— Надоела ты мне с твоим князем, — уже менее досадливо ответила Анета и жженой пробкой начернила брови.

— А вот и Платон Иванович приехали, — взглянув в окно, сказала Глаша.

Анета вздрогнула и уронила заячью лапку, которой пыталась придать лицу своему томную бледность.

Почти каждый день приезжал Платон Иванович, трепетно ждала его Анета; каждый раз представлялось ей, что несет он важное известие о нем, о князе Кокорине, но, обтирая обильный пот со лба, не мог ничего интересного сообщить Чегорин. То перечислит блюда, которыми угощали его, то расскажет в подробностях, сколько навозу вывозят со^: скотного княжеского двора, то опишет псарню, запущенную ныне; но приметить чего-нибудь, что рисовало бы владельца и странный образ жизни его, не умел Платон Иванович.

Чувствуя недовольство Анетино, смущался и начинал постылый разговор о чувствах, им питаемых.

Быстро сбежала Анета по скрипучей лестнице и одновременно с Платоном Ивановичем вступила в гостиную.

Тетушка Марья Семеновна сидела в креслах и ругала стоявшего с равнодушным лицом в дверях кучера Агафона. Осип Иванович лежал на диване, курил трубку, изредка вставляя от себя какое-нибудь крепкое слово.

Было это ежедневным занятием помещиков Кириковых, и строго соблюдалась очередь, кого из дворни в какой день ругать.

Недовольная тем, что прервали ее, сердито промолвила тетушка Чегорину:

— Пойди, батюшка, погуляй в саду с Аннушкой, пока мы дело кончим. Совсем людишки наши распустились.

— Да я, барыня, что, — сказал вдруг Агафон, улыбнувшись и тряхнув волосами, — только ошибиться изволили. Сегодня очередь Аграфене.

— Молчи, негодяй, не путай! — прикрикнула было Марья Семеновна, но подумала и приказала, — ну, зови Аграфену, а до тебя, голубчик, я тоже доберусь. Дай срок!

— Пойдемте, — шепнула Анета Платону Ивановичу.

— Новости вам привез, — сияя, заговорил Чегорин, лишь только вышли они за дверь.

— Воображаю, — притворно-небрежным тоном ответила Анета, презрительно скривив губы, хотя сердце так и забилось. — Только конюшни да собак умеете вы примечать.

— Нет, длинный и откровенный разговор имел я вчера вечером с князем Дмитрием Павловичем. Только тайна это огромная.

Платон Иванович даже захлебнулся и должен был несколько минут помолчать, чтобы перевести дух.

— Русалок разводить будем.

— Каких русалок? Врете вы все, Платон Иванович! Вот уж нашла кому поручение дать! — гневно воскликнула Анета.

Платон Иванович сконфуженно замолк, обтер клетчатым платком лот и сказал жалобно:

— Нельзя же сразу в дружбу войти. А то, что открыл мне князь один из тайных замыслов своих, показывает — большое доверие ко мне начинает он иметь.

— Ну, каких же таких русалок? — спросила разочарованно Анета, мечтавшая узнать, занято ли сердце князя, склонен ли он полюбить кого и прочее, а никак не эти глупые выдумки.

— Изволите ли видеть, — заторопился Платон Иванович, — книгу такую тайную князь из Неметчины вывез, где о предметах магических толкуется. И вычитал там, что можно состав такой, зелье, составить, чтобы русалок, ундин по-ихнему, в тех местах, где их не имеется, разводить. По примеру как бы телят или птицу. Но большие трудности в деле сем существуют, и надо это производить не иначе как в ночь на Ивана Купального. Так вот князь и задумал опыт произвести. Но одному ему не справиться, потому выбрал меня помощником.

— Зачем же русалки ему понадобились? — спросила Анета, выслушавшая этот рассказ не без интереса.

Платон Иванович потупился и вздохнул.

— Поведал князь мне и об этом, да не знаю, слово я ему дал…

— Вот как! — обиделась Аннета, — а мне слова не давали все выведать и рассказать?

— Да и не знаю, как выразить это… — мямлил Платон Иванович.

— Дорогой Платон Иванович, голубчик, расскажите, ну, расскажите! — уже не гневно, а жалобно просила Аннета.

— К женщинам, видите ли, князь странный страх имеет, — поступившись, заговорил наконец Платон Иванович. — Мечтает с русалкой утешиться и, наконец, он толкует, настоящую любовь познать. Непонятно мне сие.

