«Все хорошо», – успокаивала она себя и снова закрывала глаза.
Но ее сердце… оно не желало успокаиваться. «Бум-бум-бум»… Сомкнув веки, она зарылась лицом в подушку.
В доме стояла мертвая тишина. И дышать становилось все труднее.
Что это, опять приступ паники? Нет, не сейчас. Тру справится с этим.
Оставаться в постели нельзя. Поэтому она встала и принялась ходить по комнате, стараясь дышать медленно, размеренно. Вдох-выдох, вдох-выдох… Она же приняла решение. Она выйдет замуж за Дабза – это необходимо сделать. Все сомнения позади. Плохие времена закончилась.
Но тогда почему ее сердце не хочет успокоиться?
Руки начали дрожать. И тогда Тру решила: ванна – вот что ей нужно! Отвлечься. Отвлечься любым способом. Сфокусировать внимание на чем-то одном… Так говорил доктор. Сфокусироваться на чем-то одном – например, на дыхании. Дышать медленно, размеренно, забыв обо всем остальном.
Стараясь не шуметь, она прошла в конец коридора, где размещалась ванная комната, которой они с Уизи пользовались, пока в их доме временно гостили мужчины. Войдя в ванную и ощущая дрожь во всем теле, она повернула кран и, не дожидаясь, пока наполнится ванна, легла в воду, не снимая одежды – тонкого топика и коротеньких шортов. Сжавшись в комочек, Тру подтянула колени к груди, чувствуя, как щиплет от слез глаза, дрожащей рукой налила в воду немного пены и безучастно уставилась на белоснежные хлопья, разраставшиеся вокруг нее.
«Успокойся, – говорила она себе. – Смотри на воду».
Тем временем теплая вода поднималась и обнимала ее, словно материнские руки.
Приступ паники, подбиравшийся к ней словно голодная акула, примерно после тридцати секунд… отступил.
Слава богу.
Тру выключила воду, легла на спину, расслабилась и закрыла глаза. Тишину нарушали лишь капли воды и тихое лопанье пузырьков. Сердце наконец успокоилось, дыхание пришло в норму, и сознание прояснилось, раскрылось тихо, как цветок, и родило лишь одну мысль: «Харрисон».
Он был рядом. В конце коридора. И это успокаивало ее, как ничто другое. Тру сняла майку и шорты, бросила на пол, но эти бархатистые пузырьки заставили ее осознать собственную наготу, и теплая вода, ласково омывавшая тело, напомнила о том, что Харрисон делал с ней в заливе. Ее колени раскрылись, голова безвольно отклонилась назад, и она предалась воспоминаниям…
Господи, она хотела его: хотела, чтобы он увидел ее такой, хотела, чтобы был сейчас здесь, с ней… Но он спит, не зная, что она совсем рядом и фантазирует о нем…
Тру тихонько рассмеялась своим мыслям. Возможно, каждую минуту дня или ночи какая-нибудь женщина в мире фантазирует, представляя себе Харрисона.
Пройдет несколько часов, и он уедет. И никогда больше не повторится то, что было между ними. Тру крепко сомкнула веки. Никогда. «Кап-кап-кап…» – падали капли.
Никогда.
Может быть, не нужно выходить за Дабза?
Господи!
Может быть, она не должна…
Эта мысль будоражила ее сознание, требуя решения, и, зажав уши пальцами, Тру с головой погрузилась в воду.
«Не думай! Не думай, Тру Мейбенк!»
А когда она вынырнула, слезы градом катились по щекам.
Она вышла из ванны. Мокрые волосы холодили спину. Слезы застилали глаза. Все кончено. Все…
Завернувшись в большое полотенце, вслепую, Тру прошлепала босыми ногами по коридору в свою комнату… И что дальше? Лечь спать с мокрой головой, проплакать всю ночь, а потом жалеть себя всю оставшуюся жизнь?
И тогда она отправилась на чердак.
Да, именно на чердак.
Глубоко вздохнув, Тру осторожно открыла дверь чулана, откуда вела лестница наверх. И пока поднималась, постепенно успокаивалась. Шаг за шагом, ступенька за ступенькой.
Она выйдет замуж за Дабза, но вовсе не собирается приносить себя в жертву. Она сама сделала этот выбор. И пошло оно все…
Да, так и будет.
И студия ей поможет. Тру приходила сюда, чтобы наполниться новой энергией. Энергией, которая помогает ей подняться, если она вдруг споткнулась.
Да. Да!
