Бывала Душенька в чертогах и садах.
Сидела на мудах.
Еблася во всю прыть с любезным ей супругом.
Пизденку елдаком, и толстым и упругим,
Захочется когда, то тотчас забавляла
То раком, то в стоячку,
То боком, то в лежачку,
И вечной ебли ей довольно там бывало.
Жестокий сей Амур за шалость и за грех
Оставил Душеньку без ебли, без утех.
Как сделалась вина, то в самый тот же час
Зефирам по ветру написан был приказ,
Чтоб тотчас царску дочь обратно унесли
Из горних мест к земли,
Туда, откуда взяли,
И там
Оставя полумертву,
На еблю лютым львам
Иль аспидам на жертву.
Амуры с Душенькой расстались, возрыдали,
В последний раз у ней в пизде поковыряли,
На прежний вмиг бугор Психею отомчали
Тогда,
Когда
Румяная пизда прекраснейшей Авроры
Таращит секелек на близлежащи горы;
Багряную плешь Феб Авроре тамо кажет,
Касается губами, пизду и секель мажет
Вздроченным елдаком на синих небесах.
Иль просто так сказать в коротеньких словах:
На сих горах, как день явился после ночи,
Очнулась Душенька, открыла ясны очи.
Открыла… и едва опять не обмерла,
Увидев, где и как она тогда была.
Не видит пред собой дворца, пещер, садов,
Не знает, где ей взять для ебли елдаков.
На место всех в раю устроенных чудес
Психея зрит вокруг пустыни, горы, лес,
Пещеры аспидов, звериные берлоги,
У коих некогда жрецы, и сами боги,
И сам ее отец, сама Царица-мать
Оставили ее елды себе искать.
Где не было зверей — одни хуи торчали —
Теперь здесь зрит зверей,
Ебеных матерей.
Которы под пиздой царевниной визжали,
Не смели ее етъ, но только от задора
Вертелись, прыгали вкруг Душеньки подола.
Робела Душенька, робела и тряслась.
И с трусости такой царевна уссалась.
От страха царска дочь покрылась покрывалом,
Трепещет и дрожит и прыгает сердечко.
Увидя звери то, как будто с неким жаром,
Где Псиша нассала, лизали то местечко.
С почтеньем перед ней лизали ее прах,
И, будто не хотя собой ей сделать страх,
Друг с дружкою они пред Псишей наеблись,
Скрещались как должно быть, от Псиши разошлись.
В Психее больше страх уже не обитал.
Увидела себя без райских покрывал,
Лежащу в платьице простом и не нарядном,
Оставя пышности, родные как рядили,
Для ебли к сей горе ее препроводили.
Амур, предавшися движенью нежной страсти,
Едва не позабыл грозу всевышней власти:
Затем, что хуй его, как твердый рог, торчал,
В последний раз уеть Психею он желал.
Едва не бросился с высоких облаков
К возлюбленной в пизду без всяких дальних слов
С желаньем навсегда отныне
Оставить пышности небес
И Псишу еть в глухой пустыне,
Хотя б то был дремучий лес.
Но, вспомня нежный бог в жару своих желаний
Всю тщетность наконец сих лестных упований,
Всю гибель Душеньки, строжайшим ей судом
Грядущую потом,—
Хуй спрятал он в штаны, вздохнул, остановился
И к Душеньке с высот во славе опустился.
Предстал ее очам
Во угождение Венере и судьбам.
С величеством встряхнул три раза он мудами,
Воззрел на Душеньку суровыми очами,
Как будто еть ее не хочет он вовек,
И гневным голосом с презреньем тако рек:
— Когда ты не могла божественной елдой
Довольна еблей быть, презревши мой завет,
Коварных сестр своих приняла злой совет,
Не будешь ты отсель вовек блудима мной.
Имей, — сказал он ей, — отныне госпожу:
Отныне будешь ты Венериной рабою.
Но злобных сестр твоих я боле накажу,
Реку… и разъебут поганой их елдою.
— Амур! Амур! Увы!—Царевна возгласила…
Но он при сих словах,
Не внемля, что она прощения просила,
Сокрылся в облаках.
Супружню Псиша всю суровость позабыла,
Пизду с тоски драла
И жизнь свою кляла.
И всех надежд лишилась, тем более любила
Супруга, коего безмерно огорчила.
— Прости, Амур, прости! — Царевна вопияла.
