— Здесь у тебя последний шанс позвонить по спутниковому, — сообщила Джоан. — Дальше — строго никакой технологии. Скажи своим гоблинам, что будешь вне досягаемости дня два, может три.

— Три дня? — переспросил Гарри. — Джоан, мы ведь на одну дорогу потратили… — Но она уже вылезла из джипа и вытащила два коричневых тканевых рюкзака.

На лужайке стояло еще два джипа — оба принадлежали жильцам деревянной сторожки, расположенной прямо перед сосновым насаждением. Кроме сторожки, никакого жилья видно не было. Прямо рядом был установлен деревянный плакат, почти такой же по высоте, но, в отличие от прочих вывесок в сепаратистском Квебеке, на нем были надписи на разных языках. Вот что говорилось в английской версии:

— Погоди секунду, — сказал Гант. — Джоан…

— Гарри, идем. Лучше пойти, пока еще светло.

— Но, Джоан… никаких спасателей? Без туалетной бумаги?

— Да пойдем же.

В хижине было трое смотрителей, и только один соизволил говорить по-английски. Он оказался весьма приятным человеком, даже несмотря на то, что счел Джоан с Гарри супружеской четой.

— Похоже, ваш муж нервничает, — сказал он Джоан.

— Это потому, что он и впрямь нервничает, — ответила она. — Он городской. Ни разу даже лося не видел.

— Лося? — воскликнул Гарри. — У них есть лоси?

Тех двоих, которые «не говорили по-английски», это неимоверно развеселило. Они начали издавать всякие звуки, подражая диким животным, и бормотать непонятные словечки по-французски, вроде loup и ours[146], что Ганта отнюдь не успокоило. Дружелюбный охранник тем временем осмотрел их рюкзаки на предмет контрабанды, проверил по цветовой таблице, вся ли одежда в допустимом спектре: даже вещи неестественных цветов, вроде ярко-оранжевых охотничьих жилетов, были тут запрещены. Завершив досмотр, он попросил Джоан и Гарри подписать международный отказ от претензий.

— И запишите, когда предполагаете вернуться, — сказал он. — И телефоны ближайших родственников, с которыми можно связаться, если вы задержитесь более чем на полгода. И ключи от машины оставьте.

— Без карты? — спросил Гарри, когда они взвалили рюкзаки на спины и перешли через сосновую границу. — Без компаса? Я, конечно, в первый раз иду в такое место, но разве там не слишком просто будет заблудиться?

— Да, ориентиры надо выбирать очень осторожно, — согласилась Джоан. — И слишком далеко заходить не стоит, если не знаешь, как выжить при минимальном снаряжении. Так что бо́льшая часть территории для туристов табу, в чем и весь смысл. Кто хочет выбраться в лес на выходные, чтобы все было легко и по-быстрому, отправляется в Ла Морисье или Мон-Тремблан, которые ближе к большим городам, и там есть общественные туалеты.

— Но ты здесь уже бывала. То есть ты знаешь, как тут ориентироваться, да?

— Приезжала один раз с Лексой Тэтчер и ее подругой, Эллен. Кажется, еще в 02 году, точно до Пандемии. Мы потерялись, и у нас закончились почти все припасы, но зато мы видели волков, так что нам было все равно. Да-да, волков, не дергайся так. Иди вдоль речки и смотри внимательно — непременно что-нибудь интересное попадется.

Гарри послушался, и именно так и вышло. Сначала он увидел лису; мирного дикобраза, сидящего на пеньке расколотого молнией дерева; парочку выдр в ручье; а через некоторое время — черного медведя, который удивил Ганта своим равнодушием и беззлобностью. Зверь прошел меж двух сосен, ненадолго повернул морду к людям, словно стараясь понять их намерения, и, не останавливаясь, побрел своей дорогой.

— Ха, — сказал Гант, побледнев лишь самую малость. — Это ours?

— Это ours.

— Ха. Во дела.

День уже клонился к вечеру, когда земля справа начала забирать вверх и вдоль речки потянулась цепь отдельных холмов. У подножия одного Джоан заметила естественную каменную пирамиду и кивнула, узнав место. Она подергала Ганта за рукав.

— Пойдем проверим, он еще там?

— Что еще где?

— Иди за мной, — сказала Джоан и, поднимая брызги, двинулась через речку.

Холм с пирамидой был самым крутым подъемом, по которому Ганту приходилось взбираться без лестницы или эскалатора. И до конца своих дней он будет вспоминать это как свой первый и последний опыт альпинизма, свой личный Эверест; после скромного тридцатиметрового подъема Гант уже не мог дышать и чувствовал, что покорил громадную высоту. А Джоан уже хлопала в ладоши — она вскарабкалась на самую вершину и поняла, что память ее не подвела: на гребне стояла заброшенная охотничья хижина — просто хибарка, зато с террасой, выступающей над самым крутым обрывом холма, откуда открывался прекрасный вид. Джоан отодвинула в сторону дверь, давным-давно сорванную с петель.

— Гарри, у меня хорошие новости, — объявила она. — Сегодня будешь спать под крышей.

Деревянный пол уже начал гнить, от крыши почти ничего не осталось; мебель всю давно поломали прежние визитеры, чтобы растопить ржавую печку, сделанную из нефтяной бочки. Джоан как следует постучала по террасе ногой, прежде чем доверить ей весь свой вес, но та по-прежнему казалась крепкой. Джоан вышла и картонной спичкой зажгла сигарету.

— На ремонт они особо не тратятся, как я вижу, — сказал Гант.

— Хижину построили до выхода Акта об охране природу, — объяснила Джоан. — И они решили: пусть гниет, как любое другое человеческое строение в Глухомани. Тут недалеко к западу стоит недостроенная ядерная станция, башенные охладители все в лишайниках. А к северо-западу отсюда «Гидро-Квебек» в своем последнем проекте затопил пятьдесят тысяч акров леса. Так что политика сепаратистского парламента по отношению к окружающей среде не совсем последовательна.

— Я заметил, — сказал Гант. — Обработанный табак естественнее, чем туалетная бумага?

Джоан посмотрела на «Голуаз» в руке.

— А, ты об этом. Понимаешь, почти все квебекские зеленые — заядлые курильщики…

— Но ведь, я так думаю, многие и в уборную ходят…

— Гарри, вопрос приоритета. В любом случае, смотритель посчитал, сколько у меня сигарет, а на выходе пересчитает окурки. А как расправляются с теми, кто устроил пожар, тебе лучше не знать.

— Да, пожалуй. — Гант снял рюкзак, нашел на полу не слишком гнилой участок и поставил его туда. — Ну вот, раз мы на месте, Джоан, может, поговорим о…