«Берет за душу», — сказала она, выходя из кинотеатра.

Он закурил и ничего не ответил.

Он искал глазами горящий дом, какой-нибудь пожар, который надо тушить, людей, которых надо спасать.

«Поцелуй меня», — прошептала она.

Вокруг казалось все спокойно, ни единого дымка на горизонте.

Он заключил ее в объятия и поцеловал так, будто от этого зависела вся его жизнь.

Потом они вернулись домой, занялись любовью, поужинали и проспали до утра. Утром они расстались, поцеловавшись и пожелав друг другу доброго дня.

Что же произошло после?

Наверное, ничего. Ничего такого уж трагического и судьбоносного с ним, скорее всего, не случилось. Самое большее — какая-нибудь ерунда, шнурок порвался, и он решил покончить с собой. Просто так вышло, вот и все.

Она попыталась вообразить, что было бы, останься она в то утро дома.

Наверное, ничего. Вернее, чудесный день. Они бы смеялись, спорили, устроили пикник; они бы гуляли, возможно, завязали новые знакомства, встретили друзей; возможно, провели бы с ними вечер, выпили, повеселились; потом вернулись бы домой, признавшись друг другу в том, что провели чудесный день.

Все в порядке вещей.

Просто одним чудесным днем меньше.

Она улыбнулась, вспомнив обо всех тех чудесных днях, что они провели вместе.

Диск доиграл до конца.

Она посидела немного в тишине, потом встала и включила его сначала.

В этот момент ей представилось, как ее мужчина, голый и с веревкой в руке, слушает тот же самый диск за сорок четыре минуты до нее.

Она вышла на лестничную клетку, подобрала одежду, взяла пачку сигарет, бросила вещи в угол и, как была, в одних трусах села на пол лицом к нему.

Закурила сигарету.

Смотрела, как поднимается струйка дыма и в ней проступают его черты.

От сигареты захотелось есть.

Она встала и прошла мимо него на кухню. Там, в ведерке со льдом, ее ждала бутылка шампанского.

Она улыбнулась и забыла про голод.

Она улыбнулась — поняла, что сюрприз он ей все-таки приготовил.

Вернулась в комнату с ведерком и двумя бокалами.

Села на прежнее место.

Это место начинало ей нравиться — и почему только ей раньше не приходило в голову здесь сидеть!

Устроившись спиной к стене, все так же в трусах, но на сей раз не поджав, а вытянув ноги, она откупорила бутылку.

Наполнила бокалы, взяла по одному в каждую руку и, глядя в глаза своему мужчине, чокнулась ими.

Звон бокалов воскресил в ее памяти одну давнюю историю.

День клонился к вечеру; они только что проснулись.

«Скорее!» — вскричал он.

Они соскочили с кровати, мгновенно оделись. Он схватил на бегу магнитофон, она — два бокала, и они помчались вниз по лестнице.

«Как пить дать, упустим», — сказал он.

«Как пить дать, застанем», — ответила она.

Как вихрь они ворвались в винную лавку, — купить бутылку.

«Вам ни за что не успеть», — сказал продавец.

Они пробежали по улице бок о бок, глядя только вперед, до гигантской офисной высотки. Запыхавшись, влетели в лифт, нажали самую верхнюю кнопку. Лифт пополз вверх; бесконечной вереницей замелькали этажи.

За все время, пока ехал лифт, они не проронили ни слова.

Вот, слава богу, и последний этаж: выскочили из кабины и оказались на балконе.

Он поставил рядом с собой магнитофон и включил романтическую музыку. Она открыла бутылку и наполнила бокалы.

Они чокнулись.

Солнце опустилось за горизонт.

Женщина пила шампанское из обоих бокалов, и картины прошедших дней плыли перед ее глазами.

Пока шампанское не кончилось.

«Ты дебил, что ли, Джозеф, что за тупая шутка, — простонала она. — Что же мне теперь делать»?