И кончить жизнь свою Психея предприяла.
— Зарежуси, — вскричала.
Но не было кинжала.
Не знала Душенька, как жизнь свою прервать.
Решилась кол большой в пизду себе впихать.
Искала сук такой, нашла его, сломила
И, ноги вверх взодрав, в пизду себе забила.
Амур любил ее, беречь богам вручил.
От смерти гнусной сей Психею сохранил:
Вмиг сук преобращен невидимой судьбой
Слабейшею елдой.
Что смерть ее бежит, слезами залилась,
Мгновенно вспомнила, с Амуром как еблась,
И более о том дочь царская крушилась:
Желая умереть — от смерти сохранилась.
Потом, глядя на лес, на небо и на травку,
Избрала смерть она, а именно: удавку
И, плачась на судьбу,
Явилась на дубу.
Там, выбрав крепкий сук, в последний раз ступила,
Свой аленький платок, как должно, прицепила,
И в петлю Душенька головушку сложила.
Дубовый сук к ее пригнулся голове
И здраву Душеньку поставил на траве.
Но только и вреда тут Псиша получила:
Как лезла на дубок —
В пизденке секелек
Сухим она сучком немножко сколупила.
Искала Душенька скончать чем свой живот
Представился еще ей смерти новый род:
Тут быстрая река
Была недалека.
Там с берегу крутова,
Где дно скрывалось под водой,
В слезах, не вымолви ни слова,
Но, вдруг противною судьбой,
Лишь прыгнула в реку, к дельфину на хуй села,
По речке не плыла, как будто полетела,
И, плывши той рекой, не сделалось вреда,
Подмокла лишь пизда.
Несчастна Душенька сколь много ни желала,
С дельфина спрыгнувши, в реке чтоб утонуть,
Но тот дельфин пресек ее ко смерти путь,
И с берега она к другому приплывала.
Остался наконец один лишь смерти род,
Что, может быть, огнем скончает свой живот
Ко смерти новый путь красавице открылся.
Большую кучу дров нашла лежащу в яме,
Горящую во пламе.
Сказала Душенька прощальную всем речь,
Лишь только бросилась в горящую ту печь,
Как вдруг невидимая сила
Под нею пламень погасила.
Дочь царская себя огнем не умертвила,
Лишь только что она лоб пиздий опалила
И алый секелек немножко закоптила.
Узрев себя живою на дровах,
Вскричала громко: «Ах!»
Близ Душеньки тогда был некакой старик.
То эхо раздалось на старых тех мудах.
Бежит старик на крик,
Бежит к раскладенным дровам
И пал к царевниным ногам.
Богиней Душеньку сей старец величает,
Поеть у Душеньки он выпросить желает.
Но Душенька ему от ебли отказала:
Лишившись елдака, другого не желала.
И, горько прослезясь, ко старцу вопияла:
— Несчастную меня никто не может еть;
Не хуй потребен мне, едина только смерть
Потребна в сих местах; мой век мне стал постыл
— Но как тебя зовут? — Старик ее спросил.
Дочь царская рекла: — Меня зовут Душой.
С Амуром я еблась, еблась его елдой,
Но некакой бедой
Лишилась ебли сей, лишилась елдака. —
Печалею своей тронула старика.
Завыла Душенька точнехонько как дура,
Завыл и с ней старик, завыла вся натура.
Потом сказал ей тот же дед:
— Должна себе еще ждать бед;
Венерин гнев над ней не скроют сами боги. —
И, строгую виня судьбу,
Повел царевну он к столбу,
Где ближние сошлись из разных мест дороги.
Прибитый у столба написан лист нашла,
И вот что в нем она, увидевши, прочла:
«Понеже Душенька — ослушница Венеры,
И Душеньку Амур Венере в стыд ебал,
Понеже без пути поганила пещеры,
И мать он не спросясь. Психею етъ начал;
Мой сын — еще дитя; пизды не знал и в глаз.
Ребеночка пиздой в соблазн ввела зараз.
Она же. Душенька, имея стройный стан,
Прелестные глаза, приятную усмешку,
Богининой пизде тем сделала изъян.
Богиню красоты не чтит и ставит в пешку
Венера каждому и всем
О гневе на нее своем
По должной форме извещает
И милость вечну обещает,
Кто Душеньку на срок к Венере приведет,
Тот Душеньку пускай, как хочет, так сбег,
Лишь только не Амур, простой хоть человек,
Назначен Душеньке супругом быть навек.
