Прежде чем разрешить мне ответить девочке по имени Снежный Цветок, моя семья должна была многое оценить. Хотя Старшая Сестра, Прекрасная Луна и я не имели права голоса, мы слушали, как Мама и Тетя обсуждали возможные последствия союза лаотун. Моя мать была проницательной женщиной, но Тетя происходила из семьи лучшей, чем наша, и ее образование было более глубоким. При этом Тетя занимала самое низкое положение среди женщин в нашей семье, поэтому ей приходилось быть осторожной в своих высказываниях, особенно теперь, когда моя мать имела власть над ее жизнью.

«Союз лаотун так же важен, как хороший брак», — говорила Тетя, чтобы начать разговор. Она обычно повторяла многие из аргументов свахи, но всегда возвращалась к этому утверждению, которое считала самым важным: союз лаотун заключают по своему выбору для душевного общения и вечной верности. А брак заключают не по своему выбору и с одной целью — иметь сыновей».

Услышав эти слова, Мама старалась утешить свою невестку. «У тебя есть Прекрасная Луна. Она хорошая девочка и делает всех счастливыми».

«И она покинет меня навеки, когда выйдет замуж. А твои два сына будут жить с тобой до конца твоей жизни».

Каждый день они приходили к этому печальному месту в своем диалоге, и каждый день моя мать старалась повернуть разговор в практическое русло.

«Если Лилия станет лаотун, у нее не будет названых сестер. Все женщины в нашей семье…»

«…имели названых сестер», — так Мама намеревалась закончить фразу, но Тетя закончила ее по-иному: «…могут исполнять обязанности ее названых сестер при необходимости. Если тебе покажется, что нам понадобится больше девочек, когда придет время Сидения и Пения в Верхней Комнате перед свадьбой Лилии, ты сможешь пригласить незамужних дочерей наших соседей».

«Эти девочки плохо ее знают», — сказала Мама.

«Но ее лаотун будет хорошо ее знать. К тому времени, когда они выйдут замуж, они будут знать друг друга лучше, чем я знаю собственного мужа».

Тетя помолчала, как она всегда делала, когда разговор доходил до этой точки.

«У Лилии есть возможность пойти по пути, который будет отличаться от пути, пройденного тобой или мной, — продолжала она, немного помолчав. — Союз лаотун увеличит ее ценность и покажет людям в Тункоу, что она достойна хорошего жениха из их деревни. А поскольку союз между двумя половинками заключается на всю жизнь и не меняется с их замужеством, связи с людьми из Тункоу будут крепнуть, и твой муж, и мы все будем под их защитой. Все это поможет Лилии занять надежное место в женской половине дома ее мужа. Она не будет женщиной, изуродованной безобразным лицом или безобразными ногами. Она будет женщиной с совершенными «золотыми лилиями», которая уже доказала свою верность, преданность и умение писать на нашем таймом языке в достаточной степени, чтобы иметь лаотун — девочку из их собственной деревни».

Вариации этого разговора были бесконечными, и я слышала их каждый день, я только не слышала, как все это было преподнесено моему отцу, когда Мама и Папа лежали в постели. Этот союз стоил бы моему отцу дополнительных расходов — на постоянный обмен подарками между нами, двумя половинками, и нашими семьями, на еду и воду во время пребывания Снежного Цветка в нашем доме, на мое путешествие в Тункоу — на это у него денег не было. Но как сказала Мадам Ван, Мама должна была убедить Папу в том, что это хорошая идея. А Тетя нашептывала Дяде в ушко, что будущее Прекрасной Луны тесно связано с моим. Все, кто говорит, что у женщин нет влияния на мужчин, допускают большую ошибку.

Постепенно моя семья сделала желанный для меня выбор. Вопрос заключался в том, как мне следует сообщить об этом Снежному Цветку. Мама помогла мне расшить пару туфелек, над которыми я трудилась, чтобы послать их Снежному Цветку в качестве первого подарка, но она не могла помочь мне написать ответ. Обычно ответ писали на новом веере, который впоследствии становился частью свадебных подарков. Я же задумала нечто иное, полностью нарушавшее традицию.

