Но это ничего бы не изменило.
Нет, ей нужно было и, что еще печальнее, она хотела уйти, и меньше всего ей хотелось встретить его на своем пути. И она сама прекрасно понимала, что на этот раз он не побежит за ней, что у него хватит ума понять, что этого ни в коем случае делать не надо. Потому он этого и не делал. Оставалось только надеяться, что она случайно где-то на него наткнется.
Но он сомневался, и не без оснований, сможет ли он оказаться в нужном месте, не выходя из дома, и решил, что сможет, потому что это был его единственный шанс — иначе ему не жить. Чтобы не оставалось никаких сомнений, он решил напиться».
Джозеф взял бутылку виски и стал пить прямо из горлышка. А потом написал:
«В конце концов, она заснула.
Незнакомец болтал без умолку, пока она не начала посапывать. Теперь он смотрел на нее и удивлялся, с какой стати такая красивая девушка оказалась совсем одна в ночном поезде. На то могло быть тысячи причин — по крайней мере, две-то уж точно, — но он почему-то был уверен, что она едет к своему мужчине, мужчине своей жизни. Во сне она попыталась устроиться поудобнее и положила голову на плечо незнакомцу. Конечно же, он был не против и даже на секунду позавидовал мужчине, к которому, как он думал, эта девушка прильнула в своих грезах.
Но хотя незнакомец и не ошибался в том, что такой мужчина существует, он напрасно ему завидовал. Она ехала не к нему, а от него.
Если бы этот незнакомец-оптимист, знал об этом, он наверняка бы понял, какое это мучение: заполучить такое сокровище, жить с этой девушкой рядом, видеть ее лицо, открывая утром глаза, тысячи раз ждать ее пробуждения, ее взгляда, улыбки, целовать ее тысячи и тысячи раз — и вдруг лишиться этого навсегда.
Возможно он понял бы и то, что радость от того, что все это у тебя было, не может смягчить боль утраты, потому что боль эта невыносима. А потом еще раз посмотрел бы на эту девушку, спящую у него на плече, и решил бы, что, пожалуй, он был неправ.
Но и в этом он тоже был бы неправ, хотя сердиться на него было не за что».
Джозеф покончил с бутылкой.
Снял телефонную трубку, застыл в нерешительности, положил ее обратно. И закончил свой текст:
«А в это время там, в самом центре спящего города, мужчина был уже пьян в стельку и думал о том, чтобы положить всему этому конец.
Заглянув на дно бутылки, он увидел для себя выход — добровольную смерть, и теперь оценивал его, окончательно сбитый с толку.
Что-то удерживало его.
Он не верил в рай, но что-то подсказывало ему, то ли разум, то ли глупость вместе с опьянением, что он может и ошибаться. И на самом деле верит в него.
И еще он думал, что ничего не может быть ужаснее, чем оказаться в раю без нее, одному среди всех этих прекрасных кущей и плодов. Он представлял себе деревья, зеленые холмы, вечный покой, и понимал, что оказаться там без нее — ну, просто обидно».
Джозеф тряхнул головой и вздохнул. Потом снова снял телефонную трубку.
Франсуаза
— Андрес?
— Не совсем. Его брат.
— У тебя все в порядке, Джозеф?
— Гм. Почти.
Франсуаза, еще полусонная, помедлила, но то, что она хотела сказать, как-то без всяких слов услышал Джозеф:
— Помню как-то днем мы с Кларой… мы шли вместе по проселочной дороге. Я что-то напевал, она танцевала под эту песенку… Было хорошо, да, было хорошо…
— А погода была какая?
— Понятия не имею.
— И что это была за песня?
— Не помню… Так, ерунда какая-то. Я тебя разбудил?
— Да, разбудил и плевать. Умираю с голоду!.. Подожди, я возьму трубку на кухне.
Франсуаза положила телефон и потянулась. Потом встала с кровати, придерживая живот рукой. Вышла в коридор, остановилась у приоткрытой двери в комнату Джеймса, заглянула туда, двинулась дальше, спустилась по лестнице и оказалась на кухне. Сняла трубку другого аппарата:
— Ты меня слышишь?