А кто, найдя ее, к Венере не представит,
Укроет кто или Психеи грех оправит,
У тех, проеб их мать, отрежут нос с губами,
И вместо членов тех поганый хуй с мудами
Приставят на лицо; а сраку раздерут
И кол длиной в аршин осиновый забьют».
Венерин сей приказ царевна прочитала
И еть уже давать другому не желала.
И вот как Душенька за благо рассудила:
Просить о помощи начальнейших богинь.
Счастливее б она о том богов просила,
Но со дня, как она Амура полюбила,
По мысли никого богов сыскать не мнила:
Тот глуп, как хуй, тот трус, тот блядкин сын, —
И, может, она в то время находила
Ебеных матерей, в них больше все разинь.
Вначале Душенька пошла просить Юнону —
В ней Душенька найти могла бы оборону.
К несчастью Душеньки, оставив небеса,
Юнона бегала и в горы, и в леса,
Искала муженька,
Зевеса-блядунка,
Который, нарядясь,
В быка преобратясь,
Европу в сраку лижет
И со хуя белком с задору в пизду брызжет.
Юнона с ревности кусала себе губы,
Юбчонку залупя, схватила хвост свой в зубы.
Бежала к берегам, хотелося застать,
Как станет он в пизду Европу ковырять.
Юпитер вдруг узнал Юнонины пролазы,
Другой он принял вид, другие взял проказы:
Себя преобразил в пустые облаки,
Спустился он в пизду ко Ио с высоты.
Небесным елдаком запхал он по муде.
Юнона бегала искать его везде.
Юпитер, то узнав, златым дождем разлился,
К Данае между ног под секелек явился,
И хитростью такой от женки он сокрылся.
Юнона с горестью без мужа в дом пришла,
И просьбу Душеньки она не приняла.
— Поди, — сказала ей богиня вышня трона, —
Проси о деле Купидона;
Как он тебя ебал,
Так пусть бы он твое несчастье окончал. —
Царевна по нарядной в путь
Пошла с прошением к Церере.
Тогда богиня жертв пшеничку собирала.
По зернышку тот хлеб в пизду себе совала.
На пиво солод там для праздника растила,
А в сраке аржаной и ячный хлеб сушила.
Богине время нет Психее помогать, —
На просьбу Душеньки велела отказать.
В сей скорби Душенька, привыкши вдаль ходить,
Минерву чаяла на жалость преклонить.
Богиня мудрости тогда на Геликоне
Имела с музами ученейший совет
О страшном некаком наклоне
Бродящих близ Земли комет.
Иные, как муде, по сфере там являлись,
Подобно елдакам другие там казались,
Иные секельком
С предлиннейшим хвостом
Хотели мир потресть,
Беды в нем произвесть.
Что Душенька тогда богине представляла,
Без всякой жалости Минерва отвечала:
— Не будет нужды в том иметь обширный свет,
Что Душеньку Амур еть будет или нет.
Без ебли их был мир, стоял из века в век,
Что в обществе она — не важный человек.
А паче как хвостом комета всех сшибает,
На еблю их тогда взирать не подобает. —
Куда идти? Еще ль к Минерве иль Церере?
Поплакав, Душенька пошла к самой Венере.
Проведала она, бродя по сторонам,
Что близко от пути, в приятнейшей долине
Стоял там подлеском Венерин блядский храм
С надвратной надписью: «Над блядками богине»
Нередко в сих местах утех и ебли мать,
Оставя суеты, любила отдыхать,
Любила блядовать,
Труды слагая бремя,
Любила еть давать
Во всяко она время.
Кто б Псишу не узнал, чтоб сделать тем обман,
Старик, любя ее, дал бабий сарафан.
Надела Душенька, ко храму в путь пустилась,
Смешавшися с толпой народа, там явилась.
Богинин храм стоял меж множества столбов.
Сей храм со всех сторон являл два разных входа:
Особо для богов,
Особо для народа,
Для блядок, блядунов.
Под драгоценнейшим отверстым балдахином
Стоял богини лик особым неким чином.
Из яхонта нагой при свете дня сиял.
В пизде богини сей алмазный хуй торчал,
Агатовы муде, а плешь была златая.
На всех жрецах при ней одежда золотая.
