Отец Прохватий был суровый
Мужчина лет так сорока,
Высокий, плотный и здоровый,
Он пил запоем иногда.
С тех пор, как пьянству предавался,
Он с той поры любви не знал,
Да и немало поскитался,
Судьбу свою все проклинал.
Настало утро дня другого,
Купчиха с нетерпеньем ждет
В гостиной гостя дорогого,
Но время медленно идет.
Пред вечером она пахучей
Помывшись розовой водой,
Парик надев на всякий случай,
Теперь красавица собой.
Но вот звонок. Она вздрогнула,
Прошло еще минуты две,
И вдруг является к вдове
Желанный гость. Она взглянула:
Солидный с виду господин,
Склонясь пред ней, стоит он Марсом
И говорит пропившим басом:
— Отец Прохватий, дворянин!
Он вид имел молодцеватый,
Причесан тщательно, подбрит,
Одет в сюртук щеголеватый,
Не пьян, сивухой не разит.
— Весьма… при-я-тно… я так много…
Про вас… слыхала…—И вдова
Вся в упоительном томленьи
Лепечет с радостью слова.
— Да-с!.. Это точно… Уверяю,
Что я природный дворянин.
Расстрига, дьякон-неудачник,
Полгода, как живу один.
Влюбившись по уши, купчиха
Болтала, что сказать могла,
А сводня, вмиг прокравшись тихо,
За дверью встала у окна.
В желанном смысле продолжая,
Усевшись рядышком, болтать,
Вдова, мечтая, в неге тая,
Была готова целовать.
В груди ее так сердце билось,
Не в силах снесть любовных мук;
Она сказать ему решилась:
— Вы расстегните свой сюртук.
Купчиха в сильном упоеньи
Его так крепко обняла
И уж без всяких замедлений
В покои гостя повела.
Издавна край Преображенский
Слывет ебливой стороной,
Там много есть породы женской,
Но только целки ни одной.
Они везде хоть ныне стали
Довольно редки, и в Москве
В кругу значительных едва ли
Осталось только целки две.
И девы скромной, непорочной
Едва ль найдешь ты в той глуши,
Там все раскольники нарочно
Ебут для спасенья души.
И тех не любят, проклинают,
Кто целомудренно живет,
Лишь тех святыми почитают,
Кто по три раза в день ебет.
Там нет блядей таких эфирных —
В салонах, шляпках не найдешь,
Но вместо их ты встретишь жирных
В коротких шубах толстых рож.
А пизды, пизды там какие,
В Москве таких уж не найдешь,
Большие, жирные, густые,
Хоть как еби, не проебешь!
А против цен уже столичных,
Дешевле втрое там цена:
Две пары чаю от фабричных
Иль в кабаке полштоф вина!
Страна ебливых староверов,
Блядей раскольничьих притон,
Я буду близ твоих пределов
За еблю праведным почтен!
Издавна всех блядей жилище
И пизд раскольничьих приют,
Там их находится кладбище,
Где все раскольники ебут.
Его известный защищитель,
Илья, их нынешний святой,
Великий целок был любитель
И ебарь в задницу лихой.
Почуяв смерти приближенье,
Он всех созвал перед собой
И, за пизду держась рукой,
Такое дал им наставленье:
«Травы проклятой не курите,
Стригите маковки, друзья,
Как можно более ебите —
И святы будете, как я!
И вы, читалочки, держите
Всегда в опрятности пизду,
Но если в жопу еть дадите,
То век промучитесь в аду!
Вы мой усопший хуй обмойте
В святом Хапиловском пруде,
А грешный труп вы мой заройте
В святой кладбищенской земле».
Илья умолк, затем скончался,
А хуй его стоял, как рог…
Илья хоть умер, но держался
Еще за пиздин хохолок.
Тут все раскольники взрыдали
И у святого своего
То хуй, то гашник целовали
И перьеблись после того.
Когда усопший хуй обмыли
В святом Хапиловском пруде,
Часовню там соорудили
И в ней повесили муде.
Теперь ебливые купчихи
В обитель ходят на моленья
От шанкеров и невстанихи
Просить Илью об исцеленье.
От одного прикосновенья
К святому гашнику Ильи
Там получают исцеленье
Болящи пизды и хуй.
Он всех болезней исцелитель
И лечит весь ебливый род,
Им только держится обитель
Всегда ебущихся сирот.