Человек не сразу понял, что ему сказали. Когда же понял, разозлился. А Бог молчал — он этого и ждал.

— Это… отвратительно. Отвратительно… На земле полно потрясающих людей, которые делают все, чтобы жизнь стала лучше, помогают другим, жертвуют собой…

— Потрясающих, говоришь?

— Ну да! Сам-то я ни разу ничего путного не сделал, а они…

— Ты — понял.

— Но…

— Эти люди, о которых ты говоришь, — они и впрямь «потрясающие», как ты выражаешься, но они еще не достигли понимания. Им по-прежнему удается терпеть земную жизнь. Удается там жить, спать, что-то творить… И даже быть при этом «потрясающими».

— Да что я такого понял! Ничего! Я… я был трусом! Да я и сейчас трус… Я ведь просто взял и сбежал от своих проблем… Я…

— Нет. Понял — именно ты. Ты отказался терпеть. Потому что все эти люди там, внизу, — они терпят, смиряются, принимают все как есть, — словом, сам знаешь… Ну а ты, ты отказался!

Человек посмотрел Богу прямо в глаза.

— Ты хочешь сказать, что нужно добровольно принять смерть, чтобы попасть сюда?

— Смерть?

— Ну да, что же еще! Смерть, конец жизни, небытие!

— А ты себя чувствуешь мертвым?.. — спросил Бог человека и тоже посмотрел ему в глаза.

— Нет, — признался человек.

— Оглянись вокруг… Неужели это похоже на небытие?

Они шли меж зеленых холмов. Человек осмотрелся. И ощутил мир и покой.

— Нет, — сказал человек.

— И однако, — продолжал Бог, — видишь ли ты, чувствуешь ли ты себя здесь так же, как на Земле?

— Нет, — ответил человек.

— Понимаешь, что Я имею в виду?

— Да.

— Ты обрел жизнь.

Человек снова посмотрел по сторонам.

— И все те, кто, как я, покончил… то есть, обрел жизнь, — они все здесь?

— Мы скоро их увидим, — сказал Бог, — ты же и сам это знаешь.

Человек заглянул в свою душу и увидел, что он и правда это знает.

Она закрыла глаза и ненадолго прикорнула, положив руку между ног. Ей приснилось, будто она в его объятиях; она выпростала руку и проснулась.

Снова наткнулась глазами на своего мужчину и рассердилась на него — вопреки самой себе, вопреки ему, вопреки приготовленному ей сюрпризу. Сюрприз-то, может, и удался, да вот любимый умер и с кем теперь делить свои чувства?

Тело не шевелилось. Сначала оно, наверно, какое-то время раскачивалось на веревке, но теперь висело без движения.

Стемнело. Женщина встала и зажгла свет.

Хватит на сегодня гавайской гитары — выключила музыку.

Обошла вокруг него.

Ей захотелось его ударить.

По крайней мере, она попыталась этого захотеть.

Она подошла к нему вплотную, потом отстранилась, приблизилась снова и нежно поцеловала его в живот.

Он оставался неподвижен.

Тогда она села прямо перед ним, наклонилась так, что его ноги почти касались ее головы, оперлась локтями о пол, подняла голову и взглянула на него.

Потом улеглась на пол и закрыла глаза.

«Любовь моя», — так она назвала его уже в первую ночь, лежа в его объятиях.

А поутру, проснувшись, сказала:

— Поговори со мной еще, обожаю слушать твой голос.

— Если так, я готов проговорить с тобой хоть до вечера.

— Давай!

Тогда он начал говорить и говорил без остановки целый день. Без передышки, не щадя себя, он говорил и говорил. Выбалтывал без разбору все, что приходило в голову, и даже что не приходило просто так, а что он выискивал невесть где специально для нее. Он говорил, а она слушала и слушала.

В полдень она пошла на кухню сделать себе бутерброд; он и не подумал остановиться, — наоборот, стал говорить громче, почти переходя на крик, чтобы ей и на кухне было слышно. Есть бутерброд она пришла к нему.