Она открыла глаза.

— Любимый…

— Я люблю тебя, Франсуаза.

— Это было чудесно.

— Ты бы видела, как на нас смотрят утки…

— А кто им мешает делать то же самое?

— Думаю, они так и делают.

— А теперь я хочу спать.

— Спи, моя красавица.

— Ты скоро вернешься?

Андрес посмотрел на бутылку, на уток, на луну.

— Не уверен, — сказал он. — Я должен проверить, до чего меня может довести это пиво.

— Что ж, выпей еще четыре бутылки, Андрес Овальски, и они приведут тебя ко мне.

— Сладких тебе снов, жена моя.

— Пей в свое удовольствие, муж мой.

— До скорого.

Андрес подождал, пока Франсуаза положит трубку, и убрал мобильник.

Сидя на скамейке, он допил пиво и задумался. Потом наклонился вперед и стал скрести землю горлышком пустой бутылки.

Машинально прикусил нижнюю губу, как обычно, когда собирался работать. И попытался представить себе, каким будет его загон для уток.

Когда Андрес закончил загон, ему захотелось добавить к нему еще и дом.

Дом, который он придумал для Джозефа, Клары, Франсуазы и себя. А еще для Джеймса и для маленького Джозефа.

Он поднялся, нашел палку и вернулся к скамейке. Встал на четвереньки, выровнял рукавом небольшой участок земли и принялся за дело.

Начал с кухни — она заняла почти весь первый этаж.

Из озера вылезли две заинтригованные утки и потихоньку подобрались к Андресу сзади. Он услышал их, только когда они подошли совсем близко. «Привет», — сказал он, поднимая голову от рисунка. Потом обкусал зубами чистый конец палки, чтобы добавить детали.

«Вы будете жить здесь», — Андрес показал уткам загон. «А это кухня», — добавил он, вновь наклоняя голову над чертежом.

У каждого из трех окон он разместил по столу, поставил два дивана друг против друга, а у лестницы большую барную стойку — ступенчатую, для людей разного роста. В середине комнаты нарисовал витую лестницу и шест, как в казармах у пожарных. Предложил уткам взглянуть на чертеж. И тут ему показалось, будто они не совсем довольны.

Все также стоя на коленях, Андрес откинулся и стал смотреть, чего не хватает. Открыл еще одну бутылку пива, выпил, разглядывая свой чертеж, и наконец пришел к выводу, что забыл главное. Снова поточил палку и склонился над землей.

Сначала он начертил букву Ф, вальяжно развалившуюся на одном из диванов, и К, возлежащую на другом. Потом вывел две маленьких «д» с одной стороны стойки и большую Д — с другой. Наконец дотянулся до загона для уток и прямо напротив нарисовал большую А.

Выпрямился, взглянул уткам прямо в глаза и, рискуя принять желаемое за действительное, все же решил, что они вполне довольны. Как только он поднялся, утки вернулись в озеро.

Андрес сел на скамейку и принялся рассматривать первый этаж своего дома. Подумал, что мог бы перейти теперь ко второму, но вместо этого вытащил из кармана телефон.

— Алло!

— El camino del amor. Путь любви.

— Черт! Как это ты вспомнил?

— Сам не знаю… Ты в порядке?

Джозеф положил ручку и коробку из-под пиццы возле себя на диван.

— Да, — ответил он.

— А как пицца?

— Ну… пицца сгорела.

— А книга?

— Движется, уже всю коробку исписал.

— Какую коробку?

— Из-под пиццы… я на ней пишу.

— У тебя бумага кончилась?

Джозеф попытался придумать хоть какое-нибудь объяснение, но не смог.

— Не знаю… так получилось.

— Дамы и господа! Новую книгу Джозефа Овальски вы найдете в нашем отделе замороженных продуктов!

Джозеф заставил себя улыбнуться:

— Свежесть стиля гарантирована, — сказал он.

— Для летней жары то, что надо!

— Читать только в шортах!

— Заедая мороженым! Вот-вот, реклама отличная!

— Пожалуй. Но не уверен, что не выброшу все это в мусорное ведро.

— С чего вдруг?