— Да. Ты уверена, что не хочешь еще поспать?
— Уверена, не волнуйся… Я умираю с голоду… Сейчас, сейчас, я положу трубку в спальне.
— Жду, — сказал Джозеф, уселся на диване, закурил сигарету и отшвырнул коробку из-под пиццы с глаз долой. Потом уставился в пустоту.
— Джозеф!
— Да.
— Я в спальне, — сказала Франсуаза, — спускаюсь обратно на кухню.
Она повесила трубку и вышла из спальни. Медленно проходя по коридору, наклонилась к животу и начала говорить вполголоса: «Однажды Юк-Юк приехал к эскимосам… Какие же они смешные, эти эскимосы! Такие улыбчивые! И одеты, ну совсем как мишки! Мне непременно нужно с ними подружиться! Но они только и делают, что ловят рыбу и, по-моему, только рыбой и интересуются… А, придумал! Притворюсь-ка я рыбой, но в последний момент скажу, что я — Юк-Юк, чтобы не съели».
Франсуаза дошла до лестницы, положила руку на перила и начала спускаться по ступенькам, продолжая рассказ:
«И вот Юк-Юк прыгнул в прорубь и притворился большим-большим скатом… Ну и ну, — изумились эскимосы, — неужто такой большой скат заплыл в наши воды? Не будем его есть, а лучше постараемся с ним подружиться!». «Как раз этого, — заключила Франсуаза, добравшись до кухни, — и хотел Юк-Юк».
На кухне Франсуаза открыла морозилку, вытащила лоток с едой, поставила в микроволновку, включила ее и снова взяла телефонную трубку.
— Все в порядке, я здесь, — сказала она.
— Ты нашла чего поесть?
— Да, поставила подогреть.
— А что именно? — спросил Джозеф.
— Да так, сама не пойму… по-моему, это мусака[7].
— А, понятно… Ты, и правда, проголодалась.
— Не то слово, — сказала Франсуаза, глядя на свой живот. — Нас ведь тут, как-никак, двое.
— Конечно… Еще один маленький папагено.
— Именно — папагена пока не получилась[8].
— Ты хотела девочку?
Франсуаза попятилась, нащупывая рукой край кухонного стола.
— Да, — ответила она. — В общем, пусть сама решает, когда ей рождаться… Может, она мечтает, чтобы у нее была целая толпа старших братьев!
— Я ее понимаю, — ответил Джозеф. Подумал и добавил:
— Андрес скоро придет. Пиво у него кончилось.
— Ясно, — сказала Франсуаза. — А ты что пьешь?
— А кто тебе сказал, что я пью?
Франсуаза улыбнулась, посмотрела на микроволновку:
— От ЦРУ не скрыться, мсье Овальски.
— Мерзавцы! — сказал Джозеф и сел. Но голова у него закружилась, и он лег обратно на диван.
— Виски, — признался он. — Я пил виски. Как раз прикончил бутылку.
— Черт возьми!.. А больше нет?
— Увы, в баре хоть шаром покати… Только бутылка мескаля, которую Клара привезла из Мексики, но я пока не решаюсь, — сказал Джозеф. — В последний раз, когда я пил мескаль, я вроде бы общался с Иисусом…
Франсуаза бросила угрожающий взгляд на таймер микроволновки.
— И как он поживает?
Джозеф скинул ботинки и растянулся на диване.
— Да ничего, — ответил он. — В раю не жизнь, а лафа, пудрит мозги папочке.
— Каким образом?
— Ну… Рассказывает ему разные байки о том, что якобы видел на Земле, — ответил Джозеф, глядя в потолок. — Рисует ему каких-то дурацких зверюшек… Или уверяет, что у нас тут все прекрасно, замечательно, рай земной… Или что мы все перемерли. И никого не осталось.
— Ну а Бог… Он на все это клюет?
— Да нет, конечно. Ты же знаешь, что он всеведущ, — сказал Джозеф. — Но приколы Иисуса его забавляют, и он позволяет ему трепаться, сколько душе угодно.
— Так ему кажется забавным, что мы все перемерли?
— Ну… наверно, это его развлекает.