Когда я посмотрела на гирлянду, вытканную по верху веера, присланного Снежным Цветком, я вспомнила старую пословицу: «Гиацинты и папайя, длинные лозы, глубокие корни. Пальмовые деревья в саду за стенами, с длинными корнями стоят тысячу лет». Для меня это означало, что я хотела, чтобы наши отношения были глубокими, тесными, вечными. Я хотела, чтобы этот веер стал символом наших отношений. Мне было всего семь с половиной лет, но я представляла себе, чем станет веер со всеми его тайными посланиями.

Когда я решила написать ответ на веере Снежного Цветка, я попросила Тетю помочь мне составить послание на правильном нушу. Целыми днями мы обсуждали варианты. При том, что я была очень решительна в отношении веера, мне следовало быть по возможности традиционной в своем тайном послании. Тетя написала слова, которые устроили нас обеих, и я начала упражняться в каллиграфии, пока она не стала вполне сносной.

Когда я была удовлетворена своим чистописанием, я растерла чернильный порошок на чернильном камне, смешивая его с водой, пока она не стала совсем черной. Я взяла кисточку, держа ее прямо между большим, указательным и средним пальцами, и окунула ее в чернила. Сначала я нарисовала маленький подснежник среди гирлянды из листьев на веере. Для своего послания я выбрана место на складке веера, следующей за той, где было красивое послание Снежного Цветка. Я начала с традиционного вступления, а затем написала фразы, обычные для такого послания:

Естественно, я не испытывала всех этих чувств. Как мы могли испытывать глубокую любовь, дружбу и брать на себя вечные обязательства, когда нам было всего по семь лет? Мы даже не встречались, а если бы и встретились, все равно ничегошеньки не понимали в подобных чувствах. Это были просто слова, написанные в надежде, что когда-нибудь они станут правдой.

Я завернула веер и пару туфелек для бинтованных ног, которые сделала сама, в кусок материи. Теперь, когда мои руки остались без дела, мои мысли начали метаться в беспокойстве о многих вещах.

Что если мое происхождение слишком низкое для семьи Снежного Цветка? Что если они посмотрят на мою каллиграфию и поймут, насколько я ниже их? Что если примут мое нарушение традиции за плохие манеры? Будут ли они возражать против такого союза? Эти беспокойные мысли — духи лисицы, как моя мать их называла, преследовали меня постоянно, но я могла лишь ждать, продолжая трудиться в женской комнате и давать отдых своим ногам, чтобы кости срослись правильно.

Когда Мадам Ван увидела, что я проделала с веером, она сначала неодобрительно поджала губы. Затем, после продолжительного молчания, она понимающе кивнула. «Это будет на самом деле совершенный союз. Эти две девочки не только две половинки но своим восьми знакам, они обе настоящие лошади по своему духу. Это будет… интересно». Она произнесла это последнее слово почти как вопрос, что, в свою очередь, заставило меня еще больше заинтересоваться Снежным Цветком.

«Следующим шагом будет заключение официального соглашения. Я предлагаю отвезти обеих девочек на ярмарку Храма Гупо в Шэся для подписания договора. Мать, я позабочусь о перевозке обеих девочек. Идти пешком им придется немного».

С этими словами Мадам Ван связала в узелок веер и туфельки и взяла их с собой, чтобы отдать моей будущей лаотун.

Следующие несколько дней мне было очень трудно сидеть спокойно и залечивать свои ноги, как мне полагалось; я могла думать только о своей встрече со Снежным Цветком. Даже Мама и Тетя были охвачены этим ожиданием и строили предположения о том, что именно нам со Снежным Цветком следует написать в нашем договоре, хотя ни одна из них никогда ни одного договора не видела. Когда паланкин Мадам Ван остановился у нашего дома, я уже была вымыта и одета в простую деревенскую одежду. Мама отнесла меня вниз, потом на улицу. Через десять лет, когда я буду выходить замуж, я совершу подобное путешествие к паланкину. Тогда я буду страшиться новой жизни, расстилающейся передо мной, и горевать от разлуки со всем тем, что мне знакомо. Но ожидая встречи со Снежным Цветком, я испытывала головокружение от нервного возбуждения. Понравлюсь ли я ей?