Волосы мокрыми жгутами спускались на спину, но Тру было все равно. Она бросила полотенце, и сняв с крючка старую рубашку отца, надела ее. На метке прачечной, пришитой на изнанке, осталось его имя – Кольер Мейбенк. Иногда она приходила сюда просто для того, чтобы зарыться в эту рубашку лицом, вдохнуть знакомый запах. Закрыв глаза, думала о том, каким строгим казалось ей это имя, каким предсказуемым в этом непредсказуемом мире.
Мейбенк всегда оставался верен своим взглядам, до самого конца. Мейбенк никогда не сдавался.
Тру вытащила этюдник. Выбрала карандаш – темное серебро.
Она знала, что хочет сделать свадебный коллаж для Дабза, что-то такое, что они могли бы повесить в своей спальне. Только для себя. Она каждый день думала об этом и понимала, зачем поднялась сюда. Дабз пока ничего не знает о ее увлечении, она не рассказывала ему, и сама не знала почему. Ей нужно торопиться.
Карандаш коснулся бумаги. С чего начать? Она терпеливо ждала, но ничего не приходило в голову. Тихонько вздохнув, Тру отложила карандаш и взяла другой лист. Может быть, сейчас она просто не в состоянии работать?
Ну что ж. Она сделает коллаж ко дню рождения Уизи. Или для Кармелы…
Два коллажа – вдвое больше радости.
Первый для Уизи. Она быстро вытащила розовый карандаш, попробовала кончик… и отложила. Может, не тот цвет?
Ни одной идеи не приходило в голову.
Нет-нет, она продолжит работу, просто займется коллажем для Кармелы. Тру сможет сделать это. Так же как сумела построить свою жизнь. Она сможет. Ведь она Мейбенк!
Но время шло, а она так и не могла сообразить, с чего начать. Взяла черный карандаш, попробовала и опять отложила. Нет, что-то явно не так. Все не так.
Сияя своей белизной, пустой лист издевался над ней.
Тру заморгала и огляделась. Ее студия была просто старым чердаком со всем тем хламом, что остался от старой леди – тетушки отца Хони. И с никуда не годными работами женщины, которая живет в постоянном сомнении и страхе.
Взяв чистый лист, Тру скомкала его. Чем больше она работает, тем сильнее становится ее страх. Что-то идет не так? Она с силой швырнула бумажный комок, но, увы, это не принесло ей удовлетворения. Тогда, разозлившись, Тру запустила в стену стакан с карандашами. Отскочив от стены, он ударился об пол, и карандаши раскатились в разные стороны.
Перебирая рисунки, она увидела всю свою жизнь: растерянность, злость, сомнения, страх.
Но ведь была же и красота! Когда же Тру сможет увидеть ее? А где гармония? А счастье? Где все это? Где праздник? Где покой?
В доме стояла мертвая тишина. Ни шороха, ни звука… сама не зная почему, она раскрыла полочки отцовской рубашки и посмотрела на свою грудь. Нет, и эта красота не нужна никому. Она жаждала прикосновений…
Но стоило ей подумать о Дабзе, и желание ушло.
«Все потому, что ты испытываешь стресс», – сказала себе Тру.
Но… стоило ей подумать о Харрисоне, и тело вмиг ожило. Она должна посмотреть правде в глаза. Она хочет его. Только его.
«Что ж, присоединяйся к клубу его фанатов, – сказала бы Кармела. – Добро пожаловать в международный фан-клуб Харрисона Гембла!»
Тру подняла с пола первый попавшийся карандаш – красный, – вернулась к этюднику и провела несколько линий и рельефных дуг. Идея расцветала в ее голове. Все сошлось, но не как кусочки пазла, а как один беспрерывный поток, который она всегда ощущала, когда смотрела на ряды помидоров и ягод, на зелень листвы, на садовые сабо, в беспорядке валявшиеся между грядками, словно миниатюрные абстрактные скульптуры… Фантазия работала, подгоняя ее, и Тру уже не могла остановиться…
Бессмысленно? Возможно. Но такая гармония.
Это был коллаж о них с Харрисоном, о том, как они занимались любовью в воде. Ее лифчик, уплывающий в темно-зеленую глубину залива…
Это мог бы быть коллаж к торжественному событию, если бы…
Но злость все еще не уходила… Рука двигалась медленнее, затем замерла, и Тру сокрушенно покачала головой. Нет, никогда не будет этого торжества, потому что у этой истории не может быть счастливого конца.