В пизде блистало там и злато, и каменья,
И славных мастеров письмо для украшенья.
Расписаны внутри во храме были стены, —
Венеры чудное рождение из пены.
Натурой пена та пиздой обращена,
Нептуном на хую сидит, извлечена.
Златыми буквами написана она:
«Не цепкою на свет, но блядью родилась,
И только из пизды — то на хуй уж стремилась».
Таков был храма вид прелестен для ебак.
Набилося туда народа, как собак.
Богине храма в пять различных алтарей
Различны дани приносились
От знатных и простых, народа и блядей.
В число ебак они достойнейших просились.
Иной, желая приобресть
Любовью к некой музе честь,
Пизду ее чтоб на хуй вздеть
И данью убедить любовницу скупую,
К Венериной пизде елдину золотую
В знак почести привесил.
Награду получить за жерту сию метил.
Другой, себе избрав
По праву иль без прав,
Чтоб еть ему Палладу,
И на хуй получив златой чехол в награду,
Привесил ко столбку
Алмазную битку.
Иной, желая еть несклонную Алкмену,
Мудами из сребра обвесил тот всю стену.
Но дани приносимы
Не по богатству иль чинам,
Не просьбою оне усерднейшим чинам,
Но помощью своих предлинных елдаков,
С которыми они во храме заседали,
Без всякой дани там богинь и нимф ебали.
А с маленьким хуйком иль просто с куреей
Не смели глаз казать во храм богини той.
С чичиркой всяк не смел во храме быть Венеры,
А у кого большой превыше всякой меры.
Но Душенька тогда под длинным сарафаном
Для всех была обманом.
Под длинною фатой вошла с толпою в ряд
И стала за столбом у самых первых врат.
Но Душенька, едва лицо свое открыла,
В минуту на себя всех очи обратила.
В весь день, по слуху, ждал народ во храм
Венеру,
Из Пафоса в Цитеру.
Возволновался храм,
Умолкли гимны там.
К Психее все бегут, бегут, несут приносы,
И всякий, хуй дроча, там делает вопросы:
«Зачем Венера здесь тайком?..»
«Зачем сокрылась под платком?..»
«Зачем сюда пришла тайком?..»
«Зачем во храм вошла тишком?..»
«Зачем Венера в сарафане?..»
«Конечно, уеблась Венера с пастушком.
По просьбе, знать, его в наряде таковом».
И весь народ в обмане.
Колена преклонили
Ебаки — на блядей, а бляди — на ебак…
И всяк,
Венерой Псишу мня, о милости просили,
Рекли ебаки так: — Богиня, наша мать!
Вели Амуру ты блядей всех наказать,
По-прежнему опять к нам на хуй посажать. —
А бляди вопреки так Душеньке вещали:
— Других они ебак по сердцу что сыскали,
Но те их не ебут, мерзят, пренебрегают,
Что с грусти пизды их без хуя иссыхают,
Что плесни завелось под секелем немало,
Что погани такой в пизде и не бывало. —
И так, к ее ногам воздев умильно длани,
Просили Душеньку принять народны дани.
В сие волнение народа
Возникла вдруг молва у входа,
Что истинно в Цитер богиня прибыла.
И вдруг при сей молве богиня в храм вошла.
Увидя Душеньку, сокрыв свою досаду,
Взошла она на трон. Оставив все дела,
Тотчас приказ дала
Представить Душеньку во внутренню преграду.
— Богиня всех красот! Не сетуй на меня! —
Рекла к ней Душенька, колени преклоня. —
Амура я прельщать пиздой не умышляла,
Пизды своей ему я в девках не казала.
Не знала хуя я, женою быть не мнила.
Судьба моя меня к нему на плешь послала,
И тут уж от него я в ебле смак узнала;
С тех пор Амура я, несчастна, полюбила.
Сама искала я упасть перед тобой.
Кому ты повелишь, пусть будет меня еть,
Но только чтоб всегда тебя могла я зреть.
— Я знаю умысл твой, — Венера ей сказала.
И, тотчас конча речь,
С царевной к Пафосу отъехать предприняла,
Но, чтобы Душенька от ней не убежала,
Зефирам дан приказ в пути ее беречь.
Прибывши к Пафосу, Венера в перву ночь
С божками многими еблася во всю мочь.
Поутру в мщении послала царску дочь
В жилище мертвецов и тамошней богине,
Послала Душеньку с письмом ко Прозерпине,
Велев искать самой во ад себе пути
И некакой оттоль горшечик принести.