— Не знаю… Это все самообман, — ответил Джозеф. — И потом, это слишком личное.

— Ну и хорошо, что личное! Ты же не телефонный справочник пишешь!

— Видит Бог, предпочел бы.

— Отстань ты со своим Богом! Пиши дальше.

— И все же…

Джозеф не договорил. Встал и пошел к бару в гостиной.

— И все же — что?

Джозеф налил себе стакан виски, отхлебнул.

— Зачем все это?

— Вечный вопрос.

— Знаю, знаю, — сказал Джозеф. — Франсуаза спит?

— Не знаю.

— Так спроси.

— Думаешь, стоит?

— Ну да… Если она не ответит, значит, спит. Если ответит «да», значит, хочет убедить тебя, что спит, но на самом деле не спит… Если ответит «нет», значит, точно не спит.

— Не могу, я не дома.

— А где?

— На скамейке у озера… Сижу и пиво пью.

Джозеф улыбнулся, с наслаждением отхлебнул еще виски.

— А я думал, ты завтра с утра работаешь, — сказал он.

— Но оно еще не наступило.

— Скоро наступит.

— Тем более, надо воспользоваться моментом.

Джозеф попытался представить себе брата, скамейку, озеро.

— И как, хорошо тебе? — спросил он.

— Да… Тут вот одна утка не вынимает голову из воды уже добрых пять минут.

— Может ей нужно помочь?

— Не думаю. Наверное, у нее есть на то причины.

— Какие?

— Не знаю… Может, ей хочется побыть одной.

— Уткам повезло, они могут себе это позволить, когда захочется.

— Конечно, повезло, хотя бы потому что они утки.

Джозеф попытался представить себе утку, похожую на брата:

— Может, в другой жизни ты будешь уткой?

— Очень на это надеюсь.

— Это надо обсудить… мы не можем потерять друг друга.

— Да, и надо будет попросить Джеймса подкармливать нас хлебом.

— И рисовать нас.

— Вместе с Дже… вместе со своим младшим братом.

— Надеюсь, вы не собираетесь его тоже назвать Джеймсом?.. Ведь если Джеймс выбрал себе такое имя, это не значит, что брат поступит также.

— Да нет, не волнуйся. У него уже есть хорошее имя, Франсуаза придумала.

— Думаешь, он согласится?

— Откуда мне знать?.. А ты бы свое хотел поменять?

Джозеф несколько мгновений вспоминал свое собственное имя.

— Нет. Не хотел, по крайней мере до отъезда Клары.

— А потом?

— Бывало. То есть не то чтобы поменять… а просто от него избавиться.

— У тебя возникнут проблемы.

— Именно поэтому я этого и не сделал.

— А твой герой, ну, этот парень, о котором ты пишешь, — его-то как зовут?

Джозеф вздохнул.

— То-то и оно, что пока никак.

— Ничего, со временем придумаешь.

— Вряд ли.

— Но с ним ведь кто-то разговаривает?

— Нет, — сказал Джозеф. — Он одинок.

— Ясно. И чем он занимается?

— Ну… Думаю, решил напиться.

— Так он себе имя не придумает.

— А он и не собирается.

— Хотя, с другой стороны… Если он напьется так, что раздвоится, ему придется как-то общаться с самим собой.

— Мне кажется, он готов скорее разорваться надвое, нежели раздвоиться.

— Какая разница?

— Как скажешь.

— Эй, алло! Ты все-таки с братом говоришь!

— Извини, Андрес.

— Еще раз услышу «как скажешь» — повешу трубку.

— Извини.

— Да брось ты извиняться на каждом шагу.

— Не так уж часто я это делаю.

— Слишком часто.

— Как скажешь.

Короткие гудки были ему ответом.

Джозеф улыбнулся. Закурил, взял бутылку, бокал, снова сел на диван. Взгляд его упал на коробку из-под пиццы, и он перечитал текст:

«…А там, в городе, мужчина даже есть не мог — так горько он плакал.

Он плакал так, как плачет тот, кто знает, что слезами горю не поможешь, что слезы не утешат, — и даже если все глаза себе выплакать, от тоски все равно никуда не деться.