?

Гант нарисовал пальцем косой крестик слева на груди.

— Ладно, — сказала Лекса. Убедившись, что никому из «Уолл-Стрит Джорнэл» не расслышать ее слов, она прошептала: — Песо.

— А?

— Золото и серебро, награбленные конкистадорами при вторжении в Америку, — сказала Лекса. — Его почти все переплавили в слитки и песо — а это миллиарды долларов по текущей стоимости. Большую часть награбленного отправили в Испанию, но в то время способы предсказания бурь были весьма примитивны, и не все корабли доплывали. В результате миллионы песо оказались на дне Карибского моря и Мексиканского залива. Многое за это время уже достали, но часть кладов все еще лежит на глубине, ждет умного человека, который знает, где искать, и у которого есть родственники со связями, через которых можно сбыть такое количество древних монет на черных рынках в Каире и Дамаске…

— Погоди, — сказал Гант. — Погоди. Затонувшие сокровища? Фило Дюфрена финансируют мертвые испанцы?

— Тс-с, не так громко. Не мертвые испанцы, Гарри, — мертвые ацтеки. А также мертвые майя, инки, тласкала, сапотеки, микстеки, яки, хуичоли, тарахумара… в общем, длинный список спонсоров.

— Ацтеки… но а…

— Первый взнос за лодку невероятно высок, — рассказала Лекса. — Даже по оптовой цене с большой скидкой. Я не хочу умалять твою щедрость, но твоего выходного пособия Джоан все равно бы не хватило. Но, разумеется, — прибавила она, — не все вторичные расходы пиратов выливаются в такие астрономические суммы.