— Так вот каков ваш князь, — засмеялась Аннета, повернулась и быстро, почти бегом, направилась к дому, оставив Платона Ивановича в полном изумлении.

Князь Дмитрий Павлович в сопровождении двух высоких, с узкими мордами, шотландских собак прохаживался по боковой, густо заросшей аллее. Держал он в руках раскрытую книгу, но не читал.

Если бы увидели его в ту минуту соседские девицы, вряд ли бы нашли они князя таким красивым, каким рисовался он их мечтательному воображению по рассказам Лукерьи.

Слишком тонкое, с длинным острым носом лицо было схоже с мордой шотландской собаки княжеской. Плохо выбритый подбородок и бледная серость щек делали лицо почти страшным.

Одет был князь неопрятно; черная длинная хламида, подпоясанная шнуром, волочилась по земле, открывая при ходьбе стоптанные ночные туфли, надетые на босые, поразительной худобы, ноги; на голове была замусленная, вышитая бисером тюбетейка.

Этот наряд и тревожный блеск воспаленных глаз придавали князю вид страшный и пугающий.

С каждым поворотом он ходил все быстрее, и собаки, не отставая ни на шаг от хозяина, уже высунули устало красные, как жало змеиное, узкие языки.

Казалось, был чем-то взволнован князь Дмитрий Павлович. Иногда он останавливался, взмахивал рукой, и беззвучно что-то шептали бледные губы.

Наконец на дорожке показались двое. Один был Платон Иванович Чегорин, обтиравший лоб неизменным своим клетчатым платком, другой — князь Андрей Кокорин, молодой драгунский ротмистр, двоюродный брат Дмитрия Павловича, вчера ночью проездом попавший в это странное место.

— Ну, знаешь, Дмитрий, черт знает что у тебя делается, — заговорил князь Андрей. — Сейчас мы обозревали именье с Платоном Ивановичем, и он порассказал мне о твоих причудах.

Платон Иванович сконфуженно захихикал.

— Я-с ничего, я только его сиятельству на вопросы ответы давал и насчет уединения вашего сиятельства удивление выразил.

Видимо, он проговорился и теперь трусил.

— Кому какое дело, — высоким, даже визгливым голосом выкрикнул Дмитрий Павлович. — Пошлостям вашим не потакаю и потакать не желаю. Сам свою жизнь строю и никому не позволю в мои дела мешаться.

— Ты, братец, не юродствуй. Блаженного не представляй, — перебил его, тоже повысив голос, Андрей. — Жить можешь хоть по-свински, но сказкой всего уезда делаться тебе, князю Кокорину, не подобает.

Впрочем, тотчас же князь Андрей переменил тон и, обняв кузена за талию, заговорил миролюбиво:

— Ну, посмотри ты на себя. На кого ты похож? Столбовой дворянин, владетель богатейших имений. Тебе бы пиры задавать, всем уездом править. Жить в удовольствие. Эх, попалось бы мне твое богатство, показал бы я! Брось, Митенька, чудить. Пойдем сейчас. Велим камердинеру тебя одеть, побрить, выпьем, закусим. Девок дворовых кликнем. Ведь есть хорошенькие, не правда ли, Платон Иванович?

Чегорин подобострастно хихикнул, а Дмитрий Павлович, уставив глаза в немецкую книгу, делал вид, что углубился в чтение. Только при последних словах легким румянцем покрылись его щеки.

— Впрочем, как хочешь. Черт с тобой. Мне что! Сегодня переночую, а завтра в путь, — обиженно промолвил князь Андрей. — Ну, распорядись хоть, чтобы завтрак подавали. Это уж неучтиво даже, голодом морить, — добавил он.

— Очень я извиняюсь, что принимаю тебя как бы негостеприимно, — заговорил Дмитрий Павлович, будто с трудом отрываясь от книги. — Но думаю, что не будешь почитать себя церемонным гостем. Распорядишься сам, все имея в своем распоряжении. Вот Платон Иванович тебе компанию составит. Меня же прости. Плохо себя чувствую сегодня, завтракать не буду.

— Ну, как хочешь. Мы и с Платоном Ивановичем себя не обидим, — засмеялся князь Андрей и, взяв под руку Чегорина, пошел к дому.

— Неудачный день выбрали для посещения. В большом мы сегодня волнении, — не удержался болтливый Платон Иванович, когда они сели за стол, обильно уставленный блюдами и бутылками.