Конечно, можно возразить, что на любом заводе — подлинный вернисаж скульптурных изделий из стали. Тут и груши, цилиндры, шары, сваренные из гигантских лепестков. Тут паутина тросов и канатов, тянущих вагонетки по наклонным мостам с четким ритмическим узором. Тут и бесчисленные фермы покрытий, похожие на ребра грудных клеток, под которыми пульсируют горячие сердца прокатных станов. Все это так.

Но есть в Челябинске Дом книги — крупнейший в России, зримо передающий игру сил в конструкции. Есть стадион ЧТЗ, где инженеры остроумно перекинули над полем рыбообразную ферму, которую незачем прятать или маскировать, как делали это раньше строители Дворца спорта.

Словом, сталь постепенно входит в наиболее значительные и крупные сооружения города. Именно в стали исполнена раковина уникального цирка. Возможно, будет у нас и стальная стремительная парабола лыжного трамплина на Монахах.

Легкие раздвижные многогранники из стальных труб с пленочным покрытием дадут многочисленные выставочные павильоны и просторные оазисы вечного лета и зелени в наших суровых зимах — «климатроны». А кто не радуется зимнему саду? До уровня телебашни поднимутся высотные дома со стальным каркасом, оставив нетронутой зелень сосновых массивов в Челябинске…

И все это — не фантазия. Для конструкций, о которых веду рассказ, строятся новые здания. И лучшим из них, наиболее поражающим воображение по устремленности в будущее, стал завод рифленого стального настила. Продукция его коренным образом изменила облик цехов. Яркие, сочные, не стареющие от времени краски — от оранжевой до лазурной — появились среди былых закопченных цехов. Не надо месяцами класть кирпичные слоеные пироги, даже не надо мощных кранов для монтажа бетонных блоков. Легкие стены монтируют два-три человека с помощью мачт и переносного пневмоинструмента. Я видел на стройплощадке, как за три часа бригада в зеленых комбинезонах создала из набора вроде нашего игрушечного конструктора двухквартирный дом с полным сервисом, алюминиевыми переплетами окон и веселыми паласами на полах. Ни одной капли цемента, ни искры сварки — все на болтиках, гаечках, заклепках…

Именно такие дома делает завод профилированного настила. Их в упакованном виде везут до Игарки и Норильска. Там, на Севере, природа дает считанные часы для строителя: некогда не то чтобы раствор разводить — кабель для сварки провести порой неоткуда. Такие дома увидим и мы в своем городе.

Оживут скучные торцы домов, разнообразные рисунки покроют обветшалые поверхности, глазу будет приятно отдохнуть на игре красок города. И тут еще раз напоминаю, что это сталь вышла на проспекты — ведущий материал двадцатого века, хребет всей индустрии страны…

В верхний, самый обширный завал на бремсберге Михеичев взял с собой Дутова, Кошкарева и Тропинина. Вадим Гайворонский было возмутился, начал кричать, что его не берут в шахту, считают ребенком, но, вовремя сообразив, что таким методом Петра Васильевича не проймешь, убавив пыл, начал просить бригадира взять его на разбор завала. Но и это не имело успеха. Михеичев был тверд и непреклонен.

В шахту собирались неторопливо, основательно. Кошкарев сопел, приглаживал прохудившуюся на локтях и коленях спецовку, будто надевал ее впервые. Иван Дутов застегнул робу на все пуговицы и сразу стал похож на маленького, чем-то рассерженного командирчика, и странно было видеть его таким подтянутым и собранным.

Они прошли к стволу, стали в очередь. Из шахты выезжала добычная бригада восточного крыла. На черных, как смоль, лицах ребят светились только белки глаз. Зубы, и те были черными. Шахтеры выглядели уставшими, но шутили, смеялись. Шел большой уголь, и усталость была в радость.

— Сколько качнули? — придирчиво спросил Иван.

Такой же малорослый, но раза в два толще, шахтер в распахнутой куртке, из-под которой виднелась волосатая, в угольной пыли грудь, торжественно поднял вверх два черных, негнущихся пальца. Дутов вскинул сжатый кулак: мол, два плана — это здорово! Толстый улыбнулся и хрипловатым простуженным голосом похвастал:

— Мы такие, мы все могем!