Притом нарочно ей Венера наказала.
Взрыдала Душенька, взрыдала, задрожала.
Представился весь ад, весь страх воображала
И мнила Душенька: судьбы ее ведут
По воле злой Венеры.
«Трезевные Церберы,
Во младости меня до смерти заебут».
Амур во все часы ее напасти зрел.
Горя любовью к ней, зефирам повелел
Психею перенесть во адский тот удел.
Амуров тот приказ
Исполнен был тотчас.
Промчались с Душенькой во царствие Плутона,
И Душенька потом,
Как водится при том,
Посольство отдала богине адска трона.
Горшечик получа, пешком и как-нибудь
Пошла обратно в путь.
Венеры заповедь и страх презрела,
Открыла крышечку, в горшечик посмотрела.
Дым сделался столбом, дух адский исходил
И в виде фурии царевну повалил.
Портки с себя спустил
И начал всю тереть мудами и елдою.
Покрылась Душенька мгновенно чернотою.
Потом сей злобный дух иль, просто сказать, бес
Чрез зеркало дал зреть Психее себя в очи
И сам захохотал из всей что было мочи.
Неведомо куда от Душеньки исчез.
Увидев Душенька черну себя без меры,
Решилася уйти в дальнейшия пещеры.
Венера с радости услышав от зефира,
Что стала на посмех Психея всего мира,
Что мщение и власть ее над ней сбылась,
То с радости такой с Вулканом уеблась.
Амур жестокость зол Психеи ощущал,
И Псиша хоть черна, но еть ее желал.
И сей прекрасный бог
Подробну ведомость имел со всех дорог,
От всех лесов и гор, где Душенька являлась,
Стыдяся черноты, в средины гор скрывалась.
Смягчил он мать свою, задорную Венеру,
Позволила б ему явиться к ней в пещеру.
Психея с горести не зрела света там,
Когда Амур к ее представился очам.
Лежала Душенька, лежала там ничком,
Лежала сракой вверх; Амур подшел тишком
И вздумалось ему над Псишей пошутить,
Чтоб с розмаху в пизду битку свою забить;
А Душенька тогда от горя почивала.
Тихонько поднял он у Псиши покрывало,
Которым черноту Психея закрывала.
Он поднял сарафан и сраку заголил,
С разлету молодец ей сзади хуй забил;
Не знала Душенька, на чьем хую пизда.
Проснулась, ахнула, закрылась от стыда.
На голос сей Амур к Психее произнес,
Прощенья в том просил, без спросу что он влез,
И что он не мерзит Психеи чернотою,
Позволила б ему опять етись с собою.
Амура с радости Психея обхватила,
В пещеру за собой супруга потащила.
Забыла Душенька, гонима что судьбой.
Забыла все беды и тешится елдой;
Запхал он хуй ей в плоть, а Псиша подъебала,
Зашлося вмиг у ней, пизда ее взблевала,
И если б все сказать,
Заебин фунтов с пять;
Амур мудами обтирал
Пизды ее губенки.
Так всласть он не ебал
Напред сего в раю сей миленькой пизденки.
И еблею такой когда уж насладились,
К Венере чтоб идти с Амуром торопились;
Упасть к ее ногам, принесть чтоб извиненье,
Чтоб грех пред ней открыть, открыть все дерзновенье.
Зефиров помощью к богине в храм явились.
Предстали к матери, у ног богини пали
И сраку, и пизду Венерину лизали.
Се знак их был Венере покоренья,
Просили у нее в винах своих прощенья.
И в ебле не было чтоб больше запрещенья.
С приятностью воззрев, богиня красоты
Не пожелала зреть той больше нищеты,
Ебет кого Амур и та ее сноха,
Терпением своим очистясь от греха,
Наружну красоту обратно получила.
Богиня некакой росой ее умыла,
И стала Душенька полна, цветна, бела,
Как преж сего была.
На прежне место в рай с Амуром возвратились,
И тамо и поднесь с приятностью блудились.
А злым ее сестрам за сделанный тот вред,
Что сделали они Психее столько бед,
В пример всем злым сердцам Циклопу поручили,
Разжженную чтоб сталь в пизду обеим вбили,
Чтоб впредь бы погубить Психеи не искали
И там зловредный свой живот бы окончали.
