Некоторое время крепился он рассказать княжескую тайну, но после трех-четырех бокалов язык развязался, и, пощипывая черный ус, не без удивления выслушал князь Андрей о странных замыслах своего братца.

— Да он с ума спятил, — пробормотал он.

— Да нет, отчего же, — болтал охмелевший Чегорин, — так и в книге сказано. Только аккуратность большую надо. И сегодня как раз срок.

— Ты, Платоша, не дури. Ишь, старый дурак, русалок вздумал разводить. И к чему мокроту эту надобно, когда есть столько прекраснейших существ на земле. Ну, князь хоть блаженный, а ты, Платоша, сердись, не сердись, — просто старый осел. Нет, вот я тебе скажу, у нас в полку был случай, — и князь Андрей, тоже хмелея, рассказывал один анекдот за другим, от которых краснел Платон Иванович и лоснился, что твой таз медный.

Долго ходил по боковой аллее князь Дмитрий Павлович, то принимаясь за книгу, то бормоча что-то.

Душно становилось в глухой аллее, и наконец направился князь к дому. Шел он осторожно, как бы боясь быть замеченным, и заслышав веселые голоса Чегорина и кузена, словно испугавшись, бегом побежал по коридору.

Собаки бежали за ним.

В кабинете своем, уставленном странными какими-то предметами, банками, ретортами, жаровнями и пузырьками, он заперся и только уже под вечер позвонил камердинера и велел подать есть и кликнуть Платона Ивановича.

Чегорин спал на сеновале, и довольно долго пришлось его будить.

Когда он появился, князь с отвращением взглянул на него. Красный, с заплывшими глазками, всклокоченными волосами с сеном, в расстегнутом жилете, Платон Иванович виновато жался у двери.

— Так-то, сударь, — начал Дмитрий Павлович, — блюдете вы наш уговор. Понимаете ли, что дело всей жизни, быть может, ставлю сегодня на карту я. Как честному человеку, доверился я вам и от вас ждал помощи. И что же? Разве в таком виде можно приступить к делу, требующему наипаче чистоты духа?

Долго выговаривал плачущим голосом Дмитрий Павлович, сухими, будто деревянными, пальцами постукивая по столу.

— Немедля прошу покинуть мой дом. Если не смогли помочь мне, то хоть присутствием своим не мешайте.

— Да помилуйте, батюшка, Дмитрий Павлович, я ли не старался, — бормотал Чегорин, но князь был неумолим и слушать никаких оправданий не хотел, и волей-неволей пришлось Платону Ивановичу лезть в свой тарантас, хотя любопытство его было мучительно.

Впрочем, отъехав версты две, велел он кучеру повернуть.

Оставив лошадей у знакомого мужика в княжеском селе, сам Платон Иванович, как только спустились сумерки, отправился в поле, долго бродил вдоль забора, отделяющего парк, и, спустившись к небольшому озеру, выбрал себе удобную позицию в кустах, где и засел.

Долго пришлось ждать Платону Ивановичу; ноги заныли и есть захотелось. Узкий край луны показался из-за туч, и бледный туман поднимался от воды.

Знал Чегорин точно, что местом для заклинаний должен был служить маленький плот, ясно сейчас ему из-за кустов видный. Наконец заметил он на береговой дорожке темную фигуру. То князь Дмитрий Павлович, дожидаясь условного часа, быстро ходил взад и вперед.

Чегорин высунулся, стараясь яснее рассмотреть все, что происходит.

Вот встал Дмитрий Павлович на утлый плот, поднял руки кверху, — читает давно заученную формулу заклинания; вот взмахнул рукой, всыпал в воду чудодейственный порошок и, сойдя на берег, лег ничком на землю ждать покорно, пока совершится чудо.

Все делал, как положено.

Платон Иванович, забыв осторожность, не только во весь рост поднялся, но даже на сук вскарабкался.

Спокойна была тихая, зеленой травой зацветшая вода маленького озера.

Но вдруг в кустах, что на противоположной луговой стороне, мелькнуло что-то белое, бросилось с шумом в воду и поплыло быстро, прямо к плоту.

Платон Иванович даже ахнул.

Видимо, и Дмитрий Павлович услышал бульканье воды и поднял голову; а она, русалка, скорехонько подплыла, ухватилась за плот и вылезти хочет.

