«Девочке еще не начали бинтовать ноги. И нет гарантии…»

«Но вы видели ее ноги, не правда ли, Мадам Ван? Вы хороший судья. Как вы думаете, какой будет результат?»

«Мать девочки, возможно, не сможет удачно справиться со своим делом».

«Тогда я пригляжу за этим сама».

«Вы не можете взять девочку в этот дом, если хотите выдать ее замуж за вашего внука, — сварливо напомнила Мадам Ван. — Будет неприлично, если ваш внук увидит свою будущую жену». Она не изменилась, но и я осталась прежней.

«Вы правы, Мадам Ван. Я навещу родителей девочки».

«Вряд ли это будет правильно…»

«Я буду часто навещать ее. Мне нужно будет научить ее многому». Я наблюдала за тем, как Мадам Ван обдумывает мое предложение. Затем я наклонилась к ней и положила свою руку на ее. «Я думаю, Тетушка, что бабушка девочки одобрила бы это».

Глаза старой свахи наполнились слезами.

«Эта девочка должна научиться домоводству, — поспешно проговорила я. — Ей надо будет путешествовать — не так далеко, чтобы ее стремления простирались за пределы женского внутреннего мира, но я полагаю, что ей следует каждый год посещать Храм Гупо. Мне говорили, что когда-то там жил человек, который по-особому готовил таро. Я слышала, его внук унаследовал его дело».

Я упорно продолжала вести переговоры, и внучка Снежного Цветка перешла под мое покровительство. Я сама перебинтовала ей ноги. Я отдавала ей всю свою материнскую любовь, на какую только была способна, когда водила ее взад-вперед по верхней комнате ее родного дома. Ноги Пион превратились в совершенные «золотые лилии», размером с мои. В течение долгих месяцев, пока у Пион отвердевали косточки, я приходила к ней почти каждый день. Ее родители очень любили ее, но ее отец старался не думать о прошлом, а ее мать ничего о нем не знала. Поэтому именно я рассказывала девочке истории о бабушке и ее лаотун, о письме и пении, о дружбе и тяготах жизни.

«Твоя бабушка родилась в образованной семье, — говорила я ей. — Ты выучишься всему, чему она научила меня: шитью, достойному поведению, а главное, нашему тайному женскому письму».

Пион была прилежной ученицей, но однажды она сказала мне: «У меня грубый почерк. Я надеюсь, вы простите меня за это».

Она была внучкой Снежного Цветка, но как я могла не видеть в ней также и себя саму?

Иногда я думала, что было хуже — видеть, как умирает Снежный Цветок, или как уходит мой муж? Они оба безмерно страдали. Но лишь у одного из них были похороны, во время которых три сына шли на коленях до самой могилы. Когда умер мой муж, мне было пятьдесят семь лет, и я была слишком стара для того, чтобы мои сыновья беспокоились о моем новом замужестве или о том, буду ли я честной вдовой. Я была целомудренной вдовой. Я уже давно соблюдала целомудрие, только теперь я была вдвойне вдовой. На этих страницах я мало писала о своем муже. Все остальное есть в моей официальной автобиографии. Но я скажу вам одно: он давал мне повод для существования. Мне нужно было заботиться о его еде. Мне нужно было быть умной, чтобы развлекать его. После его смерти я стала есть все меньше и меньше. Меня больше не заботило, являюсь ли я примером для женщин в нашем уезде. Дни переходили в недели, и я забыла о времени. Я забыла о смене времен года. Годы складывались в десятилетия.

Трудность такой долгой жизни заключается в том, что вы видите смерть чересчур многих людей. Я пережила почти всех — моих родителей, Тетю и Дядю, сестер и братьев, Мадам Ван, моего мужа, двоих своих сыновей, всех невесток, даже Юнган. Мой старший сын стал гуншэн, а потом и цзиньши. Сам император читал его эссе из восьми частей. Поскольку мой сын был придворным чиновником, он по большей части отсутствовал, но обеспечил положение будущим поколениям семьи Лу. Он — послушный сын, и я знаю, что он никогда не забудет о своем долге. Он даже купил гроб, куда меня положат, когда я умру. Его имя — вместе с именем его двоюродного дедушки Лу и именем прадеда Снежного Цветка — записано мужскими иероглифами в храме предков в Тункоу. Эти три имени будут красоваться там, пока здание не разрушится.