— Смогешь, — пробурчал Кошкарев. — Если пласт не пойдет, то смогешь…

— Так он когда и пойдет, его умело взять надо! — возразил горняк с длинными обвислыми усами.

— Его, как бабу, штурмом надо! — захихикал толстый.

— Мальчики, мальчики, не задерживайтесь! Жетоны не забывайте опускать! — частила Маринка, рыжая, с густо накрашенными ресницами, девушка. — Чего ржете? У меня двадцать вагонов порожняка и три «козы» леса, все надо быстренько опустить. Не дай бог, Мефистофель нагрянет, без парашюта в ствол спустит.

— А ты его, лапочку, за шею обними и вместе — тю-тю. Шахтеры тебе бронзовый памятник соорудят! — сказал Дутов.

Маринка собралась что-то ответить, но, увидев Виктора, глазами поискала около него Вадима и тихо спросила:

— Вить, а Вадик где?

— В следующую смену… — Витька почему-то засмущался.

Вместе с другими шахтерами проходчики вошли в клеть. Стояли, тесно прижавшись друг к другу. Висели над семисотметровой пропастью, а вверху, в тугих канатах, гудел ветер, свистел в железном козырьке, и наверное, там, у рычагов подъемной машины, в таком же напряжении застыл машинист. Вот сейчас Маринка подойдет к щиту, нажмет кнопку — у него на табло вспыхнет надпись: «Спуск. Люди» — и он отпустит тормоза барабанов и оставит их всех во власти земного притяжения…

…Теперь они шли вниз, по скользкой почве, навстречу вентиляционной струе, к завалу. Идти было труднее, и шахтеры прижимались к аркам крепления, спускались гуськом друг за другом. Шедший впереди Петр Васильевич остановился. Луч света выхватил из темноты почти перерезанный пополам направляющий валик, что лежал между рельсов, и конец оборванного каната в нем.

— Почему он застопорился? — тихим голосом, будто речь шла о какой-то тайне, спросил Витька.

— Тут одним взглядом не определишь, одним словом не объяснишь. — Михеичев чесал затылок. — Ясно одно: причина тут…

Внизу, из глубокой ямы, мелькнул огонек; наверное, Плотников осматривал место завала. Через минуту они подошли к нему, стали рядом. Витька впервые в жизни видел такой хаос, такую невообразимую смесь камня, металла и дерева. Он стоял в каком-то оцепенении и недоумевал. Разве в человеческих силах навести здесь хоть какое-то подобие прежнего порядка? Да на это недели, месяцы потребуются.

Огромная гора породы, вывалившейся сверху пологим скатом, тянулась вниз, а из боков ее торчали искореженные металлические арки, обломанные рельсы, в щепу раздробленные шпалы, а вверху всего этого, как завершение каменно-металлического безумия, высилась серая породная глыба в свежих кривых изломах.

Витька бросил луч света вверх — туда, откуда рухнула вся эта масса, и в груди у него похолодело. Потолок едва виднелся в луче коногонки. Обвал уходил круто вверх под острым углом к наклонной выработке, с его боков свисали темные, тупорылые груды, весом в несколько тонн каждая, и достаточно было неосторожного удара клеваком, а может, даже громкого крика, чтобы все это пришло в движение, рухнуло вниз, неотвратимо и беспощадно. И не отскочишь назад, не спрячешься в укрытие, не убежишь — просто не успеешь.

— Ну и ну… — протянул Плотников и покачал головой.

Михеичев взял в руки небольшой камень, запустил его в купол обвала. Все невольно отступили назад. Камень высоко вверху чиркнул о глыбу, и все, затаив дыхание, ждали: сейчас от удара посыплется порода, та, что еле-еле висела, и уж лучше бы поскорее упала, но в бремсберге стояла тишина: обвала не последовало.

— Все высыпалось, что могло, — пробурчал Кошка рев.

— Сколько еще! — зло отозвался Плотников.

— Еще чуть-чуть — и солнышко выглянет, — совсем безрадостно пошутил Дутов.

— До солнышка дело не дойдет, семьсот метров — не фунт изюму, — возразил Михеичев.