Непобедимый страх напал тут на Чегорина, и, закрыв глаза, он забормотал:

— Чур меня! чур меня! Свят, свят, свят, сгинь!

Открыв один глаз, с ужасом убедился Платон Иванович, что русалка и не думает пропадать, а уже взлезла на плот и выжимает волосы, а князь Дмитрий Павлович стоит на берегу в позе растерянной и вряд ли также не молитву об избавлении творит.

Тут Платон Иванович так перепугался, что, издав пронзительный крик и придерживая рукой картуз, бросился бежать по полю к деревне.

Споткнувшись, он упал лицом прямо в росистую траву.

Полежав немного, успокоился и сообразил, что опасность, если таковая и была, грозила во всяком случае князю, а не ему, стороннему зрителю. Некоторое время боролись в нем любопытство и страх, и когда первое победило, то решился он вернуться обратно к озеру и посмотреть, что сталось.

Соблюдая большую осторожность, пробрался Платон Иванович к своему кусту, но когда выглянул, то никого ни на плоту, ни на берегу не увидел.

Зловещей показалась эта тишина Платону Ивановичу.

«Заманила, проклятая, в воду и утопила», — подумал он, и мучительной тревогой наполнилось при мысли такой его сердце.

Чувствуя, что нужно же предпринять что-нибудь, нерешительно отправился, тяжело вздыхая, Чегорин в усадьбу. Думал сначала на село пойти к попу, чтобы в тяжком грехе волхвования покаяться и совета просить, но потом решился предуведомить сначала князя Андрея о всем случившемся.

Князь Андрей сидел в комнате, ему отведенной, в одном белье и играл в шашки со своим денщиком, который стоял перед доской навытяжку и только по команде князя «ходи, болван» одним пальцем передвигал шашку.

Увидев Платона Ивановича, князь очень обрадовался.

— Наконец-то! Куда вас черти обоих занесли? Сказывали, ты уехал. Скучища у вас, братец, — сказал он и смешал шашки. — Да что с тобой, Платон Иванович? — спросил князь, заметив растерянный вид Чегорина.

Денщик догадался выйти, и Платон Иванович поведал все, чему свидетелем был.

Кусая ус, несколько минут молчал князь Андрей, раздумывая.

— Да ты не врешь ли с пьяных глаз? Ведь кпюкнули-то мы здорово, — спросил он.

Но когда Платон Иванович побожился и крест положил, то князь промолвил:

— Прежде всего, надо сохранить все в полной тайности, дабы не возбуждать лишних толков. Осмотреть весь дом и парк, и поискать князя и его русалку.

Накинув халат, видимо, более заинтересованный, чем напуганный, князь взял свечу и почти силой повел за собой трепещущего Платона Ивановича по темным коридорам во второй этаж, где находились кабинет и спальня Дмитрия Павловича.

Соблюдая большую осторожность, поднялись они по лестнице и, пройдя первую комнату, увидели свет, пробивавшийся в щели плотно запертой двери княжеского кабинета.

Князь Андрей попробовал было приложить глаз и ухо к щели, но ничего этим не достиг. Высунувшись в окошко, он заметил, что как раз против окон кабинета поднималась узкая лестница на чердак. Шторы же спустить Дмитрий Павлович, очевидно, забыл.

В ту же минуту князь Андрей решил воспользоваться удобной случайностью и выведать тайну странного происшествия.

На цыпочках спустились вниз, вышли в парк, и с легкостью кошки князь Андрей полез по лестнице.

Платон Иванович на это не решился и остался ожидать внизу, не переставая ни на минуту дрожать всем телом. Казалось ему, что, взобравшись наверх, погибнет и второй князь, и не избежать тогда ему, единственному свидетелю всех странных событий этой ночи, страшного обвинения в неведомом преступлении.

Взобравшись до окна кабинета, князь Андрей прежде всего увидел тонкий профиль своего кузена. Тот сидел в кресле у самого окна и, подперев голову рукой, смотрел в одну точку. Переведя взгляд в глубь комнаты, чуть было не свалился князь Андрей: на диване, куда так пристально и странно смотрел Дмитрий Павлович, лежало что-то белое.

Однако, не потеряв присутствия духа, князь Андрей, ухватившись левой рукой покрепче за перекладину, правой перекрестился и стал наблюдать.