Пион сейчас тридцать семь лет, она на шесть лет старше, чем была я, когда стала Госпожой Лу. Как жена моего старшего внука она станет, когда я умру, новой Госпожой Лу. У нее два сына, три дочери, и, возможно, будут еще дети. Ее старший сын женился на девушке из другой деревни. Она недавно родила близнецов, мальчика и девочку. В их лицах я вижу черты Снежного Цветка и свои собственные. Когда мы были девочками, нам говорили, что мы никчемные ветви семейного древа. Мы не можем носить семейное имя, а только имя той чужой семьи, куда выходим замуж, и то лишь при условии, что нам повезет родить сыновей. Таким образом, женщина навеки принадлежит семье своего мужа и при жизни, и после смерти. Все это верно, и все же я испытывала удовлетворение: в той, кто скоро будет управлять домом семейства Лу, течет кровь Снежного Цветка и моя.

Я всегда верила старой поговорке: «Необразованная женщина лучше образованной».

Всю свою жизнь я старалась закрыть глаза и уши, чтобы не видеть и не слышать того, что происходит во внешнем мире мужчин, и я не стремилась выучиться мужскому письму. Но я знала женские обычаи, истории и знала нушу. Много лет назад, когда в Цзиньтяне я обучала Пион и ее названых сестер линиям, из которых состоит тайнопись, многие женщины спрашивали, не могу ли я переписать их автобиографии. Я не могла отказать им. Разумеется, я брала с них плату — три яйца или деньги. Я не нуждалась ни в яйцах, ни в деньгах, но я была Госпожой Лу, и все должны были относиться с уважением к моему высокому положению. Помимо этого мне хотелось, чтобы они ценили свои жизни, которые по большей части были печальными. Эти женщины происходили из бедных и неблагородных семей, которые выдали их замуж в очень раннем возрасте. У них болело сердце, когда они расставались со своими родителями, теряли детей, испытывали унижения оттого, что занимали самое низкое место в домах родителей своего мужа, и оттого, что почти всех их били мужья. Я много знаю о женщинах и их страданиях, но я почти ничего не знаю о мужчинах. Если мужчина не ценит свою жену до свадьбы, разве он будет обожать ее после? Если он смотрит на свою жену только как на курицу, которая бесконечно несет яйца, или как на буйвола, который может вынести на своих плечах любой груз, будет ли он ценить ее выше эти животных? Он может даже ценить ее ниже, потому что она не такая смелая, сильная, терпеливая и не способна поедать собственные отбросы, как они.

Узнав столько женских историй, я подумала о своей собственной. Сорок лет подряд воспоминания будили во мне только сожаления. Лишь один человек в моей жизни что-то значил для меня по-настоящему, но я поступила с ней хуже, чем самый плохой муж. После того как Снежный Цветок попросила меня стать тетей ее детям, она сказала — и эти слова были ее последними: «Хотя я не была такой хорошей, как ты, я верю, что небесные духи соединят нас. Мы будем навеки вместе». Я так много думала об этом. Говорила ли она правду? Что если в загробном мире нет сочувствия? Но если у мертвых остаются желания и нужды живых, тогда я взываю к Снежному Цветку и всем, кто был свидетелем нашей жизни. Пожалуйста, услышьте мои слова. Пожалуйста, простите меня.

Однажды, в шестидесятые годы прошлого века, на деревенской железнодорожной станции пожилая женщина упала в обморок. Когда полицейские обыскали ее вещи, чтобы удостоверить ее личность, они обнаружили записи, похожие на тайный шифр. Это происходило на пике событий культурной революции в Китае, так что женщина была арестована по подозрению в шпионаже. Ученые, прибывшие чтобы расшифровать эти записи, почти сразу поняли, что в них нет ничего, относящегося к международной интриге. Более того, это был письменный язык, известный только женщинам, который хранился «в тайне» от мужчин тысячу лет. Этих ученых тут же отправили в трудовые